Приют изгоев

― Вот он, Второй Форт, ― сказал старый инвалид, показывая вперед.

Батен посмотрел туда вместе со всеми.

Дорога спускалась в лощину между двумя сосновыми рощами; если как следует присмотреться, там можно было увидеть фрагмент бревенчатой стены, обеими сторонами уходящей в заросли.

― Это  уже Ограда? ― спросил Батен.

― Она самая, ― подтвердил инвалид. ― Ограда над Краем Земли. За ней на милю примерно ивняки, овраги, а дальше уже ничего нет ― самый что ни на есть Край Земли, ― повторил старик с удовольствием. Он служил на местных заставах почти всю жизнь, а пугать новичков для старожилов всегда было развлечением. ― Там, ― продолжал он с некоторым даже сладострастием, ― почитай, ни одной души до самого Обрыва. Только разъезды патрулируют. Или рыбоеды когда шастают, на людей охотятся.

― Зачем? ― спросил ещё один из новобранцев, хотя и заранее знал ответ.

Старый солдат усмехнулся:

― А ты попробуй на одной рыбе всю жизнь поживи. Ох, как мясца-то захочется!

― Они что, значит, человечиной питаются? ― с недоверчивым ужасом поинтересовался другой новобранец.

― Доведется ― и человечиной, ― охотно ответил инвалид. ― Ихних-то тварей, что вместе с ними на Обрыве живут, им вера есть запрещает, свои вроде как… Вот и лезут к нам.

― А правду говорят, будто у рыбоедов крылья? И перепонки промежду между пальцев? ― спросил еще кто-то.

Инвалид хмыкнул загадочно произнес:

― Крыльев я у них не видывал, но летать они могут, это верно.

― Как же так: без крыльев, а летать могут?

― А как они по гладкому Обрыву сюда, почитай на две мили вверх, поднимаются? ― вопросом на вопрос ответил инвалид, и вопросы посыпались как горох их худого мешка.

Новобранцы, сплошь деревенские парни, из своих избенок дальше, чем за околицу, не выходившие, готовы были поверить любым байкам о столь отдаленных от их родных деревень местах, о которых только и слыхали, что в детских страшилках. А тут вот оно ― Обрыв, Край Земли, за которым уже ничего нет, а одна только пустота до самого Великого Океана.

Не таков был Батен. Прислушиваясь краем уха к разговору, он оглядывался вокруг, впрочем, с не меньшим, чем остальные, интересом, но ничего необычного пока не видел: те же поля, луга с редкими рощицами, каких в Империи множество везде ― от Жуткой Пустыни до Северного Пограничья, от Махрии и Чифанды ― досюда, до Обрыва. До Края Земли.

Сзади, где-то на расстоянии полумили, парные запряжки огромных горбатых волов тащили за собой на повозках связки стволов деревьев.

― Это тоже для Ограды? ― спросил Батен, показав на обоз.

― Нет, это для рыбоедов, ― ответил старик не очень, как Батену показалось, охотно. ― Для Ограды здесь рубят, а рыбоедам отборный лес возят, из самого Серебряного бора.

― Зачем? ― Батен был удивлен. Он читал о поморниках или, как их здесь называли, рыбоедах ― диком, отсталом племени варваров, столетия назад оттесненном Империей к Краю Земли, а потом и вовсе изгнанного за Край, где это несчастное нищее племя так и жило в пещерах по всему Обрыву, влача жалкое существование, питаясь отбросами, падалью, рыбой да тем, что удавалось украсть. Ещё поморники вели меновую торговлю с имперскими купцами, отдавая за безделушки и тряпье бесценный морской шелк и жемчуг и, кажется, ни о чем так не мечтали, как только выбраться из сырых нор, куда их загнали воины Императора Расаласа Десятого, и пройти по просторам Империи, неся страх и разорение городам и усадьбам богатого государства...

И вот, надо же ― им, оказывается, продают отборный корабельный лес! Зачем? Не пещеры же отапливать…

― А кто их знает зачем, ― ответил старый солдат. ― Может, мостки себе строить от пещеры к пещере, подпорки там ставить...

