Лев Вершинин, цикл "Приговорённые к власти" ("Лихолетье Ойкумены").

Дилогия, состоящая из книг "Наследники бога" ("Обречённые сражаться") и "Время царей" ("Стрелы судьбы", "Несущие смерть").

Автором позиционируется, как роман-хроника.

Повествует о войнах диадохов, наследников Александра Македонского и охватывает период от смерти царя в 323 году до н.э. до битвы при Ипсе в 301 году до н.э.

Главного героя здесь нет, но более всего внимания уделяется Антигону Одноглазому, его сыну Деметрию и юному Пирру Эпирскому.

Сюжет пересказывать смысла нет, он следует источникам.

История диадохов столь насыщена событиями и персонажами, что адекватно рассказать её можно только путём написания многотомной эпопеи, аналогичной "Властителям Рима" Колин Маккалоу.

Либо следует сфокусироваться на одном участнике событий, как поступил Роман Светлов в "Прорицателе" (об этой книге, надеюсь, тоже расскажу).

Вершинин решил впихнуть невпихуемое в два не самых толстых тома, в результате повествование скачет галопом от сцены к сцене, показывая лишь ключевые моменты истории, пропуская годы.

Иначе в таком объёме и нельзя, да и обозначение "роман-хроника" другого не обещало.

Значительная часть событий излагается в эпистолярной форме, в письмах Кинея, в огромных монологах.

Здесь очень мало диалогов, широко практикуется POV, "point of view", когда события подаются с точки зрения одного из персонажей, в его мыслях.

И вот мысли тут у всех какие-то одинаковые.

Читаешь про события 319-го "из головы" Антипатра. Потом несколько страниц перелистни и пойдут события 316-го "из головы" Антигона. Персонаж сменился, а мысли как будто и нет. Если читать первый раз и вот так перескочить несколько страниц, то и не поймёшь, что персонаж-то уже другой.

Долго думал, как описать своё восприятие. Вроде придумал. Есть такой фильм, "Похищение чародея", по одноимённой повести Кира Булычева. И там есть сцена - люди из будущего наблюдают с помощью телевизороподобного девайса сквозь время за жизнью средневекового города. И у них картинка чёрно-белая и звука нет. Вот как-то так и эти книги я воспринимал.

При этом текст очень образный, не сухой, эмоциональный, иногда пафосный.

Александра автор очень не любит, подчёркивает его безумие. У меня нет желания ему возражать, но некоторые авторы стараются рассмотреть деяния Александра со всех сторон, Вершинин только с одной. Ну и ладно.

Несколько покоробило, что Антипатр в мыслях своих называет Александра исключительно "Гадёнышем". С одной стороны, это можно объяснить. Больше десяти лет Олимпиада вставляла ему палки в колёса и совершенно замучала.

Он знал, как Александр обошёлся с верным Парменионом, с Клитом. Он знал, что царь хотел и его заменить в должности наместникам Македонии, т.е. не доверял. Имел основания опасаться за жизнь.

В принципе, когда Антипатр вспоминает былое, в его мысли автор вкладывает обоснуй, почему он относится к царю именно так.

Но с другой стороны не было более верного сторонника царского рода Аргеадов, чем Антипатр. И потому мне было сложно принять "Гадёныша" именно от него.

Ненависть всех ко всем тут просто через край хлещет.

"...мясистая коровьеглазая дура из Согдианы..."

Это про царицу Роксану, княжну Рокшанёк, чьё имя означает "Светлая".

Так о ней думает Антигон. Про Олимпиаду, мать Александра, они с Антипатром думают одними и теми же словами. Собственно, уже сказал о этом выше.

Никто тут не позиционируется, как положительный персонаж. В принципе, они вполне заслужили такое отношение. Традиционно выделяется Эвмен.

Эвмен мне всегда был очень близок. Да и не только мне, его и историки, начиная с XIX века, пытались возвысить над всеми остальными и не сказать, что это притягивание за уши. То, что мы о нём знаем, вполне позволяет восхищаться.

Здесь он поучаствовал всего в эпизоде. И надо сказать, довольно странном. Его беседа с Антигоном после битвы при Габиене, когда Эвмен попал в плен, это... хочется спросить, что это было?

