Завтрак у Тиффани (из неизданного) 18-

Идти было совсем близко. Олька звякнула ключами кольцом на указательном пальце хлопнула дверью и пошлепала вниз. Десять окрашенных коричневой краской ступенек, поворот, потом две, сиамскими близнецами лепившиеся к основному пролету, площадка между этажами, а потом еще десять вниз. 

Утренний свет падал через открытую подъездную дверь. От вчерашнего дождя осталось пара луж, медленно умирающих на сухой земле. Еще немного и они тоже исчезнут. Впитаются в грязную почву, оставив темные пятна. На пороге умывался Кися Пися презрительно оглядевший спустившуюся Ольку.

– Кис-кис, – позвала та. В ответ кот развернулся и мелькнув розовым колбасным пятном под хвостом исчез в кустах. 

 Первый этаж и темная дверь, затянутая старым дерматином. Хозяйкина. Сегодня надо было платить за квартиру. Те самые отложенные пятнадцать тысяч – удивительно мизерную по меркам Москвы цену. Пятнадцать тысяч – один шанс из миллиона. Вся Олькина жизнь состояла из шансов. И эти деньги, не известно по каким соображениям назначенные Аллой Матвеевной, были одним из них. Одной из ничтожно малых вероятностей, которые позволяли нерасторопной Ольке сводить концы с концами. Может быть, в этом и была заключена ее удача? Хотя Димочка, снимавший у старушки квартиру напротив, тоже платил пятнадцать. В этом было не разобраться. 

Единственным условием было вносить платеж строго в оговоренные сроки ни раньше, ни позже. Сама хозяйка – седая, сухощавая, большими серыми совсем не старыми глазами, тонким носом с горбинкой – всеми этими мелкими штрихами, оставшимися от былой красоты, казалась ей странной. Ладно позже, но почему нельзя раньше? 

Про нее ходили разные слухи. В основном передаваемые черными риэлтерами друг другу тихим шепотом. Дом, который в запутанной географии Замоскворечья числился номером сорок один в малом Строченовском проезде, был для них лакомым куском и проклятым местом одновременно. 

В конце девяностых два отчаянных брата Колбая долго уговаривали Аллу Матвеевну перебраться в специально купленный для нее домик во Владимирской области. И в один из морозных солнечных дней даже заехали, чтобы отвезти, по новому месту жительства. Старший Мамука галантно открыл дверь машины, а младший – Карл продемонстрировал пачку купюр: подъемные для обустройства на новом месте. Домой Алла Матвеевна вернулась к вечеру, а братья пропали. 

Случайные грибники нашли их только через пять лет. В черепе у каждого, в том месте, где у живого человека располагается затылок было круглое отверстие, подходящее под калибр семь шестьдесят две. Пуля, чудом обнаруженная в стволе дерева, росшего перед машиной, не показала ровным счетом ничего. Кроме того факта, что была выпушена из пистолета Тульский Токарев, закрепленного за запасником музея Революции еще в восьмидесятые. Обчищенные насухо братья чинно сидевшие в автомобиле марки Ауди, доставили двухмесячный геморрой местной следственной группе, метавшейся от одной версии к другой, пока дело не было благополучно закрыто за давностью и невыясненным виновником.

Следующим номером шел авторитетный Володя Жабенков по прозвищу Жаба Клава. Которого привлекли три квартиры в центре города у сухой восьмидесятилетней старушки. В системе ценностей Жаба Клавы три квартиры в центре были высшей степенью несправедливости и непременно должны были быть отняты и проданы. Старательно обставляющий дела, тот прибыл с карманным нотариусом. Суетливым юношей с прорехами в потной шевелюре.

Это дело стало для него колом на несколько недель. Он приезжал, угощался домашним вином, которое лукавая старуха готовила из забродившего вишневого варенья, водопроводной воды и водки, мучился животом, но ничего не мог добиться. На все мольбы и уговоры Алла Матвеевна обещала подумать об этом завтра. Подумать об этом завтра – было чем-то смутно знакомым. Володя зверел, плакал, умолял, но это завтра для него никак не наступало.

– Старая падла, – возмущался Володя паркуясь у знакомого переулка, к горлу подступала тошнота, а желудок недовольно сжимался. 

Решив, наконец, поставить последнюю точку в старушачьей проблеме Жаба Клава, прибыл с собственным инструментом, решавшим до этого все сложные вопросы: молотком, мотком бельевой веревки и стартовым пистолетом, переделанным под боевые патроны. Войдя в квартиру, он неосторожно выпил предложенное вино, в которое хозяйка добавила секретные капельки и тут же безвольно осел на табуретке в кухне. Зрачки его сузились, а черты лица обмякли.

