Мое Сукхавати

В подземелье глубоком, темном и холодном, сидел аскет в позе лотоса, и только лунные лучи, падавшие откуда-то сверху, озаряли его истощенную фигуру. Медитация подошла к концу, он открыл глаза и, увидев перед собою маленького пушистого зверька, удивленно изрек:

— Ты еще что такое?

— Бурундучок, — представилось существо.

— Ты же не животное, зачем ты принял облик бурундучка?

— Потому что знаю я вас, аскетов неадекватных, вы чуть что сразу проклинаете! Но кто же станет проклинать маленького миленького пушистика?

— Предусмотрительно, — оценил аскет.

— Это тебе, — добавил зверек, подсунув к нему листок с кучкой очищенных орешков и кокосовую скорлупу с водой.

— Мое тело не нуждается ни в воде, ни в еде, — даже не взглянул аскет. — Оно не болеет, не стареет и не слабеет.

— Удобно, — кивнул бурундучок. — И все же, прими подношения, аскеты принимают все, что им жертвуют. Ты же хочешь создать со мной кармическую связь, чтобы потом помочь мне вырваться из круговорота сансары?

— Ладно, уболтал, — снизошел аскет и взял один из орешков. Вот уже несколько тысячелетий он ничего не ел и не испытывал голода, но в словах пушистика был смысл. Забросив в рот орешек, аскет стал тщательно жевать.

— А правду говорят, что ты сидишь здесь много тысячелетий? — тем временем поинтересовался бурундучок.

— Угу.

— Сверхспособности уже небось получил, почему тогда не свалишь в местечко получше?

— Да мне и здесь нормально.

— Фигасе нормально, — поднял брови бурундучок. — Ты видал, что снаружи творится? Черное небо и каменная пустыня антрацитовых оттенков, а промеж камней текут реки из раскаленной лавы. На лаве казаны стоят, а в них — грешники жарятся в кипящей смоле. Черти смолу зачерпывают и на страдальцев льют для равномерной термической обработки.

— Да, райончик так себе, — согласился аскет.

— Вот я и думаю: что здесь мог забыть такой подвижник как ты?

— Работа у меня такая, — пояснил аскет, закинув в рот еще один орешек. — Я аскезой сверхспособности нарабатываю и тут же их трачу на то, чтобы зародить в сердцах грешников сострадание.

— Зачем? — аж подскочил бурундучок.

— Сострадание и ад — несовместимы. Ад и существует потому что есть создания с крайней нехваткой сострадания. Если получится зародить хоть каплю сострадания в сердце грешника или черта — он тут же вылетает из ада, словно пробка из шампанского.

— То-то я смотрю, в аду нехватка кадров! И долго ты собираешься этим заниматься?

— Пока ад не закончится.

— Фигасе! — еще выше подскочил бурундучок. — Ты же в Сукхавати хотел, разве не так? Почему бы не свалить в местечко получше? В какой-нибудь рай, где на арфах бренчат и среди облаков порхают?

— Сукхавати — это идеальные условия для духовной практики. Здесь у меня как раз такие: темная пещера, никаких отвлечений, тело без репродуктивной системы и потребности в пище, а также куча страдальцев, которым можно помогать избавляться от страданий.

— И ты не боишься, что когда-нибудь в аду появится столько грешников, что ты не потянешь? Увязнешь в их черной карме, потонешь, падешь в невежество, в забвение, погибнешь...

— Я через ад прошел, мне ли страданий бояться?

Повисло тягостное молчание, аскет невозмутимо дожевывал последний орешек, а бурундучок напряженно хмурился и чесал пушистую репу.

— Знаешь, ни грешники, ни черти этого не оценят, — наконец изрек он.

— Знаю, — кивнул аскет, — больше того, они даже не узнают.

— Так зачем тебе все это?

— Счастье в служении и только, — объяснил аскет. — Так что возвращайся в свой дворец, о Князь Ада, и даже не мечтай избавиться от меня. Пока ад существует — я не уйду. Здесь мое Сукхавати!

Читать похожие миниатюрки