Революция

В мозгу Аркадия Петровича сформировалось полицейское государство— на каждом перекрестке нейронных мостиков стоял постовой и любое решение Аркадия теперь зависело от чина конкретного полицая.

Скажем, захотелось Аркадию выбросить опустевшую пачку из под сигарет, "красноперый" на крестике уже указует светящимся полосатым дилдо на уложение в уставе, что мусор надобно бросить в урну, а перекресток то — всего лишь ментальная проекция полустанка "Ершовки", где отродясь ни одной урны не было. Ну, каков перекресток, таков и чин у мента — младший сержант, его можно и ногами в зарослях чертополоха отметелить, пока никто не видит, а потом и пачку заставить сожрать, и извинения выпытать.

Другое дело, если выбросить пачку у стеклянной пирамиды — подле Лувра в Париже, там полковник за этим делом бдит.

Ладно мусор, "мусора" на него всегда неровно дышали, но полицаи встали уже на всех дисскусионных площадках: захочется Аркадию ляпнуть что-то неблаговидное, ээ, про цыган, или про геев, так старлеи уже кричат хором что-то про расизм, неполиткорректность или отсутствие толерантности. И штрафы выписывают самые разные: выговоры, денежные взыскания, но чаще всего запирают в ментальную каталажку, в том смысле, что у каждого собеседника в голове тоже блюстители порядка сидят, и если оппонент в разговоре — законопослушный гражданин, то уже его менты не позволят ему общаться с Аркадием расистом-шовинистом-хулиганом-натуралом, и Аркадий оказывается заперт в тюрьме одиночества.

Наиболее простой и очевидный способ покинуть "каталажку" — слушаться полицейских, но, в таком случае, все нейронные мостики-перекрестки, которые создавались для совершения выбора (что сказать, как поступить и так далее), теряют самую суть своего существования — полицейские решают, как поступить дальше.

Самое печальное в сложившейся ситуации то, что повинуясь представителям власти, Аркадий стал терять собственное мнение, а вместе с ним и личность. Что уж говорить — он и внешне стал похож на друзей и знакомых.

Порой, за стопочкой текиллы, Здравый смысл убеждал Аркадия, что по другому и быть не может в современном мире, ибо мир этот перенаселен, и если каждый представитель человеческого муравейника перестанет слушаться внутренних полицейских, поставленных в наш разум культурной пропагандой, то начнется хаос, который неизменно низвергнет всю нашу цивилизацию в средневековое днище.

" Мдаа, в средние века не хотелось бы, там до моего возраста мало кто доживал вообще." — соглашался Аркадий:"Но, зачем мне законопослушный я, если он является ментальным клоном законопослушного соседа?".

Отбросим на время хулиганские потуги: оделся не по моде — одиночка в каталажке обеспечена, или двушка в лучшем случае; увлечешься не попсой, а, скажем, джазом, и тебя отправляют в тесную камеру на сорок единомышленников; читаешь литературный неформат — остаешься наедине с его автором, и неизменно начинаешь планировать вместе с ним революцию.

Видели? Правильная утилизация мусора, соблюдение норм приличия и абсолютная толерантность и политкорректность не могут помешать бунту!

Однажды, Аркадий Петрович превратился в лидера революционного движения. Сообщников он себе нашел в маргинальных кругах мясоедов-неформалов-натуралов-любителей Хармса. После нескольких посиделок на консперативной квартире, революционеры вооружились "побарабанумами", и отправились пиздить ДПС-ников на нейронных перекрестках.

— Как разбираются с революционными увлечениями законопослушные немцы? — рассуждал сообщник Аркадия, отдыхая после очередного налета на полицейское отделение, флегматично копаясь в груде военных трофеев. — Они напиваются до свинского состояния, ржут, як мерины, то есть пируют на костях свежеубиенных внутренних законников в строго отведенных для этого местах законниками внешними, то бишь в пивнушках. Хмель улетучивается, и немчура вновь ползает на карачках перед воскресшими ментами.

— А Иисус Христос, тоже был ментом? — осторожно поинтересовался у приятеля Аркадий, смазывая и перезаряжая "побарабанум"

— Почему? — вытаращился на него искренне верующий сообщник.

— Ну, как же, Христос воскресал, и менты после попойки воскресают.

— Способность воскресать — не основополагающий фактор, в данном случае. Христос вещал о свободе выбора.

— Менты тоже, они же, эмм, демократами поставлены.

— Но, Иисус не препятствовал выбору, а полицаи это делают.

— Угумс, сделай выбор, и ежели он, не дай Бог, окажется неверным, то гнить тебе в геене огненной до скончания времен.

Сообщник Аркадия надолго задумался, а потом изрек:

— Мы, со своей революцией, согласно Здравому смыслу, уже упали на днище средневековья?

Аркадий глянул на временной счетчик побарабанума:

— Бери ниже...33-й год нашей эры.

Сообщник огляделся по сторонам: кругом неприглядная выжженная солнцем пустошь, в десяти шагах три креста стоят, на них трое бедолаг висят. Сообщник, заученными движениями сменил ствол побарабанума на пику для ближнего боя, подошел к среднему кресту, и ткнул им висящего на нем человека под ребро.

— Воскреснет снова. — Тоном полной безнадеги прокомментировал действие соратника Аркадий.

— Когда?

— В воскресенье.

— Хорошо, в воскресенье у половины ментов выходной день...хоть людьми себя почувствуем ненадолго.