Стробондо

Фарс нам не чужд, о нет,

Мы мух легко оттащим от котлет.

За лапки! 

И о том памфлет.

***

Тяжело шагая раздутыми ногами, Стробондо добрался до своего стола в храмовой харчевне. Было отвратительно жарко и душно, хотелось разоблачения, полного  омовения, а потом тихого читательного лежания в маленькой прохладной каморке над алтарем, до самого утра, никуда не вставая и ни на что не отвлекаясь. Все это ждало Стробондо самое большее через час, но сперва надо было сожрать то, что горожане собрали для него на этот вечер. Стробондо был жрец и должен был ЖРАТЬ. Вернуть былую стать и стройность он уже не рассчитывал. Не на этой работе, очевидно, мечтать о подобном.

Немного помогали алтарницы – они были молоды, аппетит у них был хороший, было им и кого подкормить жаркими летними ночами. Но алтарницы не беспредельны, не безграничны. Три четверти принесенного прихожанами Стробондо приходилось поглощать самому.

Тут были огромные птичьи ноги, дымящиеся котелки с супом, горшки с отменным, прозрачным как лед, роскошным холодцом, который Стробондо когда-то обожал, а теперь ненавидел. Были корзины с хлебом высотой в половину человеческого роста, шоколадные колобки и трюфельные грозди, годящиеся на обвитие чресел Бахуса, и прочая, невыносимая самим своим наличием, еда. И всю ее жрец Стробондо должен был поглотить, подобно огромной отхожей яме, что поглощает дерьмо, блевотину и дождевые потоки с одинаковой охотой. И только с хлебом можно было помухлевать более или менее достоверно, засушив его на чердаке в сухари, а потом раздав в холщовых кулечках нищим. Остальное следовало отправить в желудок.

"Ну что ж…" -  подумал Стробондо, поминая Солнце и Луну, чьими страданиями Свет Абсолюта превращается в мясо, овощи и злаки, ради сытости и довольства человечества, - "Можно и приступать. Работы невпроворот…"

И только он уселся за рабочий стол, устроил на коленях пузо и взялся за вилку, - начать все-же следовала с холодца, - как в храмовую харчевню ввалился тощий, упирающийся почти в потолок, хмельной юноша. Паяц. Видать, нелегкая занесла его примиком с карнавала. Визитер, лицом столь несчастным, что им можно было бы пугать уточек, сделал два широких неверных шага к столу и навис над Стробондо не то в угрожающей, не то в умоляющей позе.

Стробондо испугался, но несильно. Паяц действительно выглядел как паяц, вел себя как паяц, двигался как паяц и даже звуки издавал, какие издают паяцы. 

Сложившись в нескольких местах, как отрез ткани, вошедший сполз вниз, на пол, и простер перед Стробондо длинные, грязные и порядком сбитые руки. Запах рома известил, что посетитель пьян, вероятно, до последней степени, и находится в счастливом изумлении, вне этой унылой реальности. Надо его просто прогнать. Обидеть до глубины души и выгнать к ведьмам. Что за отношение, во имя Солнца? В таком состоянии входить к духовным особам могут только конченные деграданты, быдло и мужичье, и то - мужичье недостаток образования компенсирует обычно сельским благочестием, так что это городская шваль, очевидно.

- Вставай, мерзавец, здесь не паперть! – прошипел Стробондо.

Лицо паяца залилось краской и одновременно слезами. Он, видимо, не понимал, что происходит, но твердо решил перебить жрецу аппетит.

Стробондо встал на чудовищные ноги, навесил над визитером безразмерное нечеловеческое брюхо и загрохотал:

- Что тебе здесь нужно, нечестивец?!? Как смеешь ты тревожить великого Стробондо, солнечного человека?!? Я тебя щас в Арочку отправлю!!!!

Лежа лицом на полу, выставив зад к потолочным светильникам, паяц странно подергивался всем телом, точно побулькивал, не то от страха, не то от смеха. Это уже решительно не лезло ни в какие ворота.

Раздумывая, что делать с этой ведьмовой куклой, Стробондо заворчал себе под нос:

- Будь здесь древние святые Плато и Аэсчюлас, они бы тебя палками по твоей тупой оленьей голове отходили бы, будь здоров! Ну что ты за животное?!

