День освобождения Одессы

Этот день для одесситов стал радостным предвестником победы. И победа далась нашим семьям немалой ценой. Я до сих пор считаю, что выиграли ту страшную войну не генералы и не маршалы, а простые солдаты, которые понимали, что такое честь, совесть, взаимовыручка и которые очень хотели вернуться к живым близким и целым домам. 

На фото дедушка Сеня – эта фотография недавно нашлась в архивах семьи его брата.  Деду Сене здесь за сорок, он заметно поседевший и исхудавший после фронта, но его взгляд – по-прежнему открытый.

Спасибо всем прошлым поколениям – моей семьи и многих других семей, которые отстояли для нас любимый город! Мы помним и любим вас – и где бы ни были ваши души, пусть они знают об этом! 

И моя дань памяти – отрывок из военной истории о моем дяде, Тодосии. Она рассказана от лица блокнота, где Тодос делал записи.

***

Мои страницы давно заполнены, и Тодосий носит меня под гимнастеркой на удачу. Пишет на отдельных листах, которые, зная его пристрастие, выдаёт обеспечение. Листы хранит в вещмешке, но не так усердно, как мою бурую шкурку. На груди у Тодоса висит солдатский медальон – небольшой тубус с вложенным типографским листком. У всех солдат на листке личные данные, Тодосий его не заполняет. Говорят, это дурная примета, но Тодос не верит в приметы, отшучивается: повесть, которую он начал, всё равно туда не влезет. 

Год назад ему повезло: осколок гранаты зацепил голову по касательной. Но выбрался из окружения иной человек. Тодосий понял, что смертен, как и любой, – не важно, знает он десять иностранных языков или один матерный. Понял, что ум ещё не делает человека человеком, а иногда наоборот. И что все его цели по ту сторону войны – мираж. Сейчас одна цель – выжить. Иначе никто так и не услышит его. А слов накопилось достаточно. Тодос отправляет письма Светлане с каждой оказией. Белые треугольники летят туда, где ему было хорошо. Где он всё знал. И ничего толком не понимал в этой жизни. 

Немцы прорвали Демяновский котёл – военную группировку под Великим Новгородом, в районе Старой Руссы. Котёл образовался, когда советской армии удалось окружить немецкий плацдарм из пяти пехотных, одной охранной и двух моторизированных дивизий, включая известную «Мёртвую голову». В котле «варилось» более ста тысяч фашистов – солдат и офицеров! Через прорыв – Рамушевский коридор – немцы поставляли припасы, продовольствие и даже увозили солдат в отпуск. Гитлеровское командование называло демянскую группировку «пистолетом, направленным в сердце России». Естественно, на советскую армию снова сыпались приказы закрыть коридор и ослабить группировку любой ценой.

Любой ценой, Тодосий хмыкает. Любимая разменная монета их командования. Когда-нибудь разменивать станет нечего. Весь район демянского плацдарма – зона сплошных траншей и комбинированных заграждений всех типов. По лесисто-болотистому рельефу на танках не проедешь – это тоже на руку обороне.  Зимнее время они упустили – холод давал хоть какое-то моральное преимущество. Фрицы оказались не подготовлены к здешней зиме – они собирались покорить Союз еще до заморозков 1941-го и тёплым обмундированием не запаслись. Все русские убитые солдаты, на которых натыкался их взвод, были без валенок и сапог, без тёплых плащей. Сейчас лето, холодом уже никого не вытравишь.  

Они стоят под Васильевщиной. Приказ – прорвать оборону дивизии СС «Мёртвая голова» западнее Больших Дубовиц, овладеть высотой 32.2 и выйти на дорогу Васильевщина-Бяково. Ливневые дожди идут стеной, дорога стала непроходимым месивом. Немецкие автомобили застревают в грязи, их то и дело вытаскивают тягачи и буксиры. Советская армия обстреливает и бомбит дорогу, как только там появляются колонны, немцы несут потери, но не собираются сдавать позиции.

Завтра, 17 июля, им выступать. Тодосий теперь лейтенант, командир взвода. Он смотрит на своих сержантов, на помощника, на пулемётчиков, стрелков, автоматчиков и понимает, что наверняка видит их последний раз. Он пытается просчитать тактику в рамках данных ему полномочий. И возможный исход боя. Но как ни крути, финал один: мёртвый солдат лежит уткнувшись лицом в размытую дождём землю. У него-то и нет никаких полномочий, только ответственность. Эсэсовцы экипированы в разы лучше, их техника совершеннее, они сытые, довольные, уверенные. А что на его стороне? Упрямство, отчаяние, несбывшиеся желания, брошенные семьи, приказы наступать, отданные без пяти минут мертвецам, и странное безразличие к своей жизни – когда ты, в заштопанной гимнастерке и дырявых ботинках, с разряженной винтовкой и замолчавшим пулемётом, без тыла и без надежды на спасение вдруг чувствуешь себя сильнее холёных фрицев, их блестящих на солнце люфтваффе, всей этой войны и даже самой смерти.