― Из мачтового леса? ― вновь выразил сомнение Батен, но инвалид не ответил и замолчал вовсе.

Сосны расступились, дорога вышла на широкое поле, за которым, отдаленная на две мили, возвышалась Ограда. Она и сейчас, на расстоянии, казалась высокой, когда же отряд подъехал ближе, пришлось задирать головы, чтобы разглядеть на вышках имперские вымпелы.

Старого солдата во Втором Форту, похоже, знали, даже никаких бумаг у него не стали спрашивать, пропустили всех в крепость.

Форт разместился в корне огромного оврага. По его руслу тянулась вниз широкая мощеная улица, по склонам лепились дома. Улица была разделена поперек на три неравных отрезка высокими, прочными на вид, но старыми воротами, по бокам ворот размещались вышки со сторожевыми башенками. Верхнюю часть улицы занимал собственно форт, точнее ― поселок колонистов. Средняя часть называлась Торговым гнездом, именно там купцы вели переговоры с поморниками об обмене шерсти, зерна, металла и, как теперь выяснилось, корабельного леса на соль, жемчуг, всевозможные сорта рыбы и ― главное! ― на шелк. В самый нижний двор, Поморское подворье, ни жители деревни, ни купцы не допускались. Это было единственное место на равнине, если не считать еще таких же в других фортах, Первом и Третьем, где поморникам дозволялось выходить из-за Края Земли и пребывать в собственно Империи.

Впрочем, насколько знал Батен, было одно исключение: по условиям договора между Империей и поморниками, девушки из их княжеского рода должны были отправляться служить к Императорскому Двору. Раньше это условие было попросту унизительной данью, теперь, так, по крайней мере, слышал Батен от людей сведущих, сохранение этого обычая объяснялось некими цивилизаторскими и просветительскими целями: Империя, некогда изгнавшая предков поморников из своих пределов, простила изгоям грехи их воинственных предков, не дававших постоянными набегами жить мирно ее подданным, и через воспитание их девиц все же заботилась о том, чтобы привести недостойных в культурное состояние ― ведь известно, что культура народу, каков бы он не был, прививается не так через мужчин, как через женщин.

Батен с интересом посматривал по сторонам и чуть было не прозевал появление трех офицеров  в сопровождении писаря и десятника.

Старик-солдат прикрикнул на подопечных. Новобранцы подобрались, подтянулись, попробовали даже выстроиться в некое подобие шеренги, но так и остались по виду деревенскими увальнями. Батен, привычно устремив взгляд прямо перед собой, опять испытал острый приступ стыда ― ему, имперскому офицеру, пусть даже и разжалованному, казалось оскорблением стоять в этом расхристанном нестроевом строю.

― Хороши, ― с сарказмом сказал полковник, поглядев, что за солдат ему прислали. Его взгляд скользнул вдоль строя и на какое-то мгновение остановился на Батене. Но только на мгновение. Затем он повернулся к сотнику, который стоял рядом и мотнул головой:

― Выбирай. Половина твоя.

Сотник пошел вдоль строя, без разбору выдергивая из него каждого второго: выбирать из этой деревенщины кого-то показистее было бессмысленно. Так и Батен, чуть не потеряв равновесие от рывка, очутился среди отобранных.

― Имя! ― рявкнул на него подоспевший писарь, быстрым почерком корябавший что-то в толстой тетради.

― Батен Кайтос из Шеата, ― четко ответил Батен.

― Чего? ― писарь потерял темп и вытаращил на него белесые бельма.

― Батен Кайтос из Шеата, ― бледнея от злости и унижения, твердо повторил Батен.

― Благородный, ― нехорошо сверкнув глазом, проговорил писарь. Сказано это было негромко, но сотник услышал, оглянулся через плечо и проговорил, как сплюнул сквозь зубы:

― Из Шеата, значит...

