Отрывок из седьмой главы романа "Гимгилимы-1: Добро пожаловать на Яппу!"

Прихватив топорик, ветеран скотобойни спустился по откосу и перепрыгнул ручей. Проверил, не видать ли его из лагеря, снял с ремня манерку и отвинтил крышку.

- Ага, - пробормотал он, - не буду я в походе пить. Как же!

Отхлебнув крепкой настойки, Гумбалдун довольно крякнул и осклабился. Внутри мясника войны разлилась блаженная истома. Настроение мигом улучшилось. Ещё бы! Целый день терпел. Следопыт-переросток глаз с него не спускал, так ведь и хочет заложить Михудору, вредная скотина. А Михудор обещал резать плату на сто ерджи всякий раз, как застукает его пьющим что-то крепче чая. А сто ерджи за глоток настойки как-то накладно получается. Эх, благодать какая! А запах... да хрен с ним, с запахом. Что, Михудор принюхиваться будет? Так не жена, чтобы принюхиваться.

А вон серозуб. Вполне сгодится. У него ветвей много, и толстых, и тонких, каких хошь. Кору ствола и основания ветвей бордовыми пятнами крыл лишайник. Старое, рассохшееся дерево. Повыше макухи Гумбалдуна темнело дупло. Изогнутые дугой нижние ветви соприкасались с жёлтой травой. Мясник войны размахнулся топориком, намереваясь рубануть по облюбованному суку, но заметил небольшой предмет, белеющий поодаль. Заинтересовавшийся муслин всадил орудие в землю и пошёл смотреть.

А белел овальный камешек размером с гранату и с прожилками как у огнекамня, только синими, будто вены. Ещё камень походил на яйца, которые Гумбалдун с товарищами во время войн с гюнтами таскал из птичьих гнезд, справедливо полагая, что они разнообразят армейское меню, состоявшее из нескольких поварских фантазий: каши из червей, супа из водорослей и коронного и особо всем надоевшего блюда - супа-пюре из червей и водорослей. Иногда присутствовал дефицитный компот из просроченных сухофруктов и чай из просроченного чая. Гумбалдун сделал два шага к яйцеподобному камню и провалился.

Скоротечное падение и столкновение с твердью выбили из коротко и сдавленно охнувшего Гумбалдуна весь воздух, пребольно ушибли плечо с надплечьем, бедро с надбедрьем, голову и вызвали лёгкое головокружение и дезориентацию в пространстве. Померкшему сознанию ветерана явились сотни маленьких краснокрылых мясоходиков-светляков, беспорядочно летающих с разной скоростью в чёрных пространствах. Вслед за мясоходиками-светляками тянулись медленно меркнущие огненные линии, бесконечно тающие и бесконечно возрождающиеся в случайных комбинациях. Мясоходики-светляки то мирно и хаотично парили над лежащим Гумбалдуном, то ни с того ни с сего пикировали на гимгилимского тартыгу, отчего у плешивого ящера, как называл его про себя Михудор, начинало пульсировать в висках и скручивало мышцы живота.

Наконец, краснокрылые мясоходики-светляки обратились в точки, размазались, почернели и пропали. Гумбалдун с усилием и стоном перевернулся на спину. Сверху осыпалась земля, обидно попав на глазные яблоки и в приоткрытый рот. Гумбалдун сморщился, протер заслезившиеся глаза, сел и отплевался. Через провал на потолке на него смотрела звезда. На сколько же он отключился? Скривившись от резкой боли в плече и бедре, Гумбалдун поднялся на ноги. Его окружала аспидная тьма.

- Эй, Ми-ху-дооор! – заорал он в потолочную дыру. – Ми-ху-доооор!.. И ты, морда лесная!.. Оглохли что ли?! Ми-ху-дооор!!

Назойливо жгло плечо. Гумбалдун пальцами коснулся ушиба. Липко. Кожа содралась до мяса, но кость вроде цела. И бедро не совсем в норме. Вся мякоть отбита.

Начав снова орать в звёздную дыру, Гумбалдун почти сразу заткнулся, замер и мысленно выругался. Не из-за того, что Михудор с Ретрубом не торопились показывать свои хари. И даже не из-за чернильной темноты вокруг, что и ступить нельзя без опаски. А из-за того, что раздавалось тихое, как шелест травы, равномерное, как тиканье швейцарских часов, и зловещее, как внезапная налоговая проверка, пощелкивание, резкое, сухое и какое-то безжизненно-механическое. Такой звук вполне могли издавать челюсти существа, достаточно крупного, чтобы принять муслина за поздний ужин без свечей. Существо это, судя по звуку, приближалось и, как подозревал Гумбалдун, с весьма корыстными намерениями.

Ветеран скотобойни выхватил из кармана шестизарядник и снял с предохранителя, надеясь, что оружие не повредилось при падении и не утратило способности всаживать пули в любого, кто покусится на его, Гумбалдуна, жизнь.