В конце зимы они стояли под Старой Руссой вместе со 130-й добровольческой дивизией народного ополчения. В ней москвичи – шли все, кто хотел отстоять свой город. Интеллигенция откликнулась в числе первых, в 130-й были взводы писателей и актеров, музыкантов и научных работников. 

Тодос ошалело ходит между палатками, знакомится – когда ещё представится случай пообщаться с такими людьми! В ту неделю он будто возвращается к мечтам, снова грезит, о чём давно запретил себе думать. Война быстро расставляет всё по местам. Спустя пару дней Тодос замечает: вооружены добровольцы скудно, собраны ещё хуже. Они достают из вещмешков удивительные и бесполезные здесь вещи – зеркала, сахарные щипчики, серебряные ложки, дорогие портсигары, фаянсовые кружки. Военного дела не знают и посвящать их никто не собирается – некогда. После первого боя из взвода возвращается по два-три человека. В тот вечер Тодосий не ведёт праздные разговоры. Он совершил ошибку, слишком расслабился. Тодос собирает оставшихся ребят и начинает ликбез. Они должны знать хотя бы как вести себя на поле боя.

Ночь перед сражением Тодосий не спит. И даже не пишет. Он сидит в темноте и листает мои страницы. Водит рукой по листам. С рассветом прячет меня за пояс. Дурак, бранюсь я, унаследовав глупые человеческие привычки, лучше бы заткнул туда ещё один пистолет! Но в глубине переплёта я горд – в этот бой мы пойдём вместе!

Начинается артподготовка – плюются огнём миномёты. В такт миномётам в голове Тодосия набатом звучат строки последнего письма Светлане:

Я всегда хотел, чтобы после меня осталось слово. Но этому не суждено сбыться. Все слова, что я мог сказать, останутся здесь, на пепелище, из которого, будем говорить правду, мне не выбраться…   

Вчера увезли почту. Шёл сильный дождь. 

Миномёты стихают. И под прикрытием танков Тодос ведёт свой взвод в атаку. Они бегут и кричат – так проще побороть привычный страх перед боём и снова поверить в своё бессмертие. Передняя линия немецкой обороны пройдена! Эсэсовцы отступают в Рыкалово, а советская пехота врывается в деревню. Васильевщина  в их руках!  

Но это только начало. Немцы бросают на защиту свежие егерские дивизии. Танки движутся вперёд, но огонь заставляет пехоту прижаться к земле. Тодосий падает и лежит ничком, прикрыв голову руками. Я вжимаюсь в своего хозяина, будто так могу спасти его. Оглушительно громко стучит сердце. 

Сумерки. Над головой Тодосия завывают люфтваффе. Он измотан, он перестал понимать, в какую сторону бежать, где свой, где враг. Дан приказ отступать, они отходят. Потом снова наступают. Васильевщина в руинах, горят подбитые танки. 

Ночь – время для передышки. Дождь не прекращается, будто хочет смыть всю кровь, но она лишь ярче окрашивает землю. Тодос сидит в окопе, не двигаясь. Он потерял всех людей, а сам почему-то выжил. Ради чего? Кто-то суёт ему горбушку хлеба, он отталкивает руку. Утирает лицо. Ладонь чёрная и липкая. 

Выбирается из окопа. Становится в полный рост. Надоело бояться. Если он чего-то стоит, проживёт все свои восемьдесят. А если нет, зачем одному человеку столько лет? Тодос слышит стон – на поле живые? Он идёт в сторону немецких укреплений. Останавливается перед каждым телом, осматривает. Не всех успели забрать. Солдатик, лежащий на спине еле слышно всхлипывает. Тодос ощупывает живот, руки, ноги – на правом плече серьёзная рана. Он подхватывает солдатика под левое.

–   Идти сможешь?

Кое-как ставит на ноги, они вместе ковыляют до окопа. 

– Эй! – негромко зовёт Тодос.

 Откликается знакомый сержант, помогает спустить раненого. 

На сердце Тодосия легчает. 

– Товарищ лейтенант, айда к нам! – беспокойно зовёт сержант. 

Тодосий упрямо качает головой. И снова идёт на поле. Не только в словах смысл жизни.

Толчок в грудь. 

Изнутри обжигает, там распускается цветок боли. Не успел, думает Тодос, не сказал. Он падает – лицом к небу. И страстно желает, чтобы солдатик выжил.