В первом вузе...

Когда мы были студентами то, в общем, с уважением относились к своим преподавателям, кандидатам и докторам. Тогда в моих глазах, люди занимающиеся наукой были немного не от мира сего. Они были возвышенны, нечто вроде небожителей и находились в загадочном мире формул и научных открытий. Электротехника, кстати, предмет потрясающе интересный, но сложный. Те, кто сдавал ТОЭ, бред в виде электротехнических материалов или математических задач энергетики, меня поймут.

Некоторые преподаватели у нас были с чудинкой.

Был, например, Феликс Эдмундович Г. на студенческом сленге – Филя, человек достаточно уникальный. Мы не любили его. Нам не повезло, он был куратором нашей группы. До нас Филя имел военно-морское прошлое, где подвизался в штабах, просиживая штаны по комсомольской линии.

С флота Филя принес привычку долго и нудно выступать на комсомольских и партийных собраниях, профессионально вгоняя слушателей в сонную одурь.

В частном порядке дятел был тоже невыносим, ибо обожал ловить студента за пуговицу и изводить своими тоскливыми нотациями.

В свое время ему зарубили диссертацию и Филя на всю жизнь остался в должности младшего научного сотрудника и преподавателя ТВН. (техника высоких напряжений).

Все бы было ничего, но на беду факультета, в его распоряжении была высоковольтная лаборатория с возможностью получать напряжения до 10 000 вольт

При общей занудливости характера Филя был любопытен, как хорек на куриной ферме, и частенько баловался в своей лаборатории разными сомнительными опытами.

Как сказал кто-то из великих “Физик это человек, который тратит государственные средства на удовлетворения своего любопытства”. Видимо этот человек был знаком с Филей лично. 

В те славные времена Филя изучал процессы, происходящие в шаровых молниях, его мечтой было смоделировать появление молнии в лабораторных условиях. Зачем ему это было надо, не знаю.

Может так он лечил комплекс научной неполноценности, а может, хотел поставить производство молний на службу народному хозяйству. Тайна сия велика есть.

Однако надо отдать дятлу должное. С упорством маньяка Филя перелопатил горы литературы, встречался с очевидцами и без конца ставил опыты по производству молний.

Последнее что я от него слышал, была тема мыльных пузырей. Основываясь на этом явлении, Филя хотел навести напряжение на носитель и “сдуть” его в виде шара.

Как он это делал, я тогда не знал и, наверное, никогда не узнаю, но опыт был поставлен.

Молнию правда воспроизвести не удалось, а вот взрыв вполне, в результате которого на третьем этаже, стекла вылетели из рам.

Ретроградами из деканата, результаты опыта были признаны неудовлетворительными и оперативный простор Филе подрезали. Неуемный Феликс недолго погоревал и переключился на поиски янтарной комнаты, которую искал, в рабочее время, в подвале родного факультета. Однако об этом как-нибудь в другой раз.

Кстати подобного чудака я встретил в Алма-Ате в 91-ом году, во всесоюзном институте руководящих работников Минэнерго, где был на курсах повышения квалификации.

Там же мне предложили писать диссертацию, но пришлось вежливо отказаться, ибо жить очень хотелось, а то, что там творили с высоким напряжением, было связано с риском для жизни. Но об этом тоже как-нибудь потом.

Вернемся в студенчество.

В то время мы мало интересовались наукой. Нас, троих отслуживших пацанов, интересовали девушки, музыка и хорошо накрытые столы, естественно с водкой.

Тогда мы приехали с Сибири, отработав на Байкало-амурской магистрали, где возводили овощехранилище.

Помимо поговорки “для нас сибиряков, 40 градусов не мороз, 100 км не расстояние, триппер не болезнь” мы привезли по 800 рублей на брата (стипендия студента тогда была 40 рублей в месяц), ну, и натурально, загудели. Троица наша выглядела анекдотично.

Серега Л - был очень приличный. Маленький, метр шестьдесят парнишка, с солидным животиком, он носил толстые очки, служил в артиллерии, вычислителем, имел весьма светлую голову и кличку “Ганс”.

Если судить по росту, следующим шел я, метр семьдесят восемь, светлой головы не имел, а напротив, имел башку дурную. Тогда я сильно увлекался прикладным мордобоем и как следствие частенько приходил в институт с разбитым носом или бланшем.

