Самый самурайский фрукт

Знаете какой самый самурайский фрукт?

Ну, давайте, не читая дальше, попробуйте угадать ))) На самом деле правильного ответа нет. Но я уверен, что это...

Было мне лет семь или восемь. По ящику (который в тот момент ещё работал) показывали фильм про Рутгера Хауэра с катаной. Там пафосный и спокойный главный герой (слепой отставной военный, потерявший драгоценное зрение в боях за свободу американского народа от вьетнамских захватчиков) бродит по бандитским районам и ищет неприятностей.

Чтобы понять, какое впечатление произвёл на меня в столь восторженном возрасте этот фильм, достаточно увидеть сцену, где незрячий Рутгер разрубает брошенное ему яблоко.

Я думаю, вы уже поняли, к чему всё идёт... Все яблони в округе оказались под угрозой полнейшего уничтожения.

Нет, справедливости ради, стоит заметить, что они и раньше никогда не достигали задуманной природой зрелости. Дело в том, что их просто напросто съедали. Есть мы их начинали уже тогда, когда они переставали быть цветами — кстати в это время они горьковатые и не очень-то вкусные. А вот когда они становятся просто кислыми — тут нас уже не остановишь.

Всякий раз, когда я это рассказывал меня спрашивали... уверен, что этот же вопрос сейчас родился и в вашей голове: «вы что, голодали там?».

Да. То есть, нет, конечно. Нас кормили всякий раз, когда могли поймать.

Если ты играешь в казаков-разбойников, или в догонялки, или строишь шалаш шесть часов к ряду, желудок, ожидаемо, начинает урчать и настойчиво требовать еды. В этот момент перед нами встаёт очень сложный выбор: сходить домой с целью заточить по-быстрому хоть что-то и с риском остаться там на обед, на уборку, на прочие не самые приятные штуки, или найти так называемый «подножный корм»... Конечно мы почти всегда выбирали «второе или».

Что водилось в округе из «еды»? Щавель был доступен в июне. Ну то есть рос он, по идее, всё лето, но съедался под корень уже к концу июня. Листья барбариса (кисленькие такие) поедались до самой осени, но уже в конце июля были такими жёсткими, что можно было язык порезать. О том, что у этого растения бывают плоды, я узнал только во взрослом возрасте.

Шиповник кололся своей внутренней «стекловатой», боярышник был только осенью. Была жёлтая акация — цветы объедались в июне, стручки в июле. Потом это уже трудно было есть. Одуванчики и репейник были не вкусными. Вишню обычную и войлочную, черноплодную рябину, смородину и прочие изыски можно было только спереть где-нибудь, а это было сопряжено с определённой опасностью. Делали, конечно, и это, но от случая к случаю.

Если уж говорить про особые случаи, то бывало, что кто-то вытаскивал два-три куска хлеба политых маслом и посыпанных сахаром... и это съедалось впятером. Но не каждый день тот, кто вышел щеголять своим роскошным обедом, было готов делиться по доброй воле. Иногда приходилось прибегнуть к шантажу или грубой силе.

Однако, я что-то сильно отошёл от темы.

Яблонь в зоне нашей досягаемости было всего три. Две с антоновкой и одна — совершенно неизвестная. Про антоновку мы знали наверняка. Полная крикливая женщина, под окнами которой они росли, всякий раз сообщала нам помимо прочей информации, которая касалась нас и того, что она с нами сделает если поймает, ещё и сорт яблонь.

Третья яблоня росла в гаражах и была «ничейной». До зрелости ни одно яблоко ни разу не доживало. Потому сорт определить было невозможно.

Как известно всякому, кто живал в то прекрасное время, если я смотрел вчера фильм про Рутгера Хауэра, значит его смотрели все ребята во дворе. Сейчас это уже не так очевидно — столько источников информации... а тогда — мы покупали газету с программой заранее, и подобный фильм был единственным серьёзным поводом, чтобы идти домой в восемь.

Итак, я выхожу на следующее утро гулять и уже знаю, чем мы займёмся. Да. Мы будем оттачивать навыки разрубания яблок, которые бросают нам из-за спины. И спереди. И сбоку. А теперь ты бросаешь, а я рублю. Да я уже целый час тебе бросал, у тебя всё равно ничего не получается. Да ты не правильно бросаешь просто... ну вы знаете, как это всё бывает.

Я не открою вам Америку, если скажу, что яблоки быстро кончились и вскоре мы поняли, что их можно было не избивать палками, а просто съесть.

Было поздно.

Не могу сказать, что меня к этому подтолкнул прямо голод. Нет. У любой такой затеи всегда есть «драйвер». Его ещё называют «демон-искуситель». Андрюха его звали, в общем.

— Огромные и все красные!

— Да ладно? И много?

— Да просто куча яблонь и все в яблоках.

Кучу этих яблонь я видел много раз. Я мимо этого заброшенного сада ходил в школу каждый день. И яблоки за забором видел.

— И что, там совсем никто не живёт?

