Когда закончится война

Капитан Талли оставил машину у гибашской комендатуры и пешком пошел искать Садовую. Гибаш ― городок маленький, когда-то живописный, полудачный, но в войну здесь разместили несколько государственных учреждений, эвакуированных из Западного округа, два госпиталя ― и город разбух, оброс трущобными районами. Последствия войны рассасывались с трудом, Гибаш оставался грязным, как заплеванная железнодорожная станция, и безнадежно-безрадостным, как санитарный поезд. Женщины здесь были одеты хуже, чем в Столице, на каждом шагу попадались слоняющиеся без дела группы подростков, бывшие фронтовики оживленно покуривали возле закрытой еще пивной, и даже на девушек смотреть было неприятно: иные раскрашены, как шлюхи, у других резали глаз стриженные головы ― свидетельство о весьма распространенном педикулезе.

Адрес привел Талли к тенистому саду, в котором стоял небольшой особнячок, но на калитке была другая фамилия, и он слегка удивился, но все же решительно позвонил. После нескольких минут ожидания вышла, вытирая руки о передник, женщина средних лет, явно прислуга, и на вопрос капитана показала куда-то в бок и назад.

― Проулочком зайдите, ― сказала она. ― Ибри в сторожке живут. Если дома, так калитка открыта. 

Талли нашел проулок, ведущий куда-то за сады между двух высоченных заборов, и вскоре увидел крепкие ворота и калитку в воротах. Она легко подалась на толчок, и капитан оказался в тесноватом хозяйственном дворике. Сараи, гараж, крохотная хибара, у порога которой разбиты две пока еще пустые грядки. У колонки стирала женщина, которая сразу же настороженно выпрямилась, как только увидела гостя. 

― Госпожа Ибри? ― спросил Талли, улыбаясь наиболее обворожительной улыбкой из своего арсенала. ― Да не пугайтесь вы, я просто хотел поговорить с вами.

Женщина напряженно молчала.

― О вашей дочери, ― добавил Талли.

― Сайха? ― Встревожилась женщина. ― С ней что-нибудь… случилось?

Улыбка капитана стала еще лучезарней.

― Насколько я знаю, ничего такого из-за чего следовало бы волноваться. Скорее наоборот. Я из военной комендатуры, ― он показал заранее приготовленное удостоверение. ― Да вы не волнуйтесь, это обыкновенная процедура. Рутина. Ваша дочь поступила на работу в военное ведомство, вот мы и проверяем. Сами понимаете ― бдительность. Ну и мы интересуемся условиями быта наших служащих.

Женщина мелко закивала.

― Да, да. Сайха писала об этом.

― Хм?.. Вот видите! 

Женщина задвинула куда-то таз с бельем, вынесла из сторожки стул:

― Вы уж извините, в дом пригласить не могу, там и курице повернуться негде, ― извинилась она.

― Что вы, что вы, я понимаю, ― капитан опустился на стул. ― Так даже лучше, а то, знаете какая у нас работа: кабинеты, бумаги, пыль, ― посетовал он, разворачивая на коленях планшет. ― Так вы говорите, она вам писала? 

― Да что она пишет, ― махнула рукой госпожа Ибри. ― Черканула пару строк: жива, мол, здорова ― вот и все. Написала, что ушла с завода и устроилась в какую-то военную часть. Там, наверное, лучше платят… Денег еще прислала, ― прибавила госпожа Ибри с неловкостью. ― Только это уж, наверно, лишнее.

― Да почему, ― снова улыбнулся капитан. ― Она же на государственной службе, считайте на всем готовом. Да и жалование у нее по сравнению с прежним приличное. Разве вам деньги не нужны? 

― Да ей-то в Столице поди нужнее. А вообще, конечно, нужны, ― призналась мать Сайхи. ― Муж все время болеет, ему лечиться надо всерьез, но мы не можем себе позволить. 

Талли сочувственно закивал. Он уже был в курсе. Обыкновенное дело ― ревматизм, причем крайне запущенный. Чтобы хорошенько лечиться, надо было бы оставить службу и жить на половинную пенсию ― но приличного лечения за эти гроши не получишь. А чтобы получать пенсию в полном объеме и иметь льготы при лечении, следовало тянуть на службе до шестидесяти пяти ― то есть еще четырнадцать лет на мизерном жаловании из-за постоянных болезней… Классический замкнутый круг. 

― Да, да, понимаю. Если бы не война…

― Если бы не война… ― устало повторила Ибри Авала. ― До войны у нас и дом, и сад был не хуже этих, ― она махнула рукой в сторону штакетника. ― А теперь вот в прислугах жить приходится. До войны мне и в страшном сне не могло присниться, что моя Сайха пойдет работать на завод…

Талли вздохнул и отложил карандаш.

― Да, я и сам…

Шаг за шагом, слово за словом, капитан вынудил госпожу Ибри выговориться и рассказать все ― и даже кое-что сверх того, что следовало бы говорить незнакомому человеку, представившемуся чиновником комендатуры.

