Флешмоб, значит

1. Какой из твоих персонажей больше всего похож на тебя? 

Похожесть, как и красота, – в глазах смотрящего. Поэтому мне трудно судить. Тем более, что я специально не занимаюсь «конструированием» персонажей, они рождаются сами по себе. Вернее говоря, их рождает контекст: второстепенных – какие-то конкретные эпизоды, главных же – сам сюжет книги.  

2. Какую работу было труднее всего писать? 

Раньше, до АТ, я вообще не знал что это – «писать с трудом».  Скажи мне кто-нибудь такое, и для меня это прозвучало бы таким же оксюмороном, как, скажем, «натужно радоваться». Здесь, на АТ, писать трудно всё. Груз ответственности, понимаете ли. Ответственности перед теми читателями, которые ждут от тебя хороших текстов, и много. Но мир устроен таким жестоким образом, что либо хорошо, либо много. Не родился ещё тот великий писатель, чтобы было абсолютно всё хорошо и много. (Избавьте меня от примеров «обратного», плиз.) Поэтому приходится решать вопрос за счёт количества, т.е. частоты выкладки прод. Мои постоянные читатели – люди с неплохим литературным вкусом, и я просто не могу позволить себе оскорблять их ежедневным малоосмысленным шлаком. С другой стороны, нельзя заставлять их ждать вечно, особенно если кому-то что-то пообещал. И тогда, по сути дела, это означает: садись и пиши то, не знаю что. И вот это пишется трудно, да.        

3. А легче всего?

Всё то, что было написано до АТ. См. выше

4. Есть ли у тебя авторская вселенная? 

Зависит, наверное, от того, что именно понимать под этим красивым словосочетанием. Если это некий воображаемый материальный мир со своими характерными, повторяющимися из книги в книгу особенностями: географией, историей, персонажами и т.д. – то нет, такого у меня нет, и вряд ли будет. Моя авторская вселенная – вселенная духа. Это значит, что есть вещи, о которых я буду писать всегда. И это значит, что есть вещи, о которых я никогда не обмолвлюсь и словом. Это значит, что все мои герои – герои; у меня практически не бывает статистов. Это значит, что т.н. сеттинг для меня не главное, главное – атмосфера. И много всего прочего.      

5. Самый свежий написанный отрывок.

***

За окнами Мерседеса чернела космическая темнота, будто бы опиравшаяся на белесую, чуть изогнутую линию горизонта; Земля выглядела мешаниной белых, бурых и разноцветных пятен – облака, океан, суша. «Какая высота, интересно?» – гадала Мария, прислонившись головою к прохладному дверному стеклу.

– Сто один километр, – сообщил мсье, словно подслушав её мысли. – Аппарат автоматически набирает данную высоту, после чего прекращает подъём. Это чуть выше линии Кармана, что пролегает, как известно, на высоте ста километров. Никто бы, разумеется, не помешал нам лететь и в два раза ниже, но… зачем без необходимости нарушать государственные границы, пусть даже верхние? Не так ли?

Мария промолчала.

– Мы уже, собственно говоря, подлетаем. Видите вон ту зелёную загогулину впереди? Это Доминикана. Сейчас мы возьмём немного в сторону и начнём снижаться. Моё местечко находится аккурат посреди Карибского бассейна.

– Местечко? – переспросила Мария.

– Э… ну, как бы да, так уж я его называю. Искусственный островок, намытый  посреди моря. Опять же, всё строго законно: до ближайших территориальных вод сотни морских миль.

Леонид Григорьевич, видимо, ожидал, что сейчас Мария спросит о том, как же ему удалось намыть посреди моря остров, и тогда он хвастливо расскажет ей обо всём. О том, как всего лишь за год ему, вчерашнему заключенному, удалось вознестись превыше любого живущего на земле человека, создав свою собственную империю – Империю Фа, так называл он её – невидимую, но всемогущую. О том, как его инженерный гений, смекалка  и некоторые подготовленные ещё до посадки ресурсы позволили ему в кратчайшие сроки наладить производство факалия на одном из заброшенных подмосковных заводов. О том, как из производимого материала он постепенно создал целую армию роботов-трансформеров, для которых также придумал название: фатроны. О том, что сейчас он располагает сорока семью фатронами, на одном из которых, вообще-то, они сейчас и летят; эти прекрасные машины, каждая весом около двух тонн, способны быть чем угодно и делать что угодно. А что не сможет сделать одна машина, то сделает группа машин, помогая друг другу и взаимодополняя друг друга в единой могучей силе, направленной на созидание иль разрушение, как того пожелает Император. Ну-ка, ну-ка: чего там больше всего страшатся армии мира, что служит символом непобедимой мощи? Какой-нибудь новейший авианосец США, должно быть? Х-хе. Да знаете ли вы, Мария Александровна, что стоит Императору захотеть, и это корыто пойдёт ко дну не позднее чем через час. И плевать на все его средства обнаружения и перехвата. Всего лишь парочка фатронов – да, думается, двух будет достаточно – прилетят к нему в виде симпатичной тучки и прольются над его палубой обыкновенным с виду дождём. Затем проникнут в технологические пазухи вдоль бортов и соберутся там в виде… да чего угодно, хотя бы в виде сотни сверлильных станков. Полчаса аккуратной работы, и авианосец ниже ватерлинии становится похож на дуршлаг. Спасти его невозможно, даже если задействовать все корабельные помпы… Как-то так, да. Или вот, например, вы спрашиваете: а как это вы намыли остров?

Но Мария ничего не спрашивала, и это немного подбешивало Факалова. Что о себе возомнила эта девица? Что ж, у него найдётся способ удивить её. И Леонид Григорьевич, ухмыляясь, принялся что-то набивать в свой планшет.

.