Черная вдова Бибо

(и снова романтическая эротика)

— Ну вот, милая, — торжествующе сказал Эрик. — Теперь у нас есть, на что выпить и закусить. А ты спрашиваешь, откуда у меня деньги. Оттуда! — он похлопал лютню по футляру. — И оттуда! — он приложил руку к сердцу.

Дальше они шли молча, не считая того, что Эрик весело насвистывал недавно спетую мелодию.

Совесть его успокоилась. Видит Солнце, все это взор. Два свободных человека, которые нравятся друг другу. Как можно ждать он него верности? Он только начал жить. Только вкусил радостей плоти. Ну уж дудки! От него можно ждать только праздника. И немногие от такого праздника откажутся. Вот он вошел в Сестру Куки и всех уже поднялось настроение. Трактирщик машет ему рукой, милая пампушка — дедушкина пассия улыбается и несет пиво, и... да... кто-то знакомый встает из-за дальнего стола и идет к нему, расправстав объятия.

— Стари-и-ик! — Дрош Левич, пухлый, нескладный, но высокий, всего на полголовы ниже Эрика, заключил сокурсника в объятья. — Ну надо же как! Эрик! И ты здесь!

Дрош сразу заметил на плече близнеца Травинского лютню, оценил совершенно несуразную, прямо-таки вызывающую одежду и вдобавок учуял запах пива. Это не мог быть Эмиль.

— О, и Маричка, — заметив девушку, снова возрадовался щеголь и галантно поцеловал Ричке руку. — Ты очаровательна! И вообще, ребята, вы очень красивая пара.

Маричка бросила торжествующий взгляд на Эрика, а Эрик ухмыльнулся. Дрош есть Дрош. Он вел себя как потомственный аристократ даже тогда, когда мерз у костра и пил из одной бутылки со всеми, а тем более старался выглядеть аристократом теперь, когда совершал прогулки по карнавальной столице.

Щеголь в безупречном шелковом камзоле, широкополой шляпе и с янтарным мундштуком в зубах. От него несло дорогим бренди и заморской туалетной водой.

Дрош был прозрачен и чист, как хрустальный бокал, поданный к началу банкета.

Душа Эрика громко хрюкнула от радости. Все-таки его удача, изменив ему разок, взялась за ум и вернулась к своим обязанностям. Эта со всех сторон приятная встреча гарантировала не только пьянку на широкую руку, но и избавление от мучительных объяснений с Ричкой. Все один к одному!

— Чертовски рад тебя видеть, модник! — Эрик обхлопал сокурсника по плечам. — Я в столице с королевских концертов зависаю. Маричка тут на практике в госпитале. Сестричка милосердия для всех нас, не иначе. — он приобнял ее за плечи, намекая на их близкие отношения. — А ты тут как? Ты же живешь в Кивиде, ведь я прав?

— Как раз оттуда. На карнавал. С деликатным поручением. Ну... — Дрош покосился на свой столик, за которым сидела изящная дама в черном платье и черной шляпке с вуалью.

— Итить, Дро! Да ты ходок!

— Нет-нет-нет, как можно! — Дрош замахал большими руками, и его и без того румяные щеки стали пунцовыми. — Я же помолвлен, Эр. Тут другое. Как раз в этом и загвоздка. Объясню, но потом. Идем к нам за столик, неудобно так стоять и беседовать. Идем, идем. Выпьем, закусим, поговорим. И, кстати, где Эмиль? Я добыл прелюбопытную книгу об экономике государства Сидни. Хотел с ним обсудить.

— Эмиль загорает на морском берегу, под присмотром деда и своей девственности, — фыркнул Эрик.

— Вот как? А говорят, он все-таки объяснился с Иттой.

— Тот, кто такое говорит — не знает моего брата. — Фыркнул Эрик и помрачнел.

— Эмиль? И объяснился? Ха! — встряла Ричка. — Не поверю! Он скорее руку себе отрубит. Итта сама на нем виснет. Только делает вид, что гордячка. Ой, Дрош, тут такое было, такое было. Эричек с дедом в тюрьму загремели, а мы с Иттой и Эмилем ходили их выручать. И тоже... В общем...

Эрик нахмурился, а Дрош, смущенный неприличной историей, потер переносицу.

— Пойдемте к столу, ребята. Неудобно оставлять даму так надолго. И прошу вас, не надо пока про тюрьму. Я сгораю от любопытства, но не при свидетелях. Она не все обо мне знает, скажем так...

Друзья подошли к столу, за которым ожидала дама в черной вуали. И Дрош с поклоном и некоторым излишним благоговением, даже страхом, произнес.

— Позволь представить, вдова Бибо!

— Мое почтение, — Эрик галантно поцеловал даме руку в черной сетчатой перчатке. Под перчаткой угадывалась кожа цвета самого крепкого кофе. От длинных тонких пальцев восхитительно пахло дикими травами, заваренными в молоке. Эрик вдохнул его и поплыл.

— Эрик, Маричка. — Представил друзей Дрош. — Мы вместе учимся. Правда, на разных отделениях. Но компания у нас одна.

