Говорили мало...

Мало эротики. Ну и я пока складываю главу, сама вижу что мало. 

Все же самый крутой секс в его жизни требует чутка деталей. 

Может, ещё? Но. 

У меня ведь даже 18+ не заявлено....

***

Они пили чай молча, как давние друзья, которые и без слов все понимают: у каждого своя тайна, и тайнам не суждено прозвучать вслух. От этой недосказанности в воздухе дрожало приятное напряжение. Два одиноких путника оказались ночью в чужих апартаментах, чтобы отдохнуть и зализать раны, а наутро продолжить путь и больше никогда не свидеться, или - очень нескоро и совсем в других ролях. 

Она следила за его руками, за живым, подвижным лицом, по которому можно было читать многое, кроме главного. Но и того, что она видела, было достаточно, чтобы впервые в жизни ей внезапно, остро и явно захотелось мужчину. 

Даже на расстоянии стола от него тянулись дурманные запахи:  ванильного табака, пота странствий, юной горячей крови и дивный, особый запах кожи, уникальный, как отпечатки пальцев, как взгляд, как улыбка. 

 Чернокожая  поставила чашку и подсела на диван. К нему.

- Знаешь, петухи омерзительно трахаются, - с улыбкой сказал он, обнимая ее за талию.

Она перенесла колено через его ногу, мягко обвила его голову руками. Втянула крупными ноздрями его запах. 

- Ты пахнешь любовью, мальчик, - снимая с его плеча халат, сказала она. - Любовью вообще, понимаешь? 

- Понимаю, - он запустил пальцы в ее смоляные кудри, а потом осторожно и очень-очень нежно поцеловал большие губы. На вкус они были как шоколадное пирожное.

- Пойдем к тебе. На моей кровати мужчины не спят... - шепнула она ему в ухо так бархатно и так мягко, точно захотела сразу отлюбить его голосом. И не ошиблась. Обычно мужчины не склонны любить ушами, но ей с первой попытки попался искушенный ценитель звуков.  

Он послушно поднялся, и черная ведьма повела его в его спальню, где потянула за руку, буквально бросила под себя, прильнула и потекла по всему его длинному, тощему телу касаниями и поцелуями. Точно теплая река, горячая от долгой жары и черная от смотрящегося в глубь нее ночного неба.

Он не понял, как так получилось. Его будто бы окунули в душистый бурливый бассейн с теплым молоком. Струи-пальчики  ласкали, пробирались под каждую его мышцу, и та немедленно расслаблялась, теряла вес, парила, снова обретала упругость и снова расслаблялась. Телу было мучительно приятно, всему, от больших пальцев ног до кончика носа. Покачивающаяся  истома внутри, сладкое чувство в чреслах.

А потом, вдруг, теплое молоко схлынуло прочь, и его перенесли на горячие угли.

Точно из ласковой  кошки красавица враз превратились в черную могучую волчицу и сильными мышцами и белыми клыками. Теперь она сидела на нем, немного больно сжав коленями его ребра.

- Ты же не боишься испытать любви южанки? - колдовской, вкрадчивый голос точно накинул ему удавку на шею. - Немногим мужчинам дано!

- Я ничего не боюсь... - Он подумал, что нужно взять ее за руки, чтобы скинуть с себя, перехватить инициативу. Перевернуть ее, показать, кто здесь главный, отлюбить, не церемонясь, или, наоборот, показать высший класс изящного соития. Ее плотные, точно из черного мрамора высеченные груди оказались прямо у его лица. Он хотел их трогать, хотел гладить великолепную кожу, кофейную гладь с лёгкой рябью пор. Хотел трогать. Но не мог. Бассейн с молоком сделал его покладистым.

Ее ладони крепко обняли его запястья, она больно нажала ногтями на какие-то точки под жилами и его руки обмякли.

Нежный и острый язык скользнул по шее и лицу Эрика, забрался ему в ухо, рука вдовы нажала на точку между ребер, а потом… Потом он сильно закусил губу. До крови. Чтобы не застонать как девчонка. Чтобы не кончить сразу, чтобы не биться под ней как глупый пойманный карась на крючке. Чтобы продлить наслаждение. 

Точно крупный комар в паутине черной паучихи, он готов был умереть под ней с радостью, только бы она не останавливалась. Только бы двигалась, потому что с каждым движением ее бедер его тело разрезала космическая волна удовольствия. 

- Расслабься и наслаждайся, маленький большой мальчик, - шепнула она, склонившись к нему, и слизнув с его губы кровь. -  Сначала я отлюблю так, как принято у нашего народа. А потом вылижу как леденец каждую твою белую косточку…

***

Утром все в мире, до последней детали тонкого его устройства было Эрику любо.

Случилось такое вот чувство легкой души и абсолютной правильности каждого движения солнечного луча по покрывалу.  

Он чувствовал себя немножко небожителем. Так ему было хорошо.

Без всякого сомнения, эту ночь он запомнит навсегда. Ночь, когда любил не он, а любили его. Выкупали в страсти и нежности, как в том самом молоке, заваренном на диких травах. Каждая клеточка его кожи млела от поцелуев, живот - от избыточного удовлетворения, губы от сладких укусов, а душа - от приятных, неприличных и ласковых слов. Так умеют любить только свободные, ничего не ждущие, не выставляющие за свою любовь никакую цену ни в деньгах, ни в обязательствах. Так умеют любить дикие аборигены, так любят дриады с их вечной жизнью, и русалки с их никому не доступной природой, и так умеют любить те, кто любит первый и единственный раз по воле мгновенного порыва души и ни по какой другой причине.

(Эпизод из 21 главы.)