Замыкал наши славные ряды некто Вовочка. 

Вовочка был под метр девяносто, ненавидел физическую нагрузку вообще и мордобой в частности. Это было вполне объяснимо, служил он во внутренних войсках, в дивизии им. Дзержинского. Так сложилось, что попал он в роту, которая специализировалась по разгону демонстраций и прочему силовому воздействию. В далеких восьмидесятых, мы не слышали слово «спецназ» или «ОМОН». Т.е где-то они были, но назывались по-другому, были засекречены и люди мало о них знали.

А вот роты с особой спецификой были. В такую роту загремел наш Вовочка, и специфика там была весьма забавная.

То их стенка на стенку схлестывали с соседней ротой, то сажали в самолет, где они изображали террористов, а соседняя рота самолет штурмовала. По взрослому, с шумовыми и световыми гранатами, что само по себе неприятно, кроме того, у «террориста» существовала реальная возможность получить прикладом по ребрам и тренированным кулаком по зубам в процессе освобождения самолета.

Про службу Вовочка отказывался говорить. С армии он вернулся кривой на один глаз, ему удалили хрусталик и вставили стекляшку вместо оного. По версии Вовочки, они врезались на машине в дерево, и в глаз ему попал кусочек стекла.

Однако все это было уже в прошлом. Сейчас мы были студенты и не смотря на то, что были в разных учебных группах, дружили, шлялись вместе, пили много, хотя пить еще толком не умели, да и меры не знали.

“Врезали” в основном в общаге или дома у Серегиных родителей, людей удивительно добрых, простых и гостеприимных. Они были с Украины, готовили нам картошку с салом и луком, ставили на стол водку и вежливо исчезали, что бы молодежь могла погудеть.

Ну что сказать, молодежь гудела. На одну пьянку под предлогом дня рождения, мы пригласили девушек, хлобыстнули натощак по первой, перевозбудились, измучили девчонок разговорами из серии “а вот у нас, в армии” хлобыстнули по второй и… как всегда, пьянка начала раскручиваться неуправляемо.

Первыми выпали из синхронизма Вовочка с Серегой. Пили они на равных, а так как Ганс был легче Вовочки килограмм на 30, то его первого стали мучить ужасные экстракции.

Ганс ушел в сортир. С этого момента они с Вовкой стали работать в противофазе.

Обеспокоившись пропажей друга, Вовка пошел разыскивать Серегу по квартире, зашел в коридор, поискал под вешалкой, запутался в одежде и упал. В это время к столу вернулся Ганс, он где-то потерял очки, был мокрым, бледным, но помня поговорку "солдат врага не боится, а уничтожает” решительно налил себе еще стопку, сослепу окропив водкой кастрюлю с картошкой.

Пока Ганс уничтожал зеленого змия, лежащему Володьке приспичило и он рванул на карачках в сортир.

Там его ждал ужыс!

Оказывается, хозяйственный Ганс, прежде чем обнять белого друга, снял очки с толстой роговой оправой и пристроил их на рулон туалетной бумаги, где благополучно забыл.

К тому времени Вовка вошел в такой меридиан, что в здоровом глазе у него все двоилось, а в контуженном преломлялось.

Увидев до боли знакомые очки потерянного друга, висящие на туалетной бумаге, Вовочка сел на пол, в ужасе посмотрел на унитаз, потом снова на очки, попытался решить логическую задачу «куда делся пропавший друг», не решил, окончательно впал в ступор и неуверенно спросил у рулона:

- Cерега, ты это чего, а?

Рулон не ответил, а гадливо ухмыльнулся. Увидев, ухмыляющуюся туалетную бумагу в очках, Вовочка забыл, зачем пришел и его вывернуло прямо на пол.

Вот вы друзья, небось, спросите, почему я начал с профессуры, а закончил пьянкой? Где, мол, связь, уважаемый автор. Связь есть.

Дело в том, что Серега сейчас доктор наук, преподает на родном энергетическом факультете, и когда я по старой памяти захожу на кафедру и слышу, как Ганс читает лекции, меня подмывает спросить:

- а помнишь ли ты, друг, очкастый рулон туалетной бумаги, и как ты смывал за собой блевотину не вынимая башки из сортира?

А вы говорите небожители...