— Какие милые! — произнесла вдова. Голос ее был низким и таким вкрадчивым, и сердце Эрика мгновенно откликнулось телесным томлением. — Вы — пара?

Вопрос застал Эрика врасплох.

— Маричка — подруга суровых университетских дней,  — изо всех сил стараясь превратить ответ с шутку, выдавил он.

— Так-таки и суровых? — рассмеялась вдова. — Да она же прелесть. Как с такой прелестью под мышкой можно всерьез рассуждать о суровых днях?

— Исключительно шутя, мадам, — Эрик ослепительно улыбнулся вдове. — Но так сказал один великий поэт. А кто мы такие, чтобы забывать великих поэтов?

С этими словами Эрик приобнял Маричку, чтобы наглядно согласиться со вдовой, что его подружка — прелесть. Затем снял с плеча лютню так картинно, чтобы вдова могла оценить его принадлежность к высокому искусству, и все уселись.

Дрош заказал дорогого рому, фруктового нектару и рыбных закусок, выпили отлично.

— Я так рада оказаться в столице! - говорила вдова Бибо. - Так благодарна любезному Дрошу и его заботливому отцу. Он ведь был другом моего покойного мужа. И почти не зная меня, но сердечно предложил мне прокатиться на карнавал в сопровождении своего юного наследника, — и она слегка коснулась перчаткой руки Дроша.

— Что случилось с вашим мужем? — участливо спросила Ричка. Дамы пили шампанское, и Ричка манерно держала в руке красивый бокал.

— Мой муж умер, — Мадам Бибо повернула к девушке свое лицо. Даже плотная вуаль не скрывала дьявольских огней в ее темных глазах. — Очень скоропостижно.

— Насколько? — поднял бровь Эрик. Он откинулся на стуле. Ему хотелось совершенно определенных действий. Он чувствовал себя свиньей, но поделать с этим ничего не мог.

— Упал за обедом в тарелку с супом, — стоически равнодушно произнесла вдова. — А ведь мы едва успели пожениться.

Эрик почувствовал, что она скользит по нему взглядом. Взглядом, который он не мог видеть, только чуять. Она разглядывала его с любопытством, как диковинную игрушку: пьяную, дерзкую, потасканную, но красивую. Смотреть на себя глазами вдовы ему не понравилось.

— Должно быть, вы остались, как минимум, при деньгах, — уколола вдову пьяная игрушка.

— В некотором смысле. Но деньги не спасают мой статус. Даме в моем нелегальном положении срочно нужен новый муж. Молодой подданный Северного королевства.

— Вы имеете в виду белый паспорт?

— Ты умница, — и вдова засмеялась бархатным вкрадчивым голосом, а потом дотронулась до подбородка Эрика и стряхнула с него крошки еды.

Ричка многозначительно посмотрела на Эрика. Эрик многозначительно посмотрел на Дроша. Дрош выпил.

Эрик подумал о законе. Какая мерзость, этот закон. Дама во всех смыслах достойная. И манеры, и ум, и всё, что должно быть у женщины. Пообщаться с ней, выйти с ней под руку, одев её, допустим, в лёгкий светлый ситец, через который её прекрасное чёрное тело просвечивало бы в этот жаркий июльский вечер, даже и около полуночи, вот это было бы круто. И он бы на это пошел, но... увы.

Идиотский, по неясным причинам до сих пор не отмененный порядок Грегори против расового смешения удивительным образом никак не мешал разного рода мулатам и метисам, но вот по чистокровным, вроде вдовы Бибо, бил со всей силы. Таким надо было регистрироваться в полиции для перемещения по королевству и везде пресмыкаться перед разными свиньями в эполетах. Она явно была не из тех, кто будет перед ними пресмыкаться, поэтому... вуаль, черное глухое платье с длинными руками... как ей не жарко, бедняжке. И уж конечно, не побегать, не полазить, не подержаться, не поцеловать в шею сзади при большом стечении народа. Увы. А такое многих бы пробудило ото сна разума. Жаль...

«Хотелось бы посмотреть на товар лицом. — подумал Эрик. — Хотя — к ведьмам лицо. Одного голоса и запаха достаточно, чтобы поставить на кон белый паспорт!»

Он постепенно пьянел и, пьянея, находил совершенно немыслимые, глупые и опасные аргументы в пользу рискнуть своим белым паспортом. Ради того, чтобы взглянуть в лицо чернокожей красотке и получить ее в постель. Всякие мысли о свободе стали вдруг пустыми.

— Возможно, мы сможем договориться, — дождавшись, когда Ричка отбудет в уборную, по-деловому сказал вдове Эрик.

— Не искушайте меня обещаниями, в которые сами не верите, сударь. — сказала вдова Бибо. — Ваша рыженькая подруга... она так красива. Подумайте лучше о ней. И постарайтесь беречь ее от таких новостей. Если нужно, любой ценой. Иначе вы ее просто потеряете.

Что-то было в этом всем чересчур образовательное, а потому недостоверное. Но обмозговать эту мысль Эрик уже не успел — выпил залпом еще одну рюмку, и мир на секунду моргнул и отключился, а потом проявился смутным, плавающим в болоте головной боли пятном.

