"Слово". Кто? Ч.3

(Продолжение. Начало см. здесь)

Резкий контраст между объективными обстоятельствами злосчастного похода Игоря и эмоциями автора «Слова».

Напомню.

Великий Князь (Гамзила) собирает общерусский поход на половцев. Игорь приходит и устраивает безобразную ссору с Владимиром, князем Переяславльским, сыном Глеба (Перепёлки). За право идти в авангарде, за право более других пограбить вежи половецкие.

Мародёр. Аж до драки.

Через год - следующий общерусский поход. Игорь вообще не приходит.

Дезертир.

Гамзила заключает договор с половцами.

Ура! Победа! Мир!

И тут Игорь отправляется громить кочевников. До него и без него битых и принуждённых к миру. Он нарушает данное русским государем слово. Демонстрируя недоговороспособность «Святой Руси».

Изменник.

Поход провален и степняки свободно переходят к грабежу русских селений. «Вот у Римова кричат под саблями половецкими, а Владимир изранен. Горе и беда сыну Глебову!».

Злорадствующий провокатор.

«Русичи широкие поля червлеными щитами перегородили, ища себе чести, а князю - славы».

Игорь бежит из плена. Оставив в плену своих боевых товарищей, брата и сына.

Предатель.

Игорь ухитрился объединить против себя множество половецких ханов.

Огромное число врагов вызвало изумление:

«Светающи же субботе, начаша выступати полци половецкие, ак борове. Изумяшася князи рускии - кому их которому поехати, бысть бо их бещисленое множество. И рече Игорь: - Се, ведаюче, собрахом на ся землю всю: Кончака и Козоу [Гзака] Боурновича и Токсобича Колобича и Етебича и Терьтобича».

Многие половецкие ханы прибыли на поле боя для сведения личных счетов: правитель «Черной Кумании» Кончак жаждал реванша за свое поражение на Хороле (1 марта 1185 г.), Кза (Гзак) помнил, как брат Игоря - Олег - взял его вежи, жен, детей и сокровища, кулобичские половцы мстили за своего хана Седвака, взятого в плен вместе с Кобяком во время разгрома половцев на Орели в 1183 г.

Насчёт Римова... Римово болото известно и 20 в.

Летним днём 1185 г. обременённая добычей половецкая орда двигалась мимо стен небольшого пограничного города. Облака пыли, поднятые копытами тысяч всадников, привлекли внимание горожан. Толпы их поднялись на крепостные стены и оттуда наблюдали за движением многочисленного войска. Половцы спешили вернуться в родные степи - вслед за ними уже спешили дружины русских князей. Тут на глазах степняков с грохотом рухнули две секции рубленой городской стены.

Слишком много собралось зрителей в одном месте, почти столетние перевясла не выдержали.

Оправившись от изумления, половцы ринулись в образовавшийся пролом.

«Римовичи затворишася в городе и возлезше на забороле и тако божиимъ судомъ летеста две городници с людми, тако к ратнымъ и на прочая гражаны наиде страхъ; котореи же гражане выидоша из града и бьяхуться, ходящее по Римьскому болоту, то теи избыша плена, кто ся осталъ в город, и те вси взятии быша... Половци же вземше Римовъ и ополонишася полона и поидоша восвояси».

«Кричащие у Римова под саблями половецкими» - праздные зеваки? - Сравните с эмоциями автора«Слова».

Из ушедших с Игорем русских ратников домой вернулось 15 воинов, а ковуев и того меньше.

Разгром северских полков был полным.

«Была сеча зла очень, и с коней сошли, так как изнемогли под ними кони и побеждены были наши гневом Божьим. Князья все пленены были. Игоря же взял Тарголов воин именем Чилбук, а Всеволода, брата его, пленил Роман Кзич, а Святослава Ольговича - Елдечюк из Вобурцевичей, а Владимира - Копти из Улашевичей. А бояре и вельможи, а вся дружина пленена и изранена. И возвратились с победой великой половцы, а из наших не было никого».

«И смутились города Посемьские, услыхавши о судьбе Игоря: была скорбь лютая, какой прежде никогда не бывало во всем Посемье, и в Новгороде Северском, и во всей волости Черниговской: князья в плену, дружина в плену или избита! Смятение было страшное в городах, не мило тогда было никому свое ближнее, но многие отрекались тогда от душ своих, жалея о князьях».

Кыпчаки вполне понимали свой успех: «сейчас остались [только] жены и дети, готов нам полон собран, возьмем же города без опаски».

Кза двинулся к Путивлю, где его встретили русские войска, срочно отправленные для защиты Северской земли Гамзилой:«послал сына своего Олега и Владимира в Посемье». Кза вторгся в Посеймье «в силах тяжких и повоевал волости и села пожог, сжег и острог у Путивля и возвратился восвояси».

Кончак подступил под Переяславль и осаждал его, пока не был отогнан подошедшими русскими полками:

«И Святослав князь послал по сыновей своих и по всех князей, и собрались к нему к Киеву и выступили к Каневу. Половцы же, услышавши всю землю Русскую идущую, бежали за Дон».

Кто мог настолько извратить нормальную логику, основанную на оценке предшествующих и последующих событий? Кто посмел превратить изменника, предателя, мародёра… в героя?

Только тот, кому плевать и на логику, и на государство, и на народ, но очень важны собственные чувства, переживания. Источником которых является не общность - Русь, но персона - Игорь.

