Батюшков - поэт и безумец

В жизни у любого человека есть уцелевшие памятники, живые куски пространства и воспоминания, в которых вымысла куда больше, чем реального и сама «настоящая» реальность, внутри которой, строятся и разрушаются планы на будущее, те или иные огорчения и радости. И фантазии, которые мечты. И вымыслы, в которые верят тем сильнее, чем беспощаднее жизнь разрушает замки, построенные в голове.

Мне уже много лет, но я до сих пор помню свои детские годы. Помню, в мельчайших подробностях, те здания, которых уже нет, и те клумбы с цветами, которых уже нет очень давно. Тех людей, которые меня воспитывали и те каши, которыми меня когда-то кормили.  Все, то время, когда ловились в спичечный коробок «музыкантики», эти цветные мухи, которые были так похожи на пчел, что иногда ими и оказывались. Когда взрослые тетеньки, воспитатели ставили расшалившихся мальчиков во время «тихого часа» голыми на широкий подоконник, в проем высокого, большого, как витрина, окна. В наказание. Когда ты ждешь, что тебя «заберут», если не родители, то в какой-нибудь «лучший мир». Но чаще всего – тебя все-таки забирают домой. И это – счастье.

А Костя Батюшков в семь лет остался без мамы. С папой и тремя старшими сестрами. А его мама сгорела меньше, чем за два года и умерла в Питере, в частном доме призрения. В то время, в такие дома врач заходил раз в неделю и по большим праздникам. В санитары брали отставников от военной службы. А лечили «шпанскими мушками» и крепкими «вязками» и цепями. Поэтому, я не уверен, что мама Костика умерла именно от душевной болезни. Вполне возможно, что умерла она от «осложнений» с ней связанных. Ей было всего тридцать пять, и к этому времени она успела родить четверых детей. И оставить детям наследство, вполне достаточное для их жизни. Село и несколько деревенек, чуть меньше трехсот «мужиков» и примерно столько же детей и баб. 

Папа у Костика помещик, из старой дворянской фамилии. В книге Дворянских родов  этот род записан, как смолянский в середине шестнадцатого века. Впрочем, корни рода Бердяевых (девичья фамилия мамы) примерно такие же. Записаны в книжку, чуть позднее, только и всего. Фактически, два дворянских рода, соседствующие, поместные и так или иначе связанные друг с другом, знакомые, баре. 

Папа Костика мне напоминает добропорядочную клушку, в своем стремлении дать детям приличное образование и отъявленного «прожектера» в своей помещичье-хозяйственной деятельности. Сажал сады, устраивал мастерские, закладывая имение и перезакладывая усадьбу. Но он, по-крайней мере, пытался хоть что-то сделать и для себя и для крестьян. Мама Костика, Александра Григорьевна, была куда более помещицей, чем ее муж. Об этом говорит тот факт, что она, не дрогнувшей рукой, в век, когда у дворянства была мода на просвещенную снисходительность по отношению к крестьянам, своего крепостного, сбежавшего по глупости девятнадцатилетнего оболтуса, отдала в солдатчину. Глазом не моргнув. Пока она была жива, Николай Львович, так отчаянно не прожектерствовал. А после ее смерти, дела у Николая Львовича быстро запутались. 

В десять лет Костика отдали в пансион. С кормежкой и обучением французской грамматике, которую Костик и так уже знал, свободно читая и разговаривая на этом языке. Зато – библиотека в пансионе была хорошей. Но все равно – интернатовский пацан. Нет, совсем без призора его не оставили. Троюродный дядя со стороны матери присматривал за ним и видимо сумел завоевать любовь и уважение со стороны этого «нервического» мальчика. Но факт, что родительской любви ему не досталось в полной мере. Я говорю про это потому, что такие дети дольше держатся за мамину юбку, нуждаются в ласке и утешении дольше.  

Нервные фантазеры. И фантазии у них часто становятся реальнее самой реальности.

Костика, с легкой руки педагогических методистов, во всех учебниках называют предтечей Пушкина. Это – удобно, но к самому Костику никакого отношения не имеет. Он – сам по себе. Единственное, что их объединяет - участие в кружке «арзамасцев». Оба были за новое слово в языкознании и письме. Как и все остальные участники этого кружка. В той или иной степени. Нашли, сравнили и записали в Предтечи. Как клеймо поставили, честное слово.

С четырнадцати лет Костика пристраивают на работу. Ну, как и положено после интерната. Да, по знакомству, но и только. Костик, который с раннего детства хотел стать известным поэтом и литератором, становится письмоводителем. Денег литературное творчество и тогда не приносило. В лучшем случае почетные грамоты (благодарственные письма) от издателей и критиков.

