Здесь и сейчас

     Мел получился каким-то серым и жутко крошился при попытке надавить на него посильнее. Серый, липкий. Точно такой мел появился в его школе в «весёлые» девяностые. Учителя тихо матькались себе под нос, пытаясь нацарапать на доске примеры и формулы, нерадивые ученики ныли – «Я не вижу, что там напииисанооо…», Аделаида Сергеевна, географичка, доставшая где-то через знакомых целую коробку белого, твердого – настоящего – мела, закрывала его в ящике стола на ключ. Сам мел, как и процесс его формирования, казался делом простым и не требующим особых затрат ценных магических ресурсов. А нет, блин, ни фига! Пришлось попотеть и понапрягаться. И то – не мел, а какое-то гэ на палочке получилось. Он вздохнул и вдруг, запрокинув голову к небу, к ярким, повисшим прям над ним звёздам, захохотал. Громко, от души, выпуская скопившееся напряжение. Потом снова глянул на липнущий к пальцам огрызок, прикидывая, на какое количество слов (букв) его хватит, и задумался  над текстом.

«Я тебя…» - нет, слишком банально. Не зацепит. «Хочу…» - что? «…к тебе»? «… тебя»? хм… кажется, такого кусочка на все фантазии не хватит.«Береги себя» - очень хорошо. Очень. Вот только… Ведь он и так каждый день произносит это. Молча отправляет эти два слова с проплывающим по небу облаком. И знает, что это облако как заколдованное (хотя почему как?), пролетит, не растаяв, не одну сотню километров, чтобы - когда величавой павой, а когда озорным барашком - проскользнуть аккурат над её домом.       

      На самом деле, столько всего хотелось сказать. Это нечаянное знакомство стало причиной тихого тёплого счастья, такого маленького лучика, заселившегося где-то в самом потаённом уголочке сердца и занимавшего в нем совсем небольшое местечко рядом с тревогами, заботами, беспокойствами, какими-то непонятными чёрными провалами, так пугающими порой своим безмолвием и пустотой. Но как бы ни были причудливы лабиринты его сердца, он знал, всегда знал, что есть тот самый тайный уголочек, освещённый её присутствием в его запутанной и бестолковой жизни. И это знание приносило то, чего так часто не хватало ему в последние годы – радость. Каждый раз, когда он вспоминал это лицо, сияющие глаза, маленькие ручки, голос – серьезный, насмешливый или ласковый, на его собственное лицо выползала невесть откуда дурацкая щенячья улыбка … Радость… Ну, конечно! Радость!

        И он, покрепче ухватив кусочек мела, начал выводить буквы на крошечном лоскутке чистого ровного асфальта, который ему удалось отыскать в этой жопе мира. За пальцами приходилось строго следить – чтобы не пропустили ни одной буквы, не слили две буквы в одну непонятную кракозябрину (такое тоже бывало), не забыли про запятую. Исправлять надпись было нельзя. Закончив, он еще раз окинул взглядом то, что написал, удовлетворенно прищёлкнул языком, а потом два раза пальцами левой руки. За головой зашуршали крылья, над ухом заухали и на плечи уселись белые полярные совы. По одной на каждое плечо. Полярные… да-да. Под этим южным небом? И что? Лететь-то им на север.  Легонько катнул правой рукой оставшийся меловой кусочек по надписи на асфальте, произнеся при этом короткую магическую формулу. Поймал другой рукой ставший прежним по размеру мел. Лоскут асфальтовой прописи остался девственно чист. Не поворачивая головы, согнул левую руку в локте. Сова, сидевшая на левом плече, аккуратно вытащила артефакт из пальцев и, оттолкнувшись лапами (он сквозь одежду почувствовал её острые когти), взлетела вместе со своей напарницей. Теперь он знал, что они будут лететь ночь, потом еще одну ночь, и еще одну… передавая послание из клюва в клюв, чтобы не дай бог не выронить, не потерять. А днём будут спать в укромных местах, прижавшись друг к другу и накрыв собой свой важный груз…

       Она не спеша вышла из метро, заинтересованно глянула, что сегодня продают выстроившееся в ряд бабуси – ассортимент менялся в зависимости от времени года: ягоды, яблоки, зелень, грибы, цветы, капуста, носки. Она никогда ничего у них не покупала, но этот импровизированный базарчик радовал взгляд своей цветовой гаммой. Привычно и ловко лавируя между людьми, лавиной валившими к метро, свернула на одну из улиц, ведущих к парку, за которым и стоял её дом. Тёмно-синяя вуаль раннего осеннего вечера уже окутывала город. В еще прозрачной полутьме плавали тусклые желтки уличных фонарей.  Она шла привычной дорогой, почти не глядя по сторонам, как вдруг её взгляд случайно мазнул по очередной арке, ведущей во двор стоящего на улице дома. На стене арки, той, что была как раз по ходу её движения, белела в сумраке старательно выведенная мелом надпись  –«Я рад, что ты здесь и сейчас»              

(фото моё)