Оанца призывался из далекого молдавского села

До армии работал на лесоповале. Сутулые плечи, неимоверно сильные руки.
Очень крепкий физически, он плохо говорил по-русски и ему было трудно. От природы парень был приторможен и туповат, что, в общем, характерно для сельских призывников с Молдавии. (Ничего личного. Просто потихоньку вместо хороших вин, селяне в Молдавии стали пить водку. Пьяное зачатие – бич молдавских сел).
Естественно, что Оанца любил выпить и иногда пил одеколон. Попавшись в наряде по пьянке, солдат был нещадно сношаем старшиной и замполитом, и не вылезал из нарядов.
Вообще молдаване кучковались отдельно от всех. Их не трогали. Они проходили по категории «тормозов» и не без основания.
Кичкин, например, был натуральным психом. С пеной на губах. Как его призвали в войска, для меня загадка.
Когда мы стреляли, рота послала делегацию в штаб с просьбой Кичкина на стрельбище не пускать, ибо боевые патроны 7,62 вкупе с АКМ руках этого бойца…
Кичкина и еще двух ребят из Молдавии потом послали на переосвидетельство и демобилизовали по “психической” статье. Впрочем, я уже об этом рассказывал.

Итак, Оанца. Через месяц после алкогольного залета, в режиме “через день на ремень”, он сломался.
Ему было плохо, натурально плохо. Парень искренне не понимал, за какой грех председатель колхоза кинул ему такую подлянку в виде армии, кто эти люди вокруг него и что он вообще тут делает.
Даже среди своих молдаван он был чужеродным телом. В армии нельзя быть одному. Оанца замыкался, становился угрюмее и один раз пришел в санчасть заявив, что у него болят зубы после чего отправился в гарнизонную поликлинику, откуда не вернулся. Хватились его в роте только на вечерней поверке.
Версии было две: 1. Повесился. 2. Подался в бега.
Отрабатывая версию 1, рота была поднята по тревоге.
Искали Оанцу весь вечер и следующий день. Чердаки, каморки, бытовки. Обшарили всю территорию полка, включая близлежащую стройку, помещения учебных рот, батальонов и ТЭЧ. Искали в эскадрильях и летных столовых. Безрезультатно.
Оставалось второе. Связавшись с милицией и военкоматом в Кишиневе, замполит срочно вылетел по месту жительства бойца и сел в засаде.
Через два дня привез его, грязного и замордованного, в часть.
Голь на выдумку хитра. С двумя рублями в кармане, которые он занял у земляков, в повседневной форме одежды (!) плохо говорящий по-русски солдат, прячась от военных патрулей, которыми кишела Рига, сумел добраться до Кишинева на товарных и пассажирских поездах, и дальше на попутках в родное село, где в хате уже ждали.
Увидев своего врага - замполита, тощий, не жравший и не спавший три дня, смертельно уставший Оанца в ужасе полез под кровать. Достать его оттуда было практически невозможно. Отбиваясь ногами, он кричал, что не вернется в часть.

Дело решили не заводить. Оанцу отправили на губу, а потом вновь замордовали нарядами. Его ненавидели и презирали все кому он попадался на глаза. Сержанты за пережитые киздюли, рота за допросы и ужесточение режима. Из-за Оанцы нам отменили все увольнения в город.

В одну из редких свободных минут, мы, трое рижан, сидели в чепке. Скинувшись по 20 копеек, больше у нас не было, купили кусок сладкого пирога на всех и три стакана яблочного сока.
Туда же забрел Оанца. Делать в чепке ему было решительно нечего. Денег у него не было, солдатскую получку отбирал старшина на-подшив, крем, сапожные щетки и еще какую то ерунду. Видимо Оанца зашел просто посмотреть на продукты.

Не сговариваясь, мы неожиданно для себя, кивнули ему на свободное место за столом. Молча отломили кусок пирога. Отлили сока из своих стаканов. Громадная лапа Оанцы судорожно схватило угощение.

- Ммужики, промычал он… - я за вас…. любого… порву. 

В глазах у него стояли слезы.