Зачем мы читаем?

Попалось тут в «Литературной газете»: «Чтобы говорить о критике, следует понять для начала саму картину в современной словесности: происходит насильственный слом национального кода «сверху». На место привычных и дорогих читателю выстраданных вещей пришла откровенная, но тщательно упакованная в суперобложки полнейшая чушь. К ней будут приучать нашу дикую и безвкусную публику, падкую на простейшие маркетинговые приёмы, пока не умрут последние носители классической культуры». 

Пишет это поэт и прозаик Сергей Арутюнов, удостоенный полутора десятка литературных наград. И вообще – представитель той самой «боллитры», которая свысока смотрит на «жанр». Впрочем, презрительное или снисходительное отношение к читателю демонстрируют многие «производители текстов», которых к «боллитре» не относят. «Публика – дура»… «Пипл хавает»… «Читателю нужна прода вовремя, а не это ваше все»… ну, и так далее. Причем чаще всего по поводу «неправильной» публики возмущаются не особо популярные авторы. Самые популярные не возмущаются – они «гонят проду», а что думают по поводу публики – то миру не известно. Молчат, ибо и им некогда. 

С другой стороны, уже написаны 100500 статей и блогов про «психологию творчества», про то, почему писатели пишут, как и зачем на самом деле надо писать и так далее. То есть существует огромное множество текстов, отображающих позицию автора, производителя текстов. И почти нет рефлексии с точки зрения читателя. Нет, не впечатлений об отдельных книгах. Откликов разной степени развернутости и вменяемости на отдельные книги тоже - 100500 или даже больше. А вот над вопросом «зачем мы вообще читаем?» задумывались немногие. 

Публика (та, которая «дура»), готова говорить об отдельных текстах, но упорно молчит о себе самой. Не считает себя объектом, достойным обсуждения. Ее так приучили. Ее убедили, что она «дикая» и «безвкусная» (хм… кто съесть пытался-то?). И что ее надо поучать, направлять, вразумлять и вообще всяко разно ею манипулировать. Что она, публика, - пассив. Во всех смыслах. Значит, не имеет субъектности. 

Хотя чтение – процесс двусторонний, без читателя нет писателя. Есть только «производитель тектов».

А вот меня пробило подумать на эту тему. И у меня родилась гипотеза, которую предлагаю на ваше обсуждение.

Итак, зачем мы читаем художественную литературу? 

И тут нужно сделать одно отступление – про речь как «вторую сигнальную систему», «сигналы сигналов». Проще говоря, слова могут заменять реальные сигналы из окружающего пространства. Причем человек воспринимает эти «сигналы сигналов» как сами «сигналы» настолько «всерьез», что реагирует на них даже физиологически. Человеческий организм на слова выдает те реакции, которые его владелец не может вызвать у себя сознательно, волевым усилием. Всем известно: некоторые места из Гоголя и Макса Фрая нельзя читать на голодный желудок – захлебнешься слюной. При этом вызвать у себя слюноотделение, если не пробуешь, не нюхаешь и даже не видишь ничего вкусного, вызвать его сознательным приказом слюнным железам, а не воспоминаниями о вкусняшках, невозможно. 

Как работает этот механизм? В нужном порядке поставленные слова вызывают у человека воспоминания о тех объектах, которыми они названы. Четыре буквы слова «борщ» несут информацию о красном цвете, аромате вареных овощей, вкусе сметаны, смешанной с мясным и овощным бульоном и так далее. Все эти воспоминания «всплывают» в мозгу человека, на их основании формируется образ, на который человеческий организм реагирует точно так же, как на непосредственное восприятие стоящей перед носом тарелки с борщом. Мозг дает организму команду подготовиться к поглощению блюда – и вот уже рот полон слюны, а в желудке начинается бурчание.

Причем я не зря упомянула Фрая. Если те блюда, что подают на стол Чичикову, любой русскоязычный человек хоть раз видел, то слово «камра» не будит в памяти никаких воспоминаний. Оно в русском языке не значит вообще ничего. Такого слова нет. Но Фрай умудряется так сплести его со знакомыми читателю словами, что они сами придумывают ее вкус по аналогии с реально существующими напитками. 

Впрочем, про «вторую сигнальную систему» говорят еще на школьных уроках. Поэтому  просто с нее начинались мои рассуждения о смысле чтения.

Так вот, что дает читателю чтение?

Я не говорю про всякую научную и околонаучную, специальную, учебную и прочую не художественную литературу – она дает информацию.