До войны Сайха была девочкой тихой, скромной, не очень общительной. Любила читать, и читала все подряд, чем сильно раздражала отца, не одобрявшего подобного всеядения и считавшего его недопустимым легкомыслием. В учебе она не отличалась, к пению-музыке-рисованию-вышиванию склонности не имела и планов стать, к примеру, великой актрисой, не строила; о будущем, кажется, она вообще не задумывалась, а если и задумывалась, то никому о том не сообщала.

Война для семейства Ибри началась почти сразу же после объявления по радио ― в тот же вечер отца эвакуировали из города вместе с несколькими ящиками каких-то служебных бумаг. За ними машина должна была прийти на следующий день, и они полдня собирали вещи ― хотя и наспех, но толково и без паники. Радио играло бравурные марши, радостно-возбужденные дикторы сообщали обнадеживающие новости с чифандийской границы и расписывали утренний визит Императора в Академию Генерального штаба.

Налет чифандийских бомбардировщиков начался без какого-нибудь предупреждения по радио, без объявления воздушной тревоги ― просто на каланче у станции вдруг начал бить пожарный колокол. Они выбежали посмотреть, где пожар, но никакого пожара не было видно, а высоко в небе с гулом плыли самолеты, и никто еще не понимал, что это за самолеты и почему бьют в колокол…

О самой бомбежке госпожа Ибри рассказывать не стала. О том, как метались они по станции, тщетно пытаясь залезть в один из уходящих поездов, тоже почти не говорила. Как о чуде она вспоминала появление невесть откуда в царившей несколькими часами позже на вокзале неразберихе и панике сослуживца мужа, который схватил ее за руку и потащил куда-то на задние пути, впихнул в полупустой плацкартный вагон ― о Небо, тоже чудо, что почти никто тогда еще не проведал, что этот состав тоже готовится к отправке! ― и так же мгновенно исчез, даже не выслушав слов благодарности, просто махнув рукой… Потом был второй налет, но они уже никуда не уходили из постепенно заполнявшегося людьми вагона, так и сидели, обнявшись, плача и уповая на волю Небес, зачем-то накрывшись с головой отцовской курткой ― единственным, что осталось у них от дома. Поезд тронулся, когда еще падали бомбы, и двинулся на восток, где небо уже темнело, а скоро стало совсем темно и очень холодно, потому что половина стекол в вагоне была разбита. В их купе стекло оставалось, пусть и треснуло, и хотя бы это уже было хорошо. А потом, когда они стояли на какой-то небольшой станции, опять налетели самолеты, и начали взрываться стоящие на соседнем пути цистерны… 

Вот тут Сайха спасла и себя, и мать ― удержала, когда та рванулась к выходу, чем-то тяжелым ударила по стеклу, вытолкнула мать, выкинула девочку ― соседку по купе, и выпрыгнула сама. 

Печально известный последний поезд из печально известной Кратоны, которая уже через сутки после начала бомбардировок представляла собой скорее инопланетный пейзаж. Акция устрашения.

Госпожа Ибри попала в госпиталь, удивляясь тому, как она бежала прочь от загоревшегося поезда со сломанной лодыжкой, а Сайху отправили куда-то под Эгерр в лагерь для эвакуированных. Госпожа Ибри попыталась разыскать мужа, не нашла, попросилась при выписке из госпиталя в Эгерр, чтобы разыскать дочь, но дочь вдруг сама объявилась в Эгерре-4: худая как щепка, в той же болтающейся на ней отцовской куртке, почти неузнаваемо чужая. Она даже с матерью вела себя настороженно, о том, что произошло с ней после расставания, не говорила ни слова, но порой вдруг улыбалась так, что матери, глядя на эту улыбку, хотелось плакать. 

Потом пришел ответ от дальней родственницы, что отца вроде бы видели в Столице, и он говорил, что живет в Гибаше. Госпожа Ибри послала письмо в Гибаш, но пока бы там нашли мелкого чиновника таможни, пока он связался бы с семьей, да пока бы он оформил вызов ― прошло бы много недель… Сайха, сначала апатично слушавшая рассуждения матери, однажды ушла и вернулась с официальной бумагой, разрешающей им выезд в Гибаш. «Но как?» ― изумилась госпожа Ибри. «Взятку дала», ― ответила она, и у матери язык не повернулся спросить, чем ее дочь могла дать взятку…

― Как в Гибаш приехали, Сайха как больная была, тихая, неразговорчивая, ― продолжала мать изливаться капитану Талли. ― Зиму дома сидела, да ей и выйти не в чем было, не в тапочках же. Я хотела ее в госпиталь нянечкой устроить, у нас платили тогда крохи, но паек давали, а она, как потеплело, в Столицу сбежала. Я уж боялась… ― госпожа Ибри запоздало всхлипнула. ― Хорошо, что ей повезло на завод устроиться…

весь роман здесь https://author.today/work/6869

Аннотация: Только что закончилась война, которая длилась три года. Казалось бы, живи и радуйся, но проблемы персонажей романа не дают им жить покойно. Спецслужба, которая занимается проявлениями магии, пришла к выводу о необходимости ликвидации одного древнего колдуна, чтобы получить его силу. Однако колдун оказался к этому готов...