Гольфистка-экономистка: ну и ради чего?

В плановом отделе у всех было хобби. Одна сотрудница, например, изучала итальянский, переписываясь с банкиром из Ломбардии.

«Ну, он может и не совсем банкир», - добавляла она. – «Но кое-какие свободные деньги у него имеются».

"Это язык мастеров Возрождения", - заявила она мужу, который альбомы по искусству последний раз открывал год назад, когда прятал заначку.

Муж с грустью наблюдал, как жена просиживает ночи напролет за компьютером, а вечером не расстается с телефоном, закрываясь с ним в ванной. Он припадал ухом к двери, и некоторые итальянские слова, которые он смог различить сквозь плеск воды, его насторожили, поскольку были понятны без перевода.

Впрочем, находясь на полном содержании супруги, он слишком привык к роли плюшевого медведя, которого утром сажают на диван, а вечером, вернувшись с работы, тискают или плачутся в его мягонькое пузико, смотря по обстоятельствам, чтобы перейти к решительным шагам.

Поэтому муж предпочел за благо смириться с итальянским, который жена твердо решила освоить в совершенстве, предпочтя, как он выразился, дождаться, пока эта переписка «придет к логическому концу». Чей это будет конец, он благоразумно не уточнял.

Другая экономистка играла в самодеятельном театре. Это была рослая женщина, поэтому ей доставались роли сплошь царственных особ, королев-мачех и вдовствующих императриц. Экономистке это льстило, потому что в обычной жизни она была серой забитой мышкой, которой вечно недоплачивали и шпыняли почем зря, и даже уборщица выговаривала ей за огрызки в урне для бумаг, хотя остальные туда чего только не бросали, включая бутылки и промасленную бумагу из-под курицы гриль, и им все сходило с рук.

Театральный кружок был при ЖЭКе, на представления приходили только пенсионеры или ветераны из числа блокадников, так что в зрительном зале едва заполнялись первые два ряда, но это не смущало экономистку.

Она горделиво выплывала на сцену, поправляла пластиковую корону и картонное жабо, расцветая под пристальным взглядом руководителя кружка. Его выгнали из всех театров за пьянку, и последнее пристанище он нашел в детском театре, где играл петуха в спектаклях для самых маленьких.

Словом, хобби было у всех, и новая сотрудница, Фонарея Карловна, не стала исключением. Она увлекалась - чем бы вы думали? ни за что не догадаетесь!- гольфом. Коллеги ее не поддержали.

- А в чем смысл? – недоумевала королева Гертруда. – Мячик закатится куда-нибудь, ищи-свищи его по всему полю. В футболе или хоккее – там хоть есть куда целиться. В смысле ворота. А в гольфе только ямы одни.

- Зато мужиков на поле много, - догадалась жена плюшевого мишки. – Ты идешь в короткой юбочке, они тебе вслед смотрят. И когда замахиваешься клюшкой - многим нравится. Я читала, богатеи все - скрытые мазохисты.

- Да все гольфисты старые, - поморщилась Гертруда. – Пенсионеры-импотенты. Какие там фантазии, у них ничего, кроме клюшки не поднимается.

- Вы так говорите, девочки, - вспыхнула Фонарея Карловна, - как будто я гольфом занимаюсь ради мужиков.

- А ради чего же еще? – не сговариваясь, хором спросили экономистки, как по команде уставившись на Фонарею Карловну, которая, осознав, что сморозила глупость, замолчала.