В чём причины популярности иррационального? (продолжение)

10. Там чудеса, там леший бродит...

          Повышению эффективности вышеописанного механизма "контроля мистических сил" над поведением членов первобытных сообществ немало способствовало ещё и особое искажение ориентировочно-исследовательского инстинкта, приводящее к слепому преклонению перед чудесами, к нежеланию разоблачать их, к нежеланию низводить чудесное до обыденного, к стремлению балдеть от всего необъяснимого, к настоятельной потребности в этом принципиально необъяснимом.

          Данное искажение ориентировочно-исследовательского инстинкта, по-видимому, тоже было выработано обычными эволюционными процессами отбора всего того, что совершенствует воспроизводство, что способствует ему.

          Нормальный ориентировочно-исследовательский инстинкт представляет собой такую программу поведения, которая включает в себя, во-первых, механизм жажды информации — то есть томление, тоску по информации; во-вторых, механизм заинтересовывания — то есть стремление к появившейся в поле зрения информации, в-третьих, механизм удовлетворения от приёма и обработки этой появившейся информации, то есть от связывания новой информации с уже имеющейся и привычной и, наконец, механизм привыкания к этой информации, включающий в себя угасание интереса к продуктам её переработки.

          Всё то же самое касается и других инстинктов — к примеру, пищевого: поведенческие механизмы стимулируют животное к поиску пищи, к опознаванию объекта как пищевого, к тому, чтобы заполучить этот объект, затем начать его есть, и, наконец, к тому, чтобы оставить пищевой объект в связи с насыщением.

          Как известно, пищевой инстинкт может иметь разного рода искажения, вызываемые недостаточным или, напротив, избыточным проявлением отдельных его компонентов.

          Например, у некоторых особей насыщение наступает с запозданием, и в результате они набирают избыточный вес. У других особей — например, хорьков, попавших в курятник — избыточно проявляется такой компонент пищевого инстинкта, как стремление получить еду, завладеть ею, и они, хорьки, не могут успокоиться до тех пор, пока не передушат всех кур. Если же у животного недостаточно силён самый первый компонент пищевого инстинкта, иными словами, если животное никогда не испытывает голода, то у такого животного просто нет шансов выжить и оставить потомство.

          Ориентировочно-исследовательский инстинкт тоже бывает в той или иной мере искажённым.

          Например, как уже отмечалось выше, большинство детей испытывает необоримую тягу к новой информации и поначалу сильнейшую увлечённость данной информацией — при вполне обычной по силе тяге к переработке этой информации, к постановке её в связь с уже давно полученной, с уже давно переработанной информацией.

          Что-то похожее имеет место и в случае с любителями чудес: в их ориентировочно-исследовательском инстинкте тоже гипертрофирована компонента стремления к принципиально необычной информации — но при всём при этом у любителей чудес имеет место весьма значительное, а зачастую даже агрессивное нежелание выяснять связи этой принципиально необычной информации с информацией уже имеющейся.

          Иными словами, различие между детьми и любителями чудес состоит в том, что нормально переработать воспринятую информацию детям мешает их необоримое стремление получить ещё какую-нибудь новую информацию, в то время как любители чудес, любители необъяснимого хотят во что бы то ни стало оставить чудеса необъяснёнными, оставить непонятное поначалу непонятным навсегда — чтобы было чем восторгаться, от чего балдеть.

          То есть детей объяснения, вообще-то, интересуют — но просто далеко не в такой степени, как новая информация; любителям же чудес объяснения и свидетельства "нечудесности" очаровавшего их феномена просто претят.

          Помимо всего прочего, у поклонников чудес ориентировочный инстинкт искажён ещё и в том плане, что чудеса, то есть необъяснённое, незакономерное, для них странным образом (странным — для разумного, для последовательного мышления; но ведь разум является всего лишь одним из очень многих инструментов приспособления к неблагоприятной среде, без которого вполне успешно обходится подавляющее большинство живых существ) могут что-то доказывать — причём особенно успешно чудеса могут доказывать для них что-нибудь вообще недоказуемое, что-нибудь принципиально непроверяемое типа существования загробного мира или переселения душ.

          Тем не менее, повторяю, всё это явное нездравомыслие приводит в итоге к совершенно замечательному результату: к выстраиванию высокоупорядоченной и стабильной социальной системы, служащей нездравомыслящим особям надёжной защитой от разрушительных воздействий внешней среды.

          Ну и, наконец, люди в большинстве своём склонны, увы, к разнообразным опасным излишествам, а суеверия помогают некоторым людям обуздать тягу к ряду излишеств. Тем самым суеверия способствуют их, суеверных людей, лучшему воспроизводству.

          То бишь хотя несуеверные люди и живут в меньшем страхе, более комфортно, чем люди суеверные, но зато последние иногда по самым что ни на есть суеверным соображениям не курят, не злоупотребляют выпивкой, наркотиками, случайными сексуальными контактами — и потому живут здоровее и дольше, а потому дольше и лучше поддерживают своё социальное окружение, которое получает дополнительные шансы оставить потомство и передать ему свою культуру. А её частью является как раз иррациональное неприятие опасных излишеств.

 (Продолжение следует)