Первый скальд

"Марк, дружище, тебе ли не знать того, насколько высоко я ценю твой поэтический дар! Тем неприятнее мне было обнаружить в твоих трагедиях бесконечную тоску по свободе республиканского толка. Ты будешь удивлен, но я одобряю сию тягу к легендам о вольнице седой старины, но, нахожу это однобоким, ведь, для полноты и объективности описания не достает второй стороны медали — торжества имперского поэта по случаю искоренения цезарем в империи коруппции— неизменного спутника республики. Что я тебе всегда говорил: тоска, должна идти под руку с радостью, а трагедия с комедией...

Дурные языки скажут, что я осерчал на тебя из зависти на то количество читателей и почитателей, каковым ты обладаешь. Не верь им. Брешут. Я не завистлив, и намерен доказать это: завтра утром, любезный Марк, я окажу тебе великую честь, заглянув в гости – навестить старого друга и достойного коллегу. Будь так любезен, к моему приходу вода в кальдеарии уже должна остыть, а кровь твоя, покинуть вскрытые вены полностью.

С уваженией, твой верный друг, мудрый наставник, путеводная звезда на тернистом пути к достижению подлинного величия в ораторском искусстве, император Нерон."

Марк Анней Лукан свернул только что прочитанное послание, и распорядился разогреть бани.

Уйти из жизни посредством самоубийства, безусловно, великая честь, но сводить счеты с жизнью в двадцать пять лет, не дотянувшись до славы Вергилия лишь парой строк...как-то безрадостно.

Марк, недолго думая, отдал распоряжение верным слугам выпустить кровь агнца в кальдеарий и наказал сложить погребальный костер, и тут же зажечь его, отправив к предкам дух почившего сегодня верного ученого раба Арисфена. Когда пожалует император, слугам надлежит сообщить Нерону, что Марк выполнил его повеление, а тело его уже сожжено.

После раздачи вышеописанных указаний, Лукан оседлал своего лучшего скакуна, и помчался на север — прочь из Вечного города, подальше от границ империи.

Для того, чтобы добраться до границ с германцами, ушло более двух месяцев — достаточное время, чтобы выучить язык алеманов, к коему и ранее Лукан испытывал интерес. В варварских землях, Анней Лукан, некоторое время, изображал из себя имперского посла, но лгать поэту было в тягость, и когда он понял, как высоко ценятся в среде германцев поэты, добровольно отдал себя в рабство некоему Висту — знатному воину, собиравшему небольшую дружину(вместе с семьями) для отплытия в скандинавские земли: поэт обменял личную свободу, на свободу разума от небходимости лгать, и благодарных слушателей.

И вот, Вист сотоварищи пересек море. Вист искал незанятые земли, Лукан — незанятые уши. Оба достигли своих целей.

Жизнь на севере была не сахар: климат здесь оказался слишком суровым даже для людей Виста, но пустых земель имелось в достатке, людям предстояло отвоевывать их лишь у богов и диких зверей.

Годы шли: плохие урожаи, огромные пещерные медведи, которые, как оказалось, вымерли лишь на юге, постоянное чувство голода, и холод, холод, холод.

Когда совсем было невмоготу, стариков отправляли в горы умирать, а порой, приходилось съедать вконец ослабевших малых детей, но даже тогда раб — Лукан оставался неприкосновенным, его не перепродали и не съели. Он декламировал вирши перед ставшим таким родным племенем, и ощущал, что нужен людям не меньше еды и огня, он — вестник Надежды на успешное переживание зимы, он— последнее доступное напоминание о том человеческом, что еще теплилось в покрывшихся коростой сердцах покорителей Севера, он — обретший подлинное счастье поэта, первый скальд.

Сия зарисовка, навеянна персонажем романа Владимира Палагина "Земля Ксанфа", по имени Анна.