Первый бой Эмиля

Словно гигантский змей полз под землей и колыхал травы - шевелились туманные луга между ванегбургом и далеким лесом.

Огни приближались долго и медленно. Минуты текли. Сначала до Эмиля дошел запах дыма, потом слуха достигла чудовищная какофония звуков, от которой отделился и разрезал ночной воздух свист тетивы.  

Лучники были уже у колодца и пустили первые стрелы. Самые первые, горящие в ночном небе словно птицы из древних легенд.

Каспер, красный от напряжения, прицелился, и не глядя на Эмиля, кинул:

- Стреляй! Уже можно!

Эмиль не мог. Не верил, что вот эти вот фигуры - вот эти силуэты, рассыпавшиеся вдоль рва и прущие прямо в воду, почти бесконечные, теряющиеся в темноте - и есть самые настоящие живые враги, и если он… если он не выстрелит… 

Он не выстрелил. 

Через укрепление летели стрелы. Как то так … легко, на этот раз почти беззвучно. И кто-то первый крикнул. И кто-то упал. И запахло жженой травой и жженой тряпкой. И снова кто-то упал. Тот старик. Раненный в плечо. Упал на колени.

Гулкий удар бревна по забору. Еще. И еще. И снова. Пока забор, пробитый бревном, как щит вражеской алебардой, не рухнул под ноги ополченцам. 

В образовавшуюся щель хлынули низкорослые мужики с черными обвислыми усами. И мгновенно все смешалось. Тесаки, топоры, вилы. Смешались крики и языки, смешались трупы и раненые. 

Какие-то люди, только что бывшие живыми, внезапно оказались лежащими на земле. Эмиль видел, как на них наступают лапы волколаков. Это появились ведьмы. Перед ними скользили по земле, извиваясь между ног ядовитые дигиры. Твари, с оскаленными длинными мордами. С телами-сосисками, изгибающимся и поблескивающими в свете факелов сегментами панцирей.

- Твари, твари, вот жеж твари... - Каспер перезаряжал и стрелял. Снова и снова. И говорил сам с собой, обрывками мыслей, замолкая лишь перед самым выстрелом, на секунду-другую. Ругался грязно и как-то буднично. Ворчал. - Сучка! Ведьмова блядина! На! Держи! Ща! Подойди ещё! Вот так! Рачего отродье. Ляжете у меня. Ляжете рядышком...

Болты его арбалета терялись в месиве тел внизу. Эмиль не понимал, кого из них убивал Каспер. Кто-то падал. 

Волколаки, дигиры, карнаонцы, ведьмы. Грызли. Рвали зубами. Вцеплялись в горла. 

И напарывались на вилы, на сабли, на кухонные ножи, но перли вперед, убывали, прибывали, мясом платили за каждую смерть. 

Это было похоже на пляски демонов, на внезапное безумие с картин Вардажо. Гибель мира, изображенная художником, свидетелем катастрофы, красочными иллюстрациями из учебника. Мира, сошедшего с ума.

Теперь, по прошествии пяти столетий, подобное дикое действо развочивалось во дворе гончарни. Гибель маленького мира, города с населением в пару тысяч человек.

Ведьмы. Ведьмы. Настоящие, не с картинок, восседающий на волколаках, разодетые в меха, укрытые доспехами, вооруженные мечами, луками. Они вступали в бой плечом к плечу, черно-белыми моногамными парами. Они чтили свои запретные связи, почитали их за высшие, единственно правильные, черные и белые. Любовь противоположностей, не по полу, по цвету кожи. Шахматные королевы. Жадные убийцы. 

- Бляди! - Каспер выстрелил. Волколак под черной ведьмой упал. Уронил ее. Ведьма, гибкая, сильная, в мехах и кольчуге, со стальной шапкой на смоляных кудрях подскочила, выхватила из ножен меч, лупанула им по груди ближайшего человека. Одного, другого. И пошла сверкать мечом в гущу битвы. 

