отрывки из книги "Андриана в поисках смысла"

Человек столь искренне поверил в исключительную божественность интеллекта,

Что там, где не наблюдал присутствие логики, видел отсутствие Бога.

Именно поэтому единственное, что оставалось Вселенной – это в диалоге с ним апеллировать к языку юмора. 

***

Ритмичные шаги с одинаковым оптимизмом дружно отмеряли прошлое и будущее. Строгий порядок и повиновение законам механики и гравитации все еще исключали какую бы то ни было игру тени или света. На гладком, лакированном теле времени лиловым бутоном – не без вызова! – распустился закон абсурда. Ритмичные шаги дружно отмеривали обратный отсчет и время подхода к конечной остановке. Ибо таков был обычай Вселенной, перед тем как где-то кардинально менять декорации. Она редко насылала противников более тяжелой весовой категории, вопреки ожиданиям всяких рационалистов и сторонников законов Ньютона. Еще реже насылала Она болезни и голод или оглашала ультиматумы, вопреки ожиданиям религиозных фанатиков.  Все что Она делала – это попросту давала распуститься лиловому бутону закона абсурда, на лакированном теле времени. Потому что закон абсурда – это открытые двери. Это приглашение к диалогу. Который может быть веселым и легким, как смех младенца в минуту засыпания. Или же нудным и навязчивым как хруст глины под зубами и сознание того что хрустом этим крошится и время и собственное тело. Закон абсурда – как кольцевая в московском метро: им можно воспользоваться чтобы пересесть на нужную линию, а можно так же бесконечно   кататься по замкнутому кругу. Ибо закон этот – улыбка математика, заметившего как вышенаписанное, в общих чертах описывает математический хаос. Потому как хаос – это отнюдь не недостаток знания о том, что и где лежит. Хаос – это условие при котором находясь в двух бесконечно близких точках можно инициировать движение, следуя принципиально разным (иногда заранее неизвестным) траекториям.

-- "о хаосе и танцующей звезде", пролог. 19.08.1991, Россия --

... Одинокий мужчина стоял на противоположной стороне улицы поглаживая бороду, курил сигару и наблюдал за собравшейся толпой, которая разбирала булыжники мостовой: на скорую руку строя баррикады. Не зная, что думать и чего ожидать от грядущих событий, он созерцал процесс их развертывания настолько беспристрастно, насколько позволяла человеческая порода: по возможности воздерживаясь от оценок и предсказаний, он все же внутренне удивлялся разношерстности толпы в которой можно было равным образом встретить школьников и старушек с одинаковой ловкостью разбирающих булыжники мостовой. Мужчина, в свои 60 с чем-то лет казалось больше всего походил на какого-то американского профессора конца двадцатого века.

 -- Выглядит вдохновляюще, не так ли? – Раздался неожиданно женский голос в относительной тишине этой стороны улицы.

-- Прошу прощения!? – Произнес мужчина почти машинально, не обращаясь к оратору: ибо у него было странное ощущение, будто голос прозвучал в его собственной голове.

-- Я имею в виду это один из тех случаев, когда можно не бояться того, что массы перерастут в толпу. – Ответил голос. – Знаете ли, со мной редко случается: наблюдать массы и не ощущать, как смутно зарождается фобия относительно толпы.

“Никогда не можешь угадать, с какой из диких идей можешь столкнуться на улицах в этой стране”: подумал мужчина.

-- Как вы полагаете, это из-за осознания чувства ответственности? Нечто вроде чувства коллективной ответственности? – Продолжал женский голос.

-- Ерунда. – Ответил мужчина. – Нет такого понятия, как коллективное чувство ответственности.

-- Возможно. – Проговорил голос задумчиво, и спустя пару секунд добавил. – Если эволюция человека лежит от стадного чувства к индивидуализации и дальше к групповому восприятию, как полагаете что случится, если в одной системе закрыть группу людей со стадным и групповым восприятием?

-- В смысле, чтобы вторые вели первых? – Поинтересовался мужчина.

-- Нет. Если просто случайно распределить роли в социуме. – Ответил голос.

-- А-а. – Протянул мужчина отстраненно. – Ну тогда точно ничего не произойдет, просто вторые тихо сбегут, предоставив первым насладиться собственной компанией и образом жизни. 

