Барахлецкий товар

***

Эрику грезился Туон, залитый карамельным солнцем, розовые корпуса, уютно поблескивающие окнами, зелёные поля, полные умильных коровок, козочек и прекрасных девушек, чистые парки, свежевыкрашенные скамейки, усыпанные желтым песочком дорожки. Грезился парящий над учебным корпусом воздушный кьяк. Ни один петух не потревожил его счастливое забытье. 

Ногам его было тепло и мягко, а спине холодно и колко. Он лежал в повозке на разваленных книгах, и учебники по биологии мстительно кололи его в лопатки. Ноги его покоились на откормленных животах аспирантов-петухов. Повозку мотало, красные гильдийцы лежали в отключке. Этому Эрик совсем не удивлялся, а почему-то удивлялся тому, что парни упрямо остаются в петушиных масках-личинах, и тому, что в их острых клювах торчат веточки ароматических трав.

"Символично, конечно, - подумал Эрик. - Не опаснее, чем расхаживать по городу с политичкой под мышкой. Смело… смело…"

На козлах кто-то запел:

Ты будешь главным петухом, 

Летать ты будешь над морями,

Сорить письмАми и деньгАми,

И станешь каждому знаком...

Эрик потянулся всем телом, вдавил ноги в животы петухов-людей, этим, впрочем, совершенно не вернув их к жизни. 

На этот раз Эрик не впадал в забывчивость, а отлично отдавал себе отчет во всем, что происходило.

"Какой-то барахлецкий у них товар, - подумал Эрик. - И песни дурацкие."

Он слушал кучера и понимал, что до тошноты не хочет больше играть это бездарное караоке. Заработать золотой можно и своими памфлетами, в них, по крайне мере, больше трёх аккордов, и присутствует хоть крошечный лучик мысли в словах. Сразу, конечно, заработать золотой не получится, но за неделю-другую... Если не бухать… и начать вести скромный образ жизни рабочего человека. От этих мыслей тоже стало тошно. Даже при его славе и доброй удаче, чтобы отложить золотой, надо не только не бухать, но и не есть всю неделю… 

Так что хочешь - не хочешь, придется снова музицировать, доработать эту поездку и впредь думать, с кем связывается. 

Верная лютня спала под боком. Он разбудил ее ласково, даже эротично, словно извиняясь за бездарное бесчинство, которое им обоим приходиться совершать. Он тронул струны, но они почему-то прозвучали отвратительно, и даже мерзко, так, будто бы кто открыл крышку рояля и ударил по натянутым струнам шваброй или даже кнутом. Эрик скривился.

Сидящего на козлах эта какофония нисколько не смутила. Услышав звуки, он отозвался очередным петушиным куплетом. Других тем у людей-петухов не водилось.

Ты будешь главным петухом,

И петухохотать в туманах,

Клевать бабло из всех карманов

И будешь каждому знаком..

Новая попытка подобрать аккорды к этому несуразному вздору тоже кончилась поражением.

Верная подруга голодных игр не шла на сделку с совестью и не желала подыгрывать.

- Лютня не строит, - пожаловался Эрик. - Что-то с ней случилось за ночь...

- Что-то отпадает,

что-то прорастает,

не печалься, пастушок, 

так оно бывает, - нараспев ответил в рифму кучер. 

"Жижо" - понял Эрик, бессильно откинулся навзничь и биология снова впилась ему в спину.

Эрик и раньше презирал петухов. Они безобразно выглядели, отвратительно кукарекали и норовили лезть в драку без всякого повода. Как ценителю тонких забав, Эрику претила такая прямолинейная тупость.

Теперь презрение к этим крикливым и безвкусным птицам выросло в отвращение, и, больше того, в прямо-таки лютую ненависть. Хватило двух дней и двух ночей...

Едва повозка тронулась от Типографии, Эрику выдали маску с клювом и гребешком, сообщив важное условие гильдии - не снимать ее до конца договора. 

Поначалу Эрик надел маску, не задумываясь, как надевал любые другие маски, которые требовала от него жизнь. Но эта ведьмова петушиная личина оказалась такой тяжелой и душной, что кудри под ней враз вспотели, клюв натер нос, и невозможно было нормально ни дышать, ни петь, ни улыбаться. 

- Что за идиотское правило? - спросил Эрик новых знакомых.

- Правило гильдии, - пугающе серьезно сообщили ему. - Да ты не парься, артист. Играй. Сейчас выедем за ворота и вскроем мешочек-то. Не переживай. 

После вскрытия мешка стало немного легче и дышать, и петь. Эрик развеселился, припал к лютне и принялся честно отрабатывать золотой. 

Достаточно скоро стало ясно, что Жижо совершенно лишен слуха, а Божко жутко шепелявит. Кленц пел неплохо, но пел, шутил и говорил  исключительно о петухах, и почти никогда о курочках. Эрик сник. 

От избытка петушиный темы маска снова отяжелела, а окружающие звуки стали таким ясными и громкими, что любая какофония, особенно пение Жижо, приносило Эрику мучительную, практически физическую боль. 

В мешке не убывало, но на самом деле убывало. Эрик чуял каждую щепоть, попадающую в трубку Кленца и воспляменяющуюся там с потрескиванием, которое сам Кленц сравнивал с поклевыванием зернышек из стальной плошки.

- Мы ведь с тобой еще совсем не говорили о политике, - вечером первого дня опомнился пухлый Божко. - А надо бы. Если ты всерьез собираешься стать петухом. Ты бы чего-нибудь сказал умного, а мы бы в молескин записали. 

Эрик закатил глаза и едва удержался не хмыкнуть в голос.

- Да я, собственно, еще пока в раздумьях, судари мои…

- Не затягивай, - веско и строго посоветовал Жижо. - Набор закроют - и ку-ку. А ведь могло бы быть и кукареку!

-Учту, - Эрик опустил голову, пряча свою широкую ухмылку под петушиной маской.

Так и ехали…

Колечки, кудряшки, зады, сиселЯ

Расти, колосисЯ, родная землЯ

Курлымо, курлымо, курлымо, ку-ку,

Родная планета, ку-ку-ку-ре-ку. - 

Донесся с козел фальшивый тенор Жижо. 

Эрик понял, что его сейчас вырвет, содрал маску и высунул голову в окно, чтобы либо продышаться, либо проблеваться.

Реальный Туон, пасмурный, будничный,  продуваемый приятным прохладным ветром, передстал перед ним. Туон не двигался и не смещался, карета стояла возле библиотечного корпуса. Ни полей, ни коровок, ни молоденьких девушек. Только крошечная, словно фарфоровая куколка, библиотекарша Ализе спускалась с крыльца навстречу повозке.

- Прибыли! - раздалось с козел. - Ко-ко!

Эрик услышал это "Ко-ко", и его вытошнило.