Иллюзионист Иоганн Шеер

Сюжет для стимпанкового романа в жанре городского фэнтези. Я назвал бы его "Иллюзионист Иоганн Шеер".

Действие происходит в альтернативной реальности во время Первой мировой войны. В этом мире Австрия и Германия находятся по разные стороны и воюют друг с другом.

Война началась с убийства германского кронпринца Людвига в австрийской Праге чешским националистом.

Главный герой -- пожилой худощавый австриец Иоганн Шеер, вечно в опрятном, хотя и старом, черном костюме -- с дочерью и тремя ее детьми в начале войны оказался в Германии и теперь пытается выбраться либо на родину, либо в нейтральную страну. При этом все трое детей обладают магическими способностями, что доставляет немало проблем -- особенно с младшим, четырех лет, который еще не умеет их контролировать. Старший мальчик лет десяти и средняя семилетняя девочка способности контролируют, но могут применить под действием эмоций в самый неудачный момент.

Семейство зарабатывает на жизнь выступлениями в разных городах — Иоганн выдает себя за фокусника. Естественно, фокусы, которые он показывает, на самом деле делают старшие дети, пользуясь своими магическими способностями.

Мать семейства вдобавок очень нервничает из-за мужа. Муж -- попаданец из другого мира (не нашего нынешнего), сильный маг, давно натурализовавшийся в Австрии. Время от времени, когда складываются удачные условия, он переходит в другие миры, пытаясь отыскать свой, из которого его забросило сюда. В Германии, кстати, семейство оказалось именно поэтому -- переход возможен далеко не из любой точки мира. Муж в начале романа, естественно, находится в других мирах. К середине романа он возвращается -- полуодетый, тяжело больной (бредит и находится в полубессознательном состоянии) и без документов, что добавляет проблем семейству, и так подозрительному из-за заметного австрийского акцента.

Начинается война. Семья Шеер сталкивается с преследованиями со стороны местного населения на почве национализма и второпях бежит. Цель — добраться до Австрии. Понятно, что в условиях мобилизации, всеобщей подозрительности к австрийцам, а вскоре — начала боевых действий добраться до родины напрямую нереально. Приходится планировать маршрут через Швейцарию.

Все осложняется суетой всяких разведок и контрразведок. Тем более, что некий хауптман из германской контрразведки заподозрил, что младшие Шееры владеют магией (еще бы он не заподозрил после того, как четырехлетний пацан снёс каменный склад, где они давали представления — когда семейство начали оскорблять местные пацаны). 

Из этого, пожалуй, можно было бы сделать неплохую вещь...

Только я уже точно не сделаю.

Желающим могу поспособствовать детализацией сеттинга, характеров и синопсиса.

Собственно, вот треть первой главы, для понимания того, как я это вижу:

----------------------

Ему опять приснилась Ангелика. Они были в хойригене, почему-то одни, без компании. Что делать в хойригене без компании? Вокруг толпились какие-то шумные люди. Во сне Иоганн и Ангелика были такими, как треть века назад, когда только поженились, на ней было то самое розовое платье, которое он купил ей сразу после свадьбы. Она улыбалась чему-то; Иоганн подошел к прилавку выбрать еду и на миг отвернулся, а когда повернулся обратно — Ангелики уже не было рядом. Она исчезла.

Потом началось то, что мучило его каждый такой сон: он искал жену, расталкивая людей, хотел кричать и не мог, а сердце сдавливало ощущение неминуемой беды.

Тогда он сделал усилие и проснулся. Иногда у него это получалось, и он избавлялся от муторного, навязчивого сна, выталкивал его из головы и тяжело вываливался в реальность.

Иоганн открыл глаза. Он был весь в поту, несмотря на прохладу проветренной комнаты, сердце колотилось, затылок наливался свинцом, белье, в котором он спал, и постель были влажны.

Уже рассвело. За окном слышны были звуки просыпающегося городка: неторопливо цокали копыта лошади и поскрипывала чья-то телега, шаркала метла у ворот особняка графа фон Занднера через улицу, кто-то прошел быстрыми шагами, звякнули молочные бутылки у входа в пансион. Через приоткрытую форточку вливался бодрящий воздух раннего летнего утра, чуть пахнущий дымком и свежим хлебом от пекарни герра Ноймана, что в соседнем доме.

Когда тебе шесть полных десятков, уже не взлетаешь с постели, подумал Иоганн, вставая. Сегодня у него снова побаливало правое колено. Надо будет попросить Хайди, чтобы поправила, пока боли не усилились.

Иоганн неторопливо накинул халат и приступил к утренней гигиене. Когда — в завершение ежедневной рутины — он уже брился недавно купленным «Золингеном», морщась от холодной воды, в дверь тихо постучали:

- Папа, ты уже не спишь?

- Не сплю. Заходи, Ханна.

Ее глаза были красны, веки припухли.