Он лежал в совершенно шикарных апартаментах. На такой большой и просторной кровати, что помещался в нее во весь рост. В окне темнели силуэты городских крыш. С улица доносись крики ночных гуляк.

Он был абсолютно гол. Его грязная одежда валялась на дорогом ковре, а на парчовом стуле у кровати ждал зеленый шелковый халат.

Рядом с ним спала Ричка. Он приподнял покрывало, она была только в трусиках и лифе. «Неплохо провела выходной моя медсестричка» — он залюбовался, и собрался, было, вкусить ее нежные изгибы, как услышал шаги в коридоре. 

Это были тихие вкрадчивые шаги. И тогда Эрик сообразил подумать: «А, собственно, где я вообще?»

Он встал, накинул халат и вышел в коридор. Роскошные двухкомнатные апартаменты. Эрик заглянул на кухню. Там на диване, свернувшись в клубок и отчаянно сопя носом, спал Дрош. Стол красноречиво рассказывал о продолжении вчерашнего банкета на съемной квартире Дроша.

Потом Эрик по необходимости заглянул в ванную, где справил нужду, умылся и придирчиво осмотрел свое отражение. Пригладил кудрявый чуб, помассировал заплывшие с похмелья глаза.

В следующий комнате была такая же большая кровать, как и в спальне, в которой он проснулся. Скомканная шелковая простынь и никого. Балконная дверь открыта, занавеска реяла на ветру как вуаль. В комнате пахло заваренными на молоке травами и табаком.

Следуя за запахом, Эрик тихо прошел на балкон.

Вдова курила тонкую сигарету. На ней был точно такой же халат, как на Эрике. И никаких вуалей.

Она была плавная, гибкая, совершенно черная. Как кошка породы Терра или как августовская ночь. Да.

Такая чернота, в которой теряется любой взгляд, любое сердце. Просто пропадет там, не в силах отыскать пути к свету. Блеск июльских звезд фрагментами выхватывал ее силуэт, но воображение Эрика без труда достроило его в единую форму. Безупречную в своей уникальности, в угловатости, в плавности, в легком движении плеч. Тронуть эти угольные, блестящие, точно восковые кудри, поцеловать эту тонкую шею сзади и стать демоном, или умереть. Неважно.

Вдова оглянулась. Выпуклые губы, каждая как шоколадное пирожное, чуть шевельнулись.  "Да так просто не бывает! — подумал Эрик. — Если эти губы... И эти глаза..."

Они были бездонные без преувеличения. Глаза — космосы.

— Я тебя разбудила? — спросила она, и голос ее буквально погладил его по лицу, ткнулся в грудь. — Искала на кухне спички. Дрош спит, как сурок. Милый мальчик. Такой наивный.

Эрик чувствовал каждый свой вздох. Вот он втягивает свежий ночной воздух Алъеря, вот медленно выпускает. Опять втягивает.

— Ты пел на набережной, стоя по колено в реке. Признавался всем проходящим женщинам в любви. Очень трогательно. Но потом появились гвардейцы. Пришлось тебя увести и уложить спать здесь.

— Я ничего не помню.

— Ты предложил вчера себя в качестве мужа.

— Это я помню.

— Было мило.

Она затушила сигарету прямо в кадку с цветком.

Он не понимал, куда подевались вся его пастушкина удаль и куртизанская выучка. Впервые за последние два месяца Эрик, вспомнив, что ему пятнадцать лет, не возгордился, а устыдился этого.

Единственное, что он сделал - провел неуверенной рукой по ее диковинным волосам. Хотел понять, но так и не понял, настоящие ли они. Так они сверкали — эти тугие кудри, такие они оказались жесткие и при этом нежные на ощупь.

Он сделал шаг, опустил лицо в эти кудри и вдохнул запах диких трав, заваренных на молоке. Такая сила! Женщина — матерь. Женщина — мир. Загадка...

Он не посмел распахнуть перед ней свою смелость, а жалобно попросить или мямлить, не посмел тем более. Лучше смерть!

— Ты понимаешь в женской красоте, это очевидно.  — сказала она будто бы с сожалением. — Но для меня ты слишком молод. Мне нужен формальный муж. А это...— и она, о Солнце и всевозможные боги всех миров, провела нежными черными пальцами по его лицу, шее, груди, животу, вниз, к паху, там задержалась. — Ого! Это богатство оставь для того, кто оценит.

И тут вдруг черная вдова ловко выгнулась, спружинила всем своим гибким, нереальным телом и оказалась стоящей на перилах балкона. Эрик хотел ее подхватить, но она уже переступила босой ногой на карниз.

— Не выдавай меня никому, принц. Я вернусь к утру.

И вдова Бибо, точно кошка, прошла по карнизу, прыгнула на балкон этажом ниже, а с него — на землю. Тьма, что явно приходилась вдове сестрой, скрыла ее от Эрика.

Он поплелся в свою кровать, где упал лицом в подушку, не желая разговаривать с этим миром ни на какую тему, кроме вдовы Бибо.

До самого утра ему грезилась гибкая черная фигура. И запах трав, заваренных на молоке, пропитал каждое его видение.