– Что такое, Володенька? – забеспокоилась Алла Матвеевна, – Плохо тебе? Что делать -то хотел?

– Убить тебя, – сказал Володенька и хихикнул. – Квартиры твои переоформить и скинуть по-быстрому.

– Убииить хотел, – заинтересовано протянула собеседница. – А как?

– Придушить, чтобы ты карга старая документы подписала. А потом в лес вывезти.

– Интересно.  А этот то твой кто? – старушка кивнула на обмершего жабаклавского подельника, заложила ногу за ногу и принялась покачивать на носке домашний тапок. Плешивый юноша до этого вопроса, застывший столбом, слабо каркнул и попытался улизнуть из страшной квартиры.

– Стоять, – тихо велела Алла Матвеевна и спросила еще раз. – Ну, так кто он, Володенька?

– Этот? – переспросил собеседник, – так. Шваль. Папуас на прикорме.

Папуас на прикорме обреченно заскулил, но с места не двинулся. Большие серые глаза Аллы Матвеевны оказывали на него магическое воздействие. 

– Получается, душегуб ты Володенька? – улыбнулась собеседница и поправила седой локон, упавший на лицо.

– Получается так, - согласился Жаба Клава, глядя в пол.

– И много людей погубил?

Володенька молчал, бессмысленно вращая глазами.

– Ну, так сколько? – допытывалась старушка.

– Двенадцать, – скорбно сообщил тот и вздохнул

– Как апостолов. А тринадцатый ты - Искариот. Знаешь, кто такой Искариот?

В ответ Жаба Клава отрицательно мотнул головой.

– Ничего не знаешь, а туда же, – вздохнула хозяйка квартир, а потом приказала, – Ну, так, поди да застрелись. И мальчика своего прихвати. Хорошо?

Ее собеседник кивнул, поднялся с сиденья и схватив в охапку слабо сопротивляющегося испуганного нотариуса отбыл.  

После этих событий проклятый четырехквартирный дом знающие люди стали обходить стороной, пока в начале двухтысячных в район не сунулась группа компаний ГИК с блестящим проектом по сносу всего ветхого и постройке на его месте высоток. 

Но и та обломалась. После визита Аллы Матвеевны на Баррикадную в головной офис ГИКа болбочущие на  невозможном суахили таджики в оранжевых жилетах закопали уже вырытые под коммуникации траншеи, сняли заборы и растворились. А на доме сорок один появилась табличка «Охраняется государством». От чего государство охраняло Аллу Матвеевну было непонятно, но лихие люди навсегда отстали от ее крохотного зеленого закутка. Два соседних уже расселенных дома попав в кильватер тотального невезения так и остались стоять с заколоченными окнами, остановившись где-то между жизнью и смертью.

 Олька всех этих слухов не знала, а на чудесную охранную табличку внимания не обращала. Спустившись на первый этаж, она коротко нажала старомодную кнопку дверного звонка, заляпанную краской при последнем ремонте. 

Хозяйка квартиры приняла деньги, а потом аккуратно купюра за купюрой расправила их. Сложила лицевыми сторонами вверх. Заметив надорванный уголок, она расстроенно посмотрела на него.

– Примут, как думаешь? – в коридоре плавал плотный аромат валерианы и старческой еды. Густо намешанного слегка пригорелого масла, капусты и жаренного. Уютный запах, которому казалось миллион лет, и он был всегда с самого начала времен. 

– Конечно примут, – стараясь говорить твердо пообещала Олька и честно взглянула в глаза старушки. Все равно менять деньги было не на что. То, что сейчас держали сухие руки Аллы Матвеевны было ее последними сбережениями. Собеседница недоверчиво хмыкнула, но деньги в карман халата положила. 

– Чай будешь? Омлет есть еще и гренки. Я только завтрак готовила. 

Олька бросила взгляд на худое, породистое лицо собеседницы на котором выделялись чуть тронутые помадой губы и кивнула. 

– Ну, пошли. – Алла Матвеевна развернулась и неожиданной упругой походкой направилась на кухню. Олька шлепала за ней рассматривая  книжные шкафы от пола до потолка за стеклом которых пыльным золотом светились корешки. Понять названия никак не получалось все они были латинскими буквами. Знания Ольки в этом предмете останавливались ровно на том уровне, чтобы объяснить залетному иностранцу, что он получит если заплатит. И то это была всего пара слов, в основном числительные, а действия замещались жестами.