- Не-не-не-не-неее.... - пробормотал посетитель. – Не надо в Арочку. Я… там… уже… был... Я всего-то.... поговорить... о любви...

Стробондо на секунду застыл - не послышалось ли? А потом, вдруг, расхохотался громким хохотом, да так, что вся харчевня задрожала.

- Что-что-что?! – спросил он, едва сдерживая смех и склоняясь над юношей со свечой в руке.

Посетитель, тем временем, бросил трястись и удосужился подняться на один локоть.

- Обсудить де-ли-де-ли-катное ооочень... 

Он поднял заплаканное лицо, и Стробондо узнал его.

Да это ж незабвенный Пастушка. Дрыщ, птенец, наглец. Легенда каникулярного сезона.

- Пастушка? – спросил он. – Ты ли это?

Пастушка отреагировал неопределенным иканием.

- Ты что, дурак? Встань, сядь нормально, - засуетился Стробондо. - Изображает тут!

Не без труда, но ему удалось водрузить Пастушку на стул, влить в него стакан морсу и прислонить боком к столу, чтоб не сползал. 

Затем начались расспросы. Эта часть была посложнее. Паяц, пьяное дитятя, икал и всхлипывал. Но кое-что интересное вытащить из него все-таки удалось. Такое, что тянуло на хороший анекдот, отличную байку. 

- Я хочу, чтобы... пресветлое Солнце обратило на меня... благосклонность одной особы, - с трудом проговорил Пастушка, и жрец тотчас ощутил привкус сенсации, которая могла ему достаться.

Забыв о неизбежности еды, Стробондо аккуратно повыспросил Пастушку поподробнее. Очень аккуратно и очень настойчиво.

Выяснилось смешное. Легенда столицы был безнадежно влюблен в некую девицу родом с озера Каго. Да так, что жить не мог. Вот тебе и пошлые песенки. А она, гляди-ка, незадача какая, предпочла ему его брата, да еще и близнеца. 

"О, вот это сюжетец!" - подумал Стробондо с легким воодушевлением, вот это анекдотец. Будет, чем повеселить прихожан, а заодно и вывести отличную, славную тему для проповеди.

- Все это вздор, молодой человек! - ответил Стробондо Пастушке мудрым высокоученым тоном. – Чушь собачья! Что такое женщина? Вы знаете? Женщина – это точка доступа к космосу! Только и всего. Космос - наш. Он общий. В него ведет абсолютно любая женщина. Берешь любую - и ты вошел! Да, в один и тот же космос. Нравится вам это или нет, угодно ли вам потратить лучшие годы, чтобы это понять, или вы поверите слову главного жреца, как сочтете. Скрыть эту тайну от вас было бы неизмеримой жестокостью с моей стороны. Пресветлое Солнце не опустится до решения конкретно этой вашей проблемы. Оно не вникает в подобные мелочи...

Стробондо договаривал нравоучение самодовольным тоном жирного, безразличного ко всему властителя. Он сознательно пришел к такой интонации, именно затем, чтобы пробудить в молодом человеке естественный протест, неповиновение и бунт против очевидности. Обладателя такой интонации по уму хотелось бы ударить ногой, а потом, разбив несколько окон, сесть на коня и ускакать в закат – а это было именно то, что, по хорошему, и нужно молодым людям нежного возраста. Стробондо знал, что и как говорить.

Однако эффект, произведенный на Пастушку, оказался несколько избыточен. 

Юноша точно бы только проснулся, уселся ровно и потянул ноздрями спертый, но очень вкусный воздух, витающий над яствами. Глаза влюбленного паяца внезапно засверкали. Стробондо вспомнил свою молодость, когда он схожим образом мог пропьянствовать неделю и поесть за это время всего пару раз, и то, в основном какую-нибудь дрянь или объедки – времена тогда были несытные, - и понял ситуацию правильно.

- Угощайся, - сказал он приветливо. - Поешь перед тем, как искать правильную дорогу в космос. Поешь как следует!

(Играем дальше)

Эпизод