Каждый день Костик разбирает письма, делает выписки из архива и заполняет библиотечные формуляры, ходит по модным салонам (дворянин) и литературным кружкам. Пишет свои первые стихотворения. И вторые, и третьи. Много читает, пытается переводить с греческого и французского. Пять лет подряд. Меняя места работы, но, не меняя сути этой работы. И тут – война. А ему двадцать. И он – страдает, как и все молодые люди, избытком патриотизма и лирического романтизма. Поэт, который задыхается от недостатка живых и ярких впечатлений. Записывается в армию. Папа против. Костя пишет папе – простите, папа, но я должен.

Вместе с ополчением идет на войну. Ага, сотенным командиром. В Пруссию. А на войне – стреляют. Попадают Костику в бедро и отвозят на лечение. Антибиотиков нет. В ране, стопудов, остатки ткани, грязь и все такое. Пирогов еще не родился. (1810 г. р.) Отвезли в Ригу и пристроили ранетого русского офицера в приличном доме, у купца, живущего с красивой дочкой. Да.

Рана, лихорадка и красота. Не знаю, имел ли дворянин Костик, хоть какие-то контакты интимного свойства с «сильным полом». Как-то не принято было. Нет, и с крепостными помещики гуляли, но уже в возрасте в основном, да и порицалось это. Встретились и полюбили, это не встретились и вошли в положение друг друга. Тут, до свадьбы вполне возможно даже поцелуев не было. Родители и родственники резко против. И досвидос. 

Рига, купец и знатная русская дворянская фамилия. Не судьба, короче.

Болеет Костик долго и много. А потом - снова на войну, но - уже на другую, со шведами. 

Ничего особо героического не совершает. Воюет как все. 

«Здесь так холодно, что у времени крылья примерзли». 

Война на сей раз была быстрой. Получил отпуск по ранению и уехал к себе в деревню Хантово. Папа женился, старшие сестры не захотели жить с мачехой и сбежали в маменькино имение. Костик то там, то здесь.

«Я сто раз брал книгу, и книга падала из рук. Мне не грустно, не скучно, а чувствую что - то необыкновенное, какую - то душевную пустоту. Если я проживу еще лет десять, то сойду с ума!» 

Короче, Костик лечится, сочиняет стишки, мотается по знакомым, в Москву и обратно. О войне говорит крайне неохотно и весьма нелицеприятно. Что тут странного? Скучает, да, цветники разводит, помогает сестрам хозяйствовать, переводит много, сочиняет много и переписывается со всеми подряд. Друзей много. Получает отставку с военной службы.

В апреле 1812 года отставной подпоручик К.Н. Батюшков  становится помощником хранителя манускриптов Императорской Публичной Библиотеке Петербурга.

Чуете? Карьера какая?

А потом Наполеон пришел. Костик болеет, его трясет и лихорадит, но…

«Если бы не проклятая лихорадка я бы полетел в армию. Теперь стыдно сидеть сиднем над книгою, мне же не приучаться к войне…».

Человек, который воевал и понимает, что на войне и убить могут. Стыдно!

В войну с французами вступает после отступления из Москвы, а сначала вывозит родственников и хороших знакомых, оставшихся без поддержки, из Москвы в Нижний.  Хороший мальчик. И честный человек. По дорогам было полно всякого и разного. И грабили, и убивали. И помогали друг другу всем, чем могли. Отечественная!

И опять, война. И орден за Лейпциг. И смерть друзей. Не было легкой прогулки до Парижа. 

И весь такой геройский возвращается он в Питер. Солдат-победитель. И страстно влюбляется. Опять же, не знаю, что у него там с женщинами было-небыло, но все признаки первой юношеской Любови на лицо. Любимой девятнадцать и она его не любит. Но, зависима, она – воспитанница Олениных. Казалось бы. И возраст, и приданого не много, и Костик – герой, и разница в возрасте не очень большая, всего девять лет.  

…Я видел, я читал

В твоем молчании, в прерывном разговоре,

В твоем унылом взоре,

В сей тайной горести потупленных очей,

В улыбке и в самой веселости твоей

Следы сердечного терзанья.

Не знаю, чем женщина чует, но… 

«…Если я проживу еще лет десять, то сойду с ума!» 

Опять же, насильно мил не будешь. Уходит в отставку с военной службы и занимается литературной деятельностью, время от времени, возвращаясь к сестрам в деревню. 

Денег, на такого рода времяпрепровождение, ему не хватает. Батюшковы те еще хозяйственники. Хозяйство медленно рассыпается, приходит в упадок. Снова хлопочет по поводу службы. Его пристраивают внештатным секретарем посольства в Италии. Но штатных секретарей нет, кто болеет, кто устраивает расстроенные дела, и Костик впахивает и за себя, и за того парня. А жалованье ему дают весьма не богатое. Костик психует, ругается с начальством, хочет свалить из Италии домой.