Я не говорю про журналистику, про новостийный поток. Они дают информацию и вызывают эмоции, они формируют представление человека об окружающем его «большом» мире, который он не способен увидеть своими глазами в силу ограниченности доступной непосредственному восприятию каждого части этого «большого» мира. 

Я говорю именно про художественную литературу.

Конечно, какая-то фактическая информация в ней тоже присутствует. Но, по большому счету, в романе Алексея Толстого «Петр Первый» исторических фактов не больше, чем статье про Петра в какой-нибудь «Википедии». Не говоря уже о серьезных научных монографиях. Да, Толстой добросовестно изучал эпоху, его текст не противоречит научно подтвержденным историческим фактам. Но роман – не учебник. И главное в нем – не фактаж.

Конечно, художественная литература может вызывать эмоции. Но это – не те эмоции, которые испытывает человек при чтении новостей. Новостной поток «цепляет» читателя тем, что имеет к нему непосредственное отношение. Прочитав вроде бы сухую информацию «Индекс Доу Джонса упал на NN пунктов» потребитель данной информации может прийти в такое волнение, что пустит себе пулю в голову. А уж сколько смертей вызвали новости о крахе МММ! При этом читатель, не связанный с финансовыми пирамидами, не испытывал ничего, кроме ленивого любопытства. Вызывает эмоцию лишь та информация, которая непосредственно касается читателя. Но от того, взял Саурон Минас Тирит или нет, в жизни читателя не изменится вообще ничего! Художественная литература потому и художественная, что она – о не существующем в реальности. Похожее в реальности есть. Но конкретно тех объектов, о которых рассказывается в художественной литературе, нет. 

Конечно, художественная литература может формировать у читателя представление о «большом», не доступном непосредственному восприятию мире. Но это тоже не главное, иначе никто не читал бы фэнтези и прочую мистику. У старого доброго реализма эта функция еще более или менее была. Но сейчас к нашим услугам – куча специальной литературы и на темы политики, и на темы психологии, и вообще на любые другие темы, которая разъясняет этот самый «большой» мир. «Капитал» Маркса дает для формирования представления о мире в сотни раз больше, чем любой роман в жанре критического реализма. 

То есть получается, что любая функция художественной литературы присутствует в литературе не художественной, причем последняя выполняет эти функции гораздо лучше и надежнее.

Так для чего же мы читаем? Чтобы просто «убить время»? Но для этого существует куча других способов… можно крестиком вышивать, от этого хоть польза будет, в доме появится новая модная подушечка.

Но мы читаем! И, что самое забавное, никто нас не заставляет, мы даже порой платим за то, чтобы получить возможность читать!

Почему? Что мы, читатели, получаем, потребляя художественный текст?

И вот тут у меня есть гипотеза. Читая, мы получаем измененное состояние.

Сплошь и рядом попадаются высказывания по поводу влияния книги на читателя:

«Меня эта книга всего перепахала»… «Я долго не мог отойти после того, как прочитал эту книгу»… «Книга уносит в [какие-то там] миры»… «Чтение сродни медитации»…

 «Зачитавшийся» человек порой со стороны выглядит неадекватным – отвечает невпопад, не реагирует на обращения…

Художественная книга способна менять состояние человека. Не просто вызывать отдельную быстро проходящую эмоцию, а вызывать сложный комплекс эмоций, причем в определенной последовательности, что приводит к изменению состояния читающего. Не больше и не меньше. Причем, если учитывать силу влияния «второй сигнальной системы», то эти состояния очень глубокие, они отражаются не только на сознании, но и на физиологии читателя. На гормонах, на скорости сердцебиения и вообще на всем. И никакой химии!

Отсюда – феномен «подсаживания» читателей на определенный тип текстов. Отсюда – требования «Проду, проду!» Требования бесконечных «сериалов». Однажды испытав при чтении «зацепившее» его состояние, читатель будет снова и снова искать «что-то похожее» на тот текст, который его «зацепил». 

Конечно, состояния бывают разные. 