Ее белая как снег жена пустила в голубятню стрелу. 

Эмиль отшатнулся в сторону, успел.

"Зачем, зачем, - думал Эмиль. - Что им нужно? Что?" И сразу себе отвечал. - "Запретную землю. Древние артефакты. И золото. И вот этот дикий, первобытный азарт убийства, которому, сколько не читай, не мучай историю древнего ли, нового ли мира всегда, абсолютно всегда находилось достойное, а иногда и высшее, сверх важное оправдание".  

- Суки, суки, суки! - ворчал Каспер. Пот тек по его лицу. - Ты! Белоснежка! Не жить тебе. 

Он снова перезарядился, поднял к щеке арбалет...

Стрела вошла ему прямо в прищуренный для прицела глаз, прошила веко и утонула глубоко внутрь глазницы, там, где раньше рождались, и вдруг перестали рождаться мысли, чувства, воспоминания, чаяния, надежды, мечты….

Каспер выпустил арбалет из рук, завалился сначала чуть назад, а потом рухнул боком на пол голубятни. Под ноги Эмиля.

Ни жив ни мертв, Эмиль привалился спиной к стене. 

"Дыши, - велел он себе. - Думай. Не переставай думать. Никогда…"

Еще одна стрела прилетела в окно голубятни. Контрольная. Снизу со двора несся адский шум боя. Не щелчки ученических мечей. А резкие лязги, топот, топот, удары тел об землю. Внутри гончарни тоже стоял шум. Бегали, кричали, командовали. Носили кипящую смолу... Толку от нее... 

"О светлое Солнце! Ну какой, право, от нее можно быть теперь толк?" - Эмиль замер у стены, сидя на корточках, сжимая арбалет.

Он сам не заметил, как закрыл глаза. Чтобы не видеть мертвого Каспера. Чтобы собраться с мыслями, спрятаться... Запах дыма и пролитой крови входил в него удушливой волной. 

Он так и не сделал ни одного выстрела. Трус. Тряпка.   

Историю делают смелые. Да! Такие, как Каспер. Не он. Не он. Холодная злость на себя самого сковала руки и ноги.

Он мотнул головой и открыл глаза. Ни одной больше стрелы не залетело в окно голубятни. "Ведьмы решили, что сняли стрелка!" - понял Эмиль. Он проверил взвод и установил себя коленями перед окном. 

Вагенбург в нескольких местах завалился и горел.

Бой шел у входа в гончарню. Повсюду  лежали убитые и раненые. Карнаонцы и горожане, вперемежку. 

Эмиль выбрал в этом крутящемся хаосе белое пятно. 

И сам не понял, как так вышло. Он навел на белое пятно арбалет, задержал дыхание и его палец прижал, а потом спустил затвор.

Арбалет одобрительно тюкнул Эмиля прикладом в плечо.

Белая ведьма упала. Болт арбалета выбил ее из седла ударом в висок. 

Белое пятно мелькнуло и застыло в траве прямо под кустом бузины, у колодца.  

Эмиль не сводил с нее глаз. Одно бездвижное пятно на фоне черно-бурого движения. Ему казалось одно. Да такое яркое, что режет глаза. 

Горло его давно пересохло. Давно мучительно хотелось пить. Пить. Как это странно... Хотеть пить рядом с убитым человеком… хотеть пить, жить, любить… 

Он думал что-то отвлеченное, думал о воде, о Каспере, об Итте и дедушке, его мысли отравились в самостоятельное путешествие. И пока он думал - заряжал, взводил, стрелял, заряжал, взводил, стрелял, заряжал, взводил, стрелял. Попадал, мазал. Стрелы летел в окно гончарни. Но Эмиль их не замечал. И они не замечали Эмиля. Словно он оказался вне этой реальности, где-то мимо нее, где-то сверху. Он знал, что не умрет. Ему еще надо поцеловать Итту. 

....

(Черновик , черновик)