-- Тогда Вы точно не ошиблись. – Отозвался голос, и даже ничуть не разочаровываясь. – Нет такого понятия, как групповое чувство ответственности. Вы вероятно правы и в том, что это была дикая идея. – Добавил он неожиданно. Но потом вдруг спросил. – Так Вы не доверяете групповым мотивам в принципе, или не верите, что к ним можно прийти минуя стадию индивидуализации?

--Я не вижу, почему эти люди должны взять на себя ответственность за кого-либо еще. Мне кажется достаточным, если они сделают то, что наилучшим образом служит их индивидуальным интересам.

-- Это и есть вероятно то, что принято называть “быть по ту сторону свободы и достоинства”? – Вежливо поинтересовался женский голос.[1]

-- Это просто суть человека, полагаю. – Бросил мужчина коротко и почти не раздражаясь.

-- Так вы для человека отрицаете какой бы то ни был мотив свободной воли? – Не отставал от него голос.

-- Свобода чего? – Переспросил мужчина не скрывая удивления. – Я не уверен, что все древние боги вкусили этого экзотического фрукта, прежде чем пасть.

В голове же его подспудно пронеслось: “невероятно сколь…”

-- Претенциозными могут быть люди в таком месте как это? – Прервала его мысль женщина. – Это правда. Такова своеобразность изолированных мест, как вы знаете.

Претенциозными – вот точное слово, которое мужчина собрался было произнести в уме прежде чем его прервали. Внезапно появилось сильное искушение повернуть голову и взглянуть на источник голоса. Однако он не поддался импульсу. Возможно единственное оттого, что ему почему-то казалось, будто женский голос добавлял целостности картине этого – как ожидалось – выдающегося вечера. И чем менее ожидаемое направление принимала беседа, тем сильнее становилась его решительность не смотреть на говорившую.

-- Я, если честно, не вижу особой разницы между стадным чувством и групповым восприятием. – Признался мужчина. Правда в его устах фраза это прозвучала не как признание, а скорее, как “независимая точка зрения”.

-- Может разница и невелика, но она есть. – Мягко возразил голос. – Разница в индивидуализации.  Поскольку там, где работает стадный инстинкт, человек требует от окружающей среды, но не от себя. Там же, где в силу входит коллективное восприятие, он себя считает ответственным за окружающую среду.  Это как если рыба, плавающая в воде, в первом случае убежденно бы плавала, считая, что это водоем должен обеспечить ее комфорт,только потому, что качество ее питания, и вкус мяса зависят исключительно от среды обитания, а значит -- водоема. Потому как во втором случае она убеждена, что это качество воды в водоеме зависит от ее манеры плавания.

-- И что же тогда думает о воде ваша рыба плавая, когда она только индивидуализирована? – Поинтересовался мужчина.

-- А она о ней тогда и вовсе не думает. Поскольку убеждена, что воду ей все равно не изменить, но и вода тоже изменить ее не сможет. Так что единственное остается: изучить среду обитания и пробивать себе путь собственными плавниками.

-- Ну что ж, мудрая, должен признать, рыбешка. Та что индивидуализирована, я имею ввиду. – Улыбнулся мужчина....

[1] Она скорее всего имела ввиду известную книгу Б. Скиннера, психолога популяризовавшего бихевиоризм.

Ибо, на самом деле, тогда мало кто осознавал, что вопреки расхожему мнению, Вселенная внимала голосам не униженных и оскорбленных, а тех, кто по меньшей мере успешно прошел процесс индивидуализации. Еще меньше склонялась Она к тому, чтобы вмешиваться в процесс там, где в самом своем разгаре, шел выпускной экзамен. — Из заваренной каши придется выбираться самостоятельно – в этом сейчас мало кто сомневался. 

Так или иначе, Вселенная, оставаясь верной своей давней привычке, молчала в тряпочку, только время от времени посылая радиограммы: сплошь покрытые знаками абсурда. И будь какая-нибудь другая субстанция растворена в воздухе в тех же концентрациях в каких висела там абсурдность, добрая половина людей отравилась бы в считанные минуты. И не то, чтобы легкие человека тогда уже привыкли без вреда для здоровья поглощать токсичный раствор абсурда. Но только для того, чтобы действовал яд вырисовывалась элементарная необходимость в том, чтобы работал закон причины и следствия, в то время как абсурдность как раз-таки и констатировала несостоятельность этого самого закона. И там, где одни могли до посинения собственного голоса, до опухших вен кричать, что это лучший повод дающий человеку право на дальнейшую изоляцию от Вселенной, другие – вполне тихо утверждали, что это как раз и есть приглашение, полученное от Вселенной: к интеграции.