- Опять плакала всю ночь?

Ханна прижалась к его груди:

- Папа, я так боюсь за него! Каждый раз я думаю, что он не вернется. И что будет со мной… Я не хочу, я не могу без него жить!

Иоганн пожевал губами. Он хотел сказать что-то вроде: «Я еще тогда тебя предупреждал, но ты…» — и не сказал. Зятя Иоганн не то, чтобы не любил: он не мог относиться к нему с доверием, как к своему, как к члену семьи. Слишком зять был странным, чужим. Еще при первом знакомстве Иоганн понял, что с ним не все в порядке. Еще тогда он почувствовал… неприятие, вот правильное слово: неприязнь — это слишком сильно. Но тогда Иоганн отнес это на счет обычной ревности отца к мужчине, которого полюбила его дочь. А потом было поздно: брак этот можно было, наверное, предотвратить или разрушить, но Ханна была бы несчастна.

И вряд ли простила бы это отцу.

Поэтому Иоганн не сказал ничего, только погладил дочь по спутанным со сна светлым волосам, как в детстве, и прижал к себе, бормоча:

- Все будет хорошо, детка, все будет хорошо… Ты же знаешь, с ним все всегда бывает хорошо. Он вернется живой и здоровый.

Карол и правда всегда возвращался живой и здоровый — почти всегда. Иногда приносил какие-то странные предметы, иногда — золото в незнакомых монетах или драгоценности. Потом они на это жили или покупали что-нибудь полезное. Из нескольких отлучек, правда, зять являлся избитый, однажды довольно серьезно раненный.

Иоганн поцеловал дочь в макушку. От ее волос пахло так же, как в детстве, когда она была еще маленькой папиной дочуркой.

Ханна отстранилась:

- Ты не понимаешь, папа! Я знаю, что с ним все будет хорошо. Он удачливый, он лучший! Я другого боюсь… а вдруг он найдет? Вдруг он тогда забудет все — забудет все и уйдет туда, к себе?

- Не бойся, маленькая, этого не будет. Он же любит тебя, тебя и детей. Как он может вас забыть, как может бросить?

И он снова прижал дочь к груди. Душа его рвалась и тосковала. Ему хотелось завернуть Ханну в теплое, мягкое и безопасное, защитить от всего, что могло бы причинить ей боль или даже неудовольствие.

Он никого так не любил в своей жизни — после смерти Ангелики, разумеется. Тогда Ханне было всего четыре года, и Иоганн должен был заботиться о ней — одновременно с похоронными хлопотами, одновременно с добыванием денег на жизнь, одновременно с дрязгами, которые навязали ему родственники Ангелики из-за ее крошечного наследства…

Ему нельзя было показывать свое горе, потому что он боялся напугать девочку. Ему пришлось стать жестким, застегнуться на все пуговицы, не открывать никому своих чувств — потому что нельзя было позволить себе слабость, из-за которой могла бы пострадать Ханна.

Он вырвался из этого ужаса, но стал совершенно одинок. Близких людей у него не осталось, кроме дочери. Иоганн сначала просто выполнял то, что требовал от него долг отца, выполнял в память об Ангелике, которая подарила ему малышку. Но скоро сердце его оттаяло — хотя оттаяло только для одной Ханны. Других людей он никогда больше не пускал в свой мир, держась со всеми одинаково вежливо, доброжелательно, холодно и отстраненно.

У него не было ни одной постоянной женщины. Редкие короткие встречи без каких-либо обязательств, иногда за деньги. И он всегда спешил домой, к дочери, и проводил с ней большую часть своего свободного времени.

Мужчины всегда хотят сыновей, а любят дочек, подумал Иоганн, вспоминая, как Ханна в детстве причесывала его жесткой щеткой перед сном.

Внуков он тоже любил, но не той животной, неразумной, жалостной любовью, что свою дочь. Они его умиляли, он радовался им, заботился о них, играл с ними, старался воспитывать — но, в отличие от дочери, видел их беспристрастным жестким взглядом наблюдательного и опытного человека, хотел и умел понять их бесхитростные желания и побуждения, оценивал их и, если нужно, поправлял.

Ханна, наконец, успокоилась, перестала хлюпать носом и поцеловала Иоганна в щеку:

- Пап, ты у меня самый лучший! Спасибо тебе!

Из детской послышалась возня, и Ханна заспешила туда, на ходу поправляя сбившийся пеньюар.

-------------

Хойриген -- чисто австрийская разновидность заведения, введенная в практику императором Йозефом Вторым: он разрешил крестьянам продавать молодое вино ("хойриген" -- значит "этого года") в сараюшках, поставленных на их земле за городской чертой, при условии, что там будут подаваться закуски. 

Ханна -- дочь Иоганна Шеера.

Хайди -- старшая внучка, со склонностью к лечебной магии.

Ангелика -- покойная жена Иоганна.