Так кто же он?!

Человек из ближайшего окружения, поддерживающий с князем ежедневную интеллектуальную и эмоциональную связь, но не военный, не поп, не денщик?

Кто-кто... Влюблённая женщина.

Ме-е-едленно.

Женщина.

Это снимает все противоречия.

Язычество? - Именно от женщин этнографы больше записывают разные предания, песни, ритуалы, относящиеся к древности. Для «Святой Руси» древность - язычество. В «Вопрошании Кирика» Нифонт Новгородский только применительно к женщинам даёт прямой запрет с именами «прежних богов»: «Чтобы к Рожаницам не ходили».

Женщина не может быть игуменом, не может вести проповедь христову. Не воин, может судить о луке со стрелами со стороны, по охотам, развлечениям. Может использовать неуместный оборот «загородить стрелами», может оценивать события по чувствам (своим), а не по фактам.

Едва мысль о том, что женщина может не только сочинять, но и сочинительствовать, проникла в круг допустимых понятий читающей публики, как множество экспертов принялось доказывать, что «Слово о полку...» - «женский роман». Упоминаемые академики до такого «торжества феминизма» не дожили, а сами додуматься не смогли. Зато потом...

(Нач.21 в.):

«Читая поэму, чувствуешь, что автор просто любит своего героя, и любовь эта вовсе не мужская. Невозможно представить, чтобы дружинник или боярин одаривал такой любовью неудачливого князя. Только любящая женщина на такое способна».

Точно. Фольк так и говорит: «Любовь зла - полюбишь и козла».

Далее «покров неизвестности дерзко срывается» с анонимности автора:

«И была это Болеслава, дочь великого князя киевского Святослава - высокообразованная, талантливейшая женщина, сказительница-боян, летописица».

Кроме слов: «дочь князя Святослава» (Гамзилы) - все остальные характеристики на совести писателя. При всём моём к ним обоим (княгине и сочинителю) уважении.

«Князя Игоря она хорошо знала, они близкие родственники, росли вместе, были единомышленниками...».

Знала - «хорошо». Как Фурцева - Макнамару.

Они не только не росли вместе, но и принадлежали к враждующим, воюющим друг с другом, семьям. «Единство мысли» у них было. В форме: «как бы извести» друг друга.

Исследователи считают, что тон обращений автора к князьям указывают на то, что он сам был князем или членом княжеской фамилии. Княгиня - член? В смысле: семьи?

Другие, напротив, утверждают, что князь не мог называть князя «господином». Князь князя - не мог. А жена - мужа, свёкра, старшего родственника?

В «Слове» негативно оценён основатель Черниговской ветви рюриковичей Олег Гориславич.

«Олегъ мечемъ крамолу коваше и стрелы по земли сѣяше». «Тогда по Руской земли рѣтко ратаевѣ кикахуть, нъ часто врани граяхуть, трупиа себѣ дѣляче...».

«Мой предок Ратша мышцей бранной Святому Невскому служил». А мой - был сволочью.

Вы так скажите? А Болеслава?

Могла ли Ярославна сказать: «гад он был» про деда своего мужа? - Да.

Любеческий съезд отдал Перемышль Владимирко, а Теребовлю - Василько. Потом галицкие княжата кроваво бодались за Теребовль с волынскими. Любеч, отобравший этот городок - общее решение Мономаха и Гориславича.

И Мономах описан негативно, как трус: «а Владимир каждое утро уши закладывал в Чернигове».

К какой ветви дома Рюрика должен принадлежать автор, чтобы охаять двух главных русских князей рубежа 11-12 в., основателей двух наиболее мощных династий на «Святой Руси»?

Странно описано поведение Ярославны. Что она делает первым?

«Полечу чайкою по Дунаю, омочу шелковый рукав в Каяле-реке, оботру князю кровавые его раны на горячем его теле».

Каяла - понятно: конечная точка маршрута «чайки», место битвы. Но почему «чайка» - дунайская? Почему Дунай - точка старта?

Потом она вспоминает Днепр:

«О Днепр Словутич!... Возлелей, господин, моего ладу ко мне, чтобы не слала я спозаранку к нему слез на море».

Днепр - транспортная артерия, Дунай - «отеческий дом, начало начал»?

Новгород-Северский стоит на Десне, там дом князя Игоря. Ярославна сидит в Путивле над Сеймом. Но «чайка» стартует с Дуная.

С востока приходит сообщение о разгроме мужа, но спасение ему она ищет на западе. Прежде всего, на Дунае.

Какое из русских княжеств можно в эту эпоху назвать Придунайским? - То, в котором стоит на Дунае Малый Галич.

Просить помощи разумно у тех князей, чьи владения наиболее близки к месту событий. Призыв обращён ко многим, но не включает Переяславль и Рязань. Двое из ближайших потенциальных «спасателей» проигнорированы.

Причём, если о Переяславльском князе хоть вспоминают («Горе и беда сыну Глебову!»), то о рязанских - вовсе ни слова. Почему? - А не толклись они в эти десятилетия возле Киева. У них с Суздалем и Муромом свои игры на Оке, и ветвь рюриковичей выпадает из внимания женщины. Так не попадают в поле её внимания и туровские, полоцкие, гродненские князья. Вообще, упоминаются только те, кто крутился на Юге.

(Продолжение следует)