Кое-какие давно исследованы. Любовный роман – это «симуляция» очень приятного для женщин состояния «объект влюбленности». Боевики в разных вариантах – это состояние «победитель». Тоже приятное, только уже для мужчин. Ужастики и прочий хоррор – это состояние «освобождения от страха». Страх – это выброс адреналина, а об «адреналиновых наркоманах» все слышали. Адреналин вообще-то – штука полезная, активизирует всякие защитные системы. Хоррор – это безопасный способ попугаться. Не нужно прыгать по крышам и совершать прочие безумства, достаточно посидеть вечерок с томиком Кинга. При чтении детективов в момент «заключительного слова сыщика» вполне вероятен выброс в кровь дофамина…

В общем, хорошо написанный (то есть в максимальной степени воздействующий на читателя) «жанр» - это верный способ получить порцию какого-нибудь «гормона счастья». 

Отсюда вывод: публика вовсе не «дикая», а, наоборот, прекрасно знающая, что ей надо. Если какая-нибудь дамочка килотоннами потребляет любовные романы, то она всего лишь нашла для себя безопасный способ быть перманентно счастливой. 

Но, конечно, художественная литература не ограничивается «жанром». Просто на знакомых всем «формульных» текстах проще всего показывать механизм изменения состояния читателя во время чтения. Есть и другая литература, чье воздействие не сведешь к гормональным выплескам.

Например, я очень люблю два советских авторов романа: «Петр Первый» Алексея Толстого и «Живые и мертвые» Константина Симонова. Люблю за состояние «равновеликости человека истории», которые они дают.

Исторический процесс вообще – это сумма векторов желаний всех людей. Нет единоличных «творцов истории». Даже царь-самодержец делает лишь то, что необходимо. А если не делает – то перестает быть самодержцем, история сносит его с дороги, как лобовая броня танка – случайно попавшийся на пути куст. Но и нет людей, абсолютно не значимых для истории, судьба каждого – это одно из слагаемых общего вектора. 

Состояние одновременного нахождения внутри и над потока истории, состояние равновеликости с этим потоком в силу того, что можешь его осознать, - это очень крутое состояние. Причем, испытав его, становишься внутренне чуть больше, чем был раньше. Мелочные сиюминутные проблемы уже не так волнуют. Зато появляется осознание того, что ни один твой поступок не останется незамеченным. Любое твое мелкое мудачество или, наоборот, доброе дело могут вызвать «эффект бабочки» с непредсказуемыми последствиями даже не для тебя лично, а для мира.

Впрочем, все эти рассуждения – лишь сотая доля того мощного комплекса мыслей и эмоций, которые порождает чтение таких книг. Состояние, в котором пребывает человек, читающий подобную литературу нельзя назвать «приятным» в пошлом смысле слова. Но оно очень яркое, запоминающееся, меняющее читающего.

А теперь – не о том, зачем читают, а в каком случае возникает это измененное состояние. 

Тут ответ прост: только в том случае, когда автор сумел так подобрать слова, чтобы транслировать через текст то или иное состояние читателю. И тут возвращаемся к «авторским» заморочками.

Господа писатели имеют дурную манеру считать слово, стиль текста вещами самоценными. Однако слово – лишь инструмент. Оно должно работать так, как надо автору. Если не работает, то значит, автор ошибся с выбором инструмента. Эстетическое наслаждение красотой текста – тоже в определенном роде измененное состояние. Но читать только ради этого наслаждения будут единицы. Эстетическое наслаждение красотой текста – такой же «нишевый» вариант, как состояние «я любима», вызываемое дамскими романами. 

Инструмент есть инструмент. Тут можно провести аналогию с ножами. Нож – это то, чем режут (колбасу или кому-то горло – не важно). Нож – это функция. А узорчики на лезвии или рукояти – это приятное дополнение к функции, так что всякие сувенирные поделки, которые ни разу не затачивают, теряют свой основной смысл. Они перестают быть ножами – они всего лишь сувениры. Так и некоторые тексты, написанные ради демонстрации стилистических изысков, производят впечатление такой «сувенирной продукции». И, соответственно, не функциональны, не работают и не транслируют читателю никакого состояния. 

Ну, и самое главное. Для того, чтобы транслировать читателю какое-то состояние, автор должен сам его испытать. Или пережить хотя бы мечту о нем. Если же автор большую часть жизни занимается самокопаниями и рефлексией состояния скуки и бессмысленности собственного существования, то это же он и транслирует читателю. Отсюда – падение интереса читателей к «серьезной» литературе. Читать, чтобы погрузиться в депрессию безысходности и болезненного равнодушия к миру и его будущему? Увольте, господа. Это – ваши тараканы, вы их и пасите. Я не хочу, чтобы мне транслировали это состояние. Лучше почитаю какой-нибудь «нагибаторский» романчик с заведомо известным, пусть и дешевым, действием.