Извините, я не верю от слова совсем. Разумеется, это моё личное субъективное восприятие, никому не навязываю. Но, блин... Он прямо упрашивает Антигона, чтобы тот его убил.

Что в описании персонажей ещё резануло глаз, так это восклицание Антигона при известии о разгроме его сына в битве при Газе: "Ты родила мне идиота!"

Учитывая, как Плутарх акцентирует внимание на любви Антигона к своему позднему ребёнку - вижу здесь непопадание в характер. Вот, как Плутарх описывает реакцию Антигона:

"Когда Антигон узнал о битве при Газе, он заметил, что Птолемей одержал победу над безбородыми подростками, но теперь ему снова предстоит иметь дело с мужами; не желая, однако, унижать гордость сына, который просил дать ему право ещё раз сразиться с врагом самому, он не настаивал на своем и согласился".

Если кто будет ждать от первой книги батальных сцен, то ожидания окажутся напрасными. Вскользь упоминается битва при Газе, остальные сражения остаются без внимания. А их было много, баталисту есть, где развернуться.

Во второй части описывается битва при Саламине (306 год до н.э.), но там больше текста посвящено тому, как Деметрий планирует сражение, чем самому сражению.

Зато во второй части есть самое длинное из виденных мною художественных описаний античного или средневекового сражения - битва при Ипсе (301 год до н.э.).

Эта батальная сцена занимает треть второй книги. Мне всегда нравились длинные батальные сцены, описанные с разных точек зрения. Тут всё это есть, но... несколько не то, что хотелось. Динамика напрочь отсутствует. Мы видим неспешное задумчивое созерцание происходящего, с кучей отвлечений в сторону. Временами описание очень образное, этого не отнять:

"Фаланга пела, и пока пела, оставалась фалангой".

Противоречивые чувства от кульминации. Она одновременно и прекрасна и... не очень.

Когда я впервые услышал об этой дилогии, то даже расстроился. Подумал, что Вершинин тему наверняка закрыл и сказать тут больше нечего.

Нет. Не закрыл. Тот же упомянутый "Прорицатель" Романа Светлова добавляет вкусных деталей, которые Вершинин просто проигнорировал.

Замечания по мелочи:

В хронике читателю нужно давать привязку ко времени. И тут Вершинин поступает странно. С одной стороны отказывается от христианского летоисчисления, но с другой даты по Олимпиадам указывает неправильно.

"453 год от начала Игр в Олимпии". Тимей из Тавромения, когда начал считать годы от Игр в Олимпии, указывал всё же прошедшие не годы, а Олимпиады. Т.е. лето 323 года до н.э. - это первый год 114-й Олимпиады.

Царя царей на персидский манер автор именует шахиншахом, притягивая среднеперсидские реалии, характерные для Сасанидов и более поздних времён. Для пост-ахеменидского времени следовало бы употребить титул "хшаятийя хшаятияанам".

"Семнадцать таксиархов. Один лохаг. Пять стратегов"

Это у регента Пердикки накануне битвы на Верблюжьем Вале. У Александра было всего шесть таксисов фаланги. Четыре пошли в поход, а два остались дома. Таксис - 1500 человек. Как-то жирно для Пердикки семнадцать таксисов.

В битве при Ипсе фигурируют "бессмертные". Анахронизм. Как и катафракты, которых автор упорно именует "катафрактариями", что неправильно. В принципе термин "катафракт" можно применить к персидской тяжёлой коннице, но с натяжкой. Это ещё не те катафракты, которые "широко известны в узких кругах"(парфянские и сарматские I в. до н.э. - III в н.э).

Временами попадаются ляпы, вроде:

"Надежен македонский конный доспех, не менее надежен, чем прославленная персидская катафракта, на вес же раза в полтора легче азиатской брони".

"Скорлупа македонских лат и греческих панцирей".

Греки у Вершинина - именно греки, на римский манер. Не эллины.

Люди царя Эакида, спасавшие его малолетнего сына Пирра, упоминаются Плутархом. Их звали Ангел и Андроклид. Вершинин зачем-то вместо них придумал некоего Аэропа. Причём это изменение никак не повлияло на сюжет.

Что ещё мне всегда не нравилось, так эти постоянные "сыночек", "сынка", "деточка" в отношении тридцати-, сорокалетних бородатых "деточек". Почему-то раздражает.