Сам сотник был, судя по всему, отнюдь не благородных кровей: чин и дворянство получил за выслугу лет на границе, и сочувствовать человеку, который мог рассчитывать на тот же чин только лишь по праву рождения, было не в его правилах.

Полковник поручил оставшуюся часть пополнения на попечение старому инвалиду и удалился, ведя с майором неспешную беседу о недавней охоте. Тот, кое-как выстроив остаток новоприбывших, повел их в деревянные казармы.

Сотник  вскоре вернулся с бумагами своих новобранцев. Завидев начальство, писарь заорал «Стройся, стройся, дубины деревенские!», но сотник, не обратив внимания на прочих, сразу же подошел к привычно вытянувшемуся Батену, прочел:

― «Батен Кайтос из Шеата, бывший поручик Левого Уланского Императорского Полка. Разжалован в солдаты и сослан за вызов на дуэль старшего по чину...» Ты?

Батен четко ответил: «Точно так!», подумал с тоской: «Сейчас начнется…», и началось.

― Ай-ай-ай, значит, чинов не почитаем? ― произнес сотник елейным голосом и с издевательской укоризной покачал головой.

Батен продолжал стоять с каменным лицом.

― Ну что ж, ― констатировал сотник, складывая бумагу, ― добро пожаловать на Край Земли, господин бывший поручик.

Батен продолжал стоять не шелохнувшись, а к сердцу подступило тревожное ощущение ―  предчувствие большой беды и бессильной безнадежности.

Точно как тогда.

  …Он вспомнил тоскливый взгляд жены, когда она, едва узнав о случившемся, прибежала к нему на гауптвахту и умолила начальника караула на не предусмотренное уставом свидание, вспомнил темное лицо тещи, которая мрачной тенью стояла за спиной жены и смотрела на него, совершенно по-бабьи прижав сухую ладонь к щеке. Вспомнил, как она, прощаясь, сказала негромко:

― Ты уж не обессудь, зятек дорогой, но я Альрише другого мужа подыскивать буду. Разжалованный да сосланный на Край Земли ― все равно что мертвец, а мы с ней теперь, считай, что одни на свете, одним нам разве что в нищенки подаваться…

Он тогда ответил помертвевшими губами: «Да, пусть выходит замуж», и подмахнул подсунутый тещей документ, дававший разрешение на развод его жене, Альрише дочери Альфарга из Мираха. Подумав, на обороте бумаги он написал распоряжение управляющему Шеатом, предписывающее все доходы с деревеньки отправлять госпоже Альрише. Невелики доходы с Шеата, так ведь и от Мираха тоже прибыли мало, немножечко да еще немножечко ― будет на что прожить двум дворянкам…

Старик-солдат по дороге сюда рассказывал, как здесь «любют бла-ародных» ― над кем еще можно всласть поиздеваться, как не над разжалованным и сосланным офицером? Самые опасные и грязные работы ― в первую очередь, поощрения и увольнительные в последнюю. Офицеры здесь почти все местные, из краевиков, столичных щеголей не любят, а честь дворянскую понимают по-своему. Была бы еще война или на худой конец стычки с контрабандистами ― так нет же, все тихо на Краю Земли. Контрабандисты обмельчали, сторожевые обленились. Выслужиться хотя бы до унтер-офицерского чина здесь невозможно, разве Небеса молить, чтобы полк послали куда-нибудь в Лесное Пограничье живого дела попробовать.

Аннотация: 

Представьте себе мир, где высоко над морем плато - и на нем жизнь... Стена, падающая к морю - и на ней жизнь... Побережье и море - и там жизнь — жизнь людская средневековая с вариациями. Какая она при такой-то географии?!... Разнообразная жизнь, скажем прямо. В глубине Жуткой Пустыни плетет интриги умирающий колдун, потомок северных королей пытается найти свой путь в жизни, Наследник великой Империи надолго исчезает вместе с дочерью правительницы княжества Талас… А люди попроще должны разрубать узлы, в которые сплетаются все эти линии. Разрубают, куда деваться-то… https://author.today/work/6005