— Вообще никто! Я там вчера был и яблоками этими обжирался!

Это серьёзный аргумент. Я смотрю на Андрюху с сомнением. Бывало, что он привирал, но тут такой честный взгляд.

— Не врёшь?

— Да чтоб мне! Хошь, мамой поклянусь?

Не. Этого я никогда не любил. Говорит что честно, значит стоит верить. Мы протаптываем в крапиве и лопухах проход к забору и, о чудо, там и правда доска, повисшая на одном гвозде! Андрюха с выражением торжества на хитрой физиономии отодвигает её и пропадает в тени заросшего сада.

Я с ужасом осознаю, что я второй и вот-вот рискую прослыть трусом. Отодвигаю доску и крадусь вслед за ним.

Мои глаза раскрываются от удивления — на земле никомушеньки не нужные лежат яблоки. Спелые, сочные, некоторые даже успели подгнить. Да что ж это такое-то? Я бросаюсь их собирать.

— Что ты эту падаль трогаешь? — кричит мне уже сверху Андрюха, — Вот тут на дереве смотри какие классные!

Я поднимаю глаза и снова раскрываю рот от изумления. Вот это да! Я прыгаю на ветку и карабкаюсь вверх. Одно яблоко я сразу откусываю! О, Боги! Это так... так... как будто оно поспело! Оно даже не кислое (ещё бы, ведь это не антоновка!), оно сочное, я хватаю второе, третье. Распихиваю их по карманам и вижу соседнюю яблоню — на ней ещё более красивые яблоки и уже приседаю на раскидистой ветке, чтобы слезть и бежать к ней, как вдруг...

Андрюха начинает орать.

И не просто орать что-то там. Ну то есть не сообщать мне какую-то ценную информацию громким голосом. Нет. Он начинает истерично визжать. Я смотрю на него и не понимаю, что случилось. Он смотрит куда-то позади меня. А я то в этот момент как раз повисаю на ветке, чтобы спрыгнуть и тут...

Заднюю часть моего тела обжигает хлёстким громким шлепком и через секунду я оказываюсь лицом на земле. В следующую секунду я оборачиваюсь и вижу перед собой заросшего черными волосами человека с огромной доской в руках. Ещё через секунду я бегу не ощущая под собой ног в полукилометре от этого заброшенного сада.

Вот я сейчас не шучу. Была ли это супер-способность, проявившаяся в стрессовой ситуации или банальная амнезия, но я не в курсе, как я оказался там, где оказался. Я с огромным трудом останавливаюсь и осознаю, что мои ноги и руки дрожат. Задница горит и попискивает, а моё нутро обжигает жуткое осознание:

«Я сбежал. Сбежал, как трус. Бросив друга погибать. Сделал бы так слепой Рутгер Хауэр? Нет.»

Мои руки начинают дрожать ещё сильнее. Ноги не хотят поворачивать назад. Однако я делаю над собой нечеловеческое усилие и, сгорая от стыда, иду к забору заброшенного сада. Туда. К этому страшному мужику с огромной доской в руках.

Мысли в моей голове самые безрадостные: Андрюха почти на сто процентов уже мёртв. Он перестал орать и это может означать только одно. Может позвать кого-то взрослых? Бред. Мы совершили преступление и теперь если он убьёт нас обоих, то будет прав. Но вдруг Андрюху ещё можно спасти? Стоит попробовать.

Именно в таком настроении я нахожу палку невдалеке от предательской откидывающейся доски и с тяжёлым вздохом проговариваю про себя:

«Самураи своих не бросают!»

Хотел ли я идти туда снова? Нет. Думал ли я, что прямо за дырой стоит мужик и уже замахнулся на меня доской? Да. Был ли у меня выбор? Нет. Судьба предрешена. Нужно нести ответственность за свой поступок.

Я уже даже сделал первый шаг навстречу своей страшной доле, как услышал смех.

Из-за угла заброшенного дома выходит Андрюха. В обнимку со страшным заросшим дядькой, который тоже, сволочь, лыбится.

— Это мой друг, — орёт мне Андрюха, — он просто нас не узнал!

«Какая досада», — думаю я, почёсывая пылающую от удара задницу, — «хорошо, что он не с ружьём пришёл нас узнавать».

От дебильности ситуации я просто не знаю куда мне деваться. Прячу за спину палку, а внутрь себя неуместную уже вину за то, что бросил товарища. А эти двое идут мне навстречу и ржут, рассказывая друг другу, как я улепётывал. Стыдоба.

После этого на подначивания Андрюхи я уже не вёлся. Но знал, что в одном настоящем бою мне всё же пришлось побывать. Враг попался мелковат — напал со спины. Но я не побоялся вернуться и встретить его лицом к лицу. Как и пристало настоящему самураю. Как сделал бы и Рутгер Хауэр.

Именно с тех пор самый самурайский фрукт для меня — это...

Яблоко, разрубленное в полёте.

Огромной доской.

А вы что ели в своём детстве на улице?