Ну. По ходатайству, ему разрешают взять длительный отпуск для поправки здоровья, без сохранения жалования. И его накрывает болезнь, такая же, как у матери. Он, то пожары устраивает, то бегает по улицам голый с ножом, то пытается самоубиться. И вот тут, ему дают хорошую пенсию. Денег хватает и на уход за ним, и на хорошее содержание. Со временем у него буйства становится меньше. Он то рисует пейзажи, то разговаривает с друзьями, многих из которых уже нет. 

А умирает от чумы, в возрасте 68 лет.

Поэтом он был до тех пор, пока не случилась душевная болезнь. 

А вот стихи душевнобольных, наших современников. Во времена Батюшкова в Англии за 25 пенсов водили экскурсии по дурдому для почтенной публики, неплохо зарабатывая на этом. Во Франции, громили такие дома, освобождая проституток (144 дамы) и убивали женщин в кандалах. Просто запинывая ногами и разбивая кости дубинками. В те же времена, лечили холодными обливаниями, "шпанскими мушками" (яд). Позже трепанациями и лоботомией, еще позже электротоком. Некторые, так говорят, шли на поправку. И даже выздоравливали.

Что такое жизнь крокозябры?

Восточная пыль, голубые снега

Когда открывается мутная чакра,

Негоже мордвинам смотреть на луга

Я знал червяка и я видел ответы

На все те вопросы, что задали нам,

Когда я съезжал с паука на карете,

Покрытою шерстью массачусетских лам

Пока я съезжал, я слышал смятенье

И голос, вошедший меня, был суров

Он аскал, не нюхал ли я наводненье

Наяву, а не в путани глупостных дров

Пока моя память очищала регистры

И била как в бубен в пустой CD-ROM,

Я понял, что здесь не хватает Магистра,

Который ест звон, дважды знает где он

Тем самым призвав в клоцаки крокозябру

Поставил её перед вечным вопросом

Каким похмеляться нам папиросом

И где взять солёную карту морей

Не в рифму? И что ж? зато так веселей!

Крокозя нахмурил свой умную рожу

И сделался на светофор похожим,

Как поныне известный седой брадобрей.

 *

 А свет колеблющейся лавой

в чащобу темную скакал,

где пожирающей оравой

зубов округлился овал.

Не ночи реющей твердыней

с туманом, сотканным со льда,

а перезревшей желтой дыней

катилась поздняя луна.

* 

 Холодно, холодно

Осень настала

Птицы уже улетают на юг

Мне остаётся ещё немножко

И скоро домой.

Ветер гуляет

Тучи разгоняет

А мне что то грустно

На этом берегу

Хочется совсем немножко

Тепла и уюта в родном дому.

Вы летите птицы на юг

Передайте приветы всем

А на север вернётесь

Передайте с юга привет.

*

Безответная любовь.

Нет ничего ее ужасней.

Во сне я вижу вновь и вновь,

Ту девушку, что нет прекрасней

Ее, во сне, целую я

И нежно, страстно обнимаю.

Я ей шепчу любви слова,

От счастья голову теряю.

Но лишь проснусь, опять тоска,

Страданья сердце разрывают.

Живу, как мак среди песка,

Чьи корни влаги не видают.

А может лучше позабыть,

Ту девушку, что нет прекрасней.

Найти ее, поймать, избить,

Чтоб стала лешего ужасней.

Тогда, наверно, жизнь пойдет,

И я другую полюблю,

И над пустыней дождь пойдет,

А мак полюбит коноплю.

 *

В глазах тоска,

На сердце камень.

Дурные мысли в голове.

Зачем живет на свете парень,

Что уподобился траве?

Один-ли он устал от жизни ?

Один ли хочет умереть ?

Кого еще тревожат мысли,

Всю жизнь с начала просмотреть?

Но кто понять его способен,

Того давно на свете нет.

Ушли отсюда добровольно,

В загробный мир купив билет.

-«Кому нужны мои страданья?»

Задал вопрос, хлебнув вина.

Он не нашел здесь пониманья

И молча вышел из окна.

*

Когда все люди лягут спать

Когда все люди лягут спать,

Я снова выйду из земли

И стану души собирать,

Во имя счастья и любви.

Но ты не бойся, ты со мной,

Хотя душа твоя не рядом.

Я восхищаюсь красотой

И милым, нежным твоим взглядом.

Я всех людей предам огню,

Пусть пепел землю удобряет

Мы двое будем жить в раю,

Ведь в рай по пропускам пускают

Но лишь предашь мои мечты,

Тогда наступит час разлуки.

Не пожалею красоты

Я сам тебе сломаю руки.