Отзыв на роман Ирины Минаевой "Душой и телом"

Марафон "Читатель-автор".

Книга живет тут: https://author.today/work/74636

И книга посвящена очень интересной теме - народовольцам. Сейчас, по-моему, не так уж много книг, посвященных реальным историческим событиям в дореволюционной России, и это очень жаль. Не знаю даже, писал ли кто-нибудь в последние лет 10-15 о народовольцах, потому что тема пламенных революционеров перестала быть модной, хотя актуальности ничуть не потеряла. 

Сразу видно, что автор досконально поработала над материалом, собрала большую базу данных по этому историческому периоду и этим людям. Большой плюс и респект автору. Но этот плюс стал для меня тем минусом, из-за которого мне пришлось ограничиться чтением четырех первых глав.

Уже в первой главе количество упоминаемых персонажей стало больше, чем способен переварить и усвоить мой слабый разум, и я стала составлять картотеку. В надежде, что потом развиднеется и фамилий, имен и кличек станет меньше, но - увы!

Вот что получилось по четырем небольшим главам:

Так Шарапов пытался внедрить в свою память картотеку, которую зачитывал Жеглов.

- Она же Элла Кацнельбоген, она же Валентина Панияд... (вздох) Запоминай, Володя, запоминай.

Для автора все эти люди родные и знакомые, но для читателя - нет. И у меня было такое впечатление, что меня втолкнули в комнату, полную незнакомого народа, и бегло представляют одного за другим, и я киваю и улыбаюсь, понимая, что нет шансов запомнить хотя бы половину.

Где я, кто все эти люди?

Что мне понравилось - это стиль. Что-то в нем есть неуловимо девятнадцативековое. Нет впечатления грубого новодела, раскрашенного под старину. Хорошие диалоги... Но я как будто подслушиваю разговоры людей, с которыми я незнакома или знакома очень мало, разговаривающих о чем-то своем, и мне даже слегка неловко, что я это слышу. Нет вовлеченности читателя в происходящее.

Вот на этой главе я закончила ознакомление с книгой:

Глава "Суд". Идет суд над братом главного героя.

— «Жили вместе с рабочими, ели с ними, уговаривали есть во время постов скоромное... поститься не следует и молиться тоже, в доказательство чего читали и толковали места из Еван­гелия, взяв таковое у местного священника».

Извините, цитата будет большая:

Александр, сидя в уголке, время от времени зажимал себе ладонью рот, удерживая смех, но стойко хранил благонравное молчание.

Тимофей, строго косясь на Пьянкова, читал:

— «Вы слышали, что сказано древними: «Не убивай; кто же убьет, подлежит суду. А я говорю вам, что всякий, гневающийся на брата своего напрасно, подлежит суду; кто же скажет брату своему «рака», подлежит синедриону...»

В этом месте работники оживились, и кто-то переспросил с интересом:

— Чего скажет?

— «Рака», — повторил Тимофей с глубокомысленным видом.

— Ну, вроде «дурака» по-нашему, — пояснил со знанием дела Соколов, считавшийся у них, как сын священника, автори­тетом по религиозной части.

— Да неужто? — засомневались мужики. — Назовешь кого дураком — и сразу под суд?!

— «...а кто скажет: «безумный», подлежит геенне огненной», — невозмутимо добавил Тимофей.

— Геенна — это такая горящая мусорная свалка, — бодро объявил Соколов.

— Ну, а если, например, к чёрту кого-нибудь пошлёшь? — полюбопытствовал Александр, чтобы разобраться с этим делом окончательно.

Александру 21 год.

Все сидели тихо, только когда он дошёл до того места, где не рекомендуется смотреть на женщину с вожделением опять же под угрозой огненной геенны, Александр встрепенулся и спросил с видом любознательного студента:

— А с вожделением — это как?..

Тут уже разразились хохотом все, включая и «проповедника».

— Не тебе бы объяснять... — фыркнул, давясь от смеха, Пьянков.

— Нет, ну я не понимаю, — Александр недоумённо пожал плечами. — Что, даже посмотреть нельзя?

Александру 21 год.

— Да вот так. «Любите врагов ваших, благословляйте про­клинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас».

Александра всегда этот тезис возмущал как никакой другой. Сам по себе Христос, может, и неплохой был парень — засту­пался за бедных, лечил больных, учил доброте и любви, но вот по части смирения у него все-таки был явный перебор. Алек­сандр, конечно, тут же завёлся, начал с жаром доказывать, что нельзя быть в окружении волков таким ягнёнком, надо уметь защищаться. 

Александру 21 год. Он закончил гимназию. В гимназиях обязательно преподавали закон божий. Но он ведет себя так, как будто для него все это внове. Я сперва думала - это флешбэк из далекого прошлого, и Сашеньке тогда было лет 7-8. Но ему 21 год. ОК, положим, он нарочно изображает шута. Положим, у него тезис о "подставьте другую щеку" до сих пор вызывает недоумение и негодование. Но воспоминание вклинено в сцену суда, создавая крайне странное впечатление. Глава, которая могла бы стать клиффханегром или кульминацией первых эпизодов, стала напоминать лоскутное одеяло, сшитое из случайных лоскутков. 

У человека судят брата. Человек тайно пробрался в зал суда. И на брата он вообще не смотрит, он предается воспоминаниям. Уже в конце главы

Он поискал глазами Сашеньку, Александру Григорьевну — жену брата. Она стояла в толпе совсем близко от него, но Алек­сандр не опасался быть замеченным ею — для неё во всем этом переполненном зале существовал только один человек, и она не отводила заплаканных глаз от его кудрявой головы.

Такое впечатление, что из двух Сашенек в зале суда подсудимый интересен только только Григорьевне. Глазами брата мы на Тимофея так и не посмотрели.

К сожалению, на этом читать я перестала.

Но книгу тем, кого интересует эта интереснейшая тема, рекомендую.