Еще три главы "Этайн" увидели свет

Внезапно увидели свет аж три новых главы большой истории о путешествии юной сиды по Британии, вольного продолжения, пишущегося мною к "Кембрийскому периоду" В. Э. Коваленко.

Честно признАюсь: появление на свет этих трех глав для самого меня оказалось сюрпризом. Я-то всё думал, что с октября пишу последнюю главу. Ну писал я, писал, потом посмотрел объем - и понял, что пока я допишу последнее слово в этой главе (но не во всей книжке, кстати: планируется еще и эпилог), она вырастет до 100K печатных знаков, а то и больше.

Пришлось принимать меры: резать "главу", как тортик, на четыре части. Вот три из них и появились на просторах интернета.

Скажу, что работать над финальными главами мне трудно. Здесь сошлись воедино кульминация, развязка, завершение сюжетных линий, выстреливание развешанных ружей - всего и не перечислить! И очень, очень много персонажей - стОит только зазеваться, и они начинают за спиной... Нет, не заниматься самоуправством - наоборот, сачковать и бездельничать, но это даже хуже: они же должны быть живыми!

И я просто обязан сказать огромное спасибо всем тем, кто мне помогал. Конечно, огромнейшее спасибо моей бете на фанфиксе хочется жить: помимо всего прочего, я ж вывалил на нее сегодня аж три полноценных главы одним махом! А еще мне очень сильно помогли мои читатели. Просто невероятного масштаба помощь оказал ReznoVV - и матчасть (даже с математическими расчетами!), и хронометраж персонажей, и отслеживание стилистических ляпов. Огромную помощь мне оказали также Э Т ОНея и Belkina: без их советов и замечаний текст, несомненно, получился бы значительно хуже. А еще я с ними со всеми обсуждал возникавшие по мере написания проблемы, вплоть до некоторых моментов в развитии сюжета. Эта была просто потрясающая помощь. Спасибо вам всем преогромное!

И спасибо огромное всем участникам остальным участникам обсуждений - и на fanfics.me, и здесь!

Ну и коль это все равно самопиар и терять мне нечего, то не могу не показать отрывок:

— Эй, обернись, вороненок! — снова и снова требовала Ллиувелла, и каждый раз сида останавливалась, покорно поворачивала к ней голову. Тогда фонарь светил сиде в лицо, и алые, как угли, огоньки в ее глазах сменялись ярко-зеленым блеском. В следующий миг сида жмурилась, но даже мгновения было Ллиувелле достаточно, чтобы разглядеть этот блеск. И всякий раз в такой миг сердце ее сжималось от сладкой боли. У той, другой, у ее заклятой врагини, глаза были серыми, как свинец пращных пуль, как сталь оружейных клинков. А у этой... Прежде лишь у одного-единственного человека на свете видывала она такой цвет глаз — и никак не могла забыть его — потому что не хотела забывать! Нет, «эта», конечно, никак не могла быть его дочерью: ведь она родилась спустя много лет после его смерти. И все равно...

Здесь, в Кер-Бране, Ллиувелла как могла избегала новостей, особенно северных, камбрийских. Но те все равно до нее долетали, пусть и с большим опозданием. О замужестве Неметоны она узнала спустя года два, о рождении ею дочери — и того позже. Больше всего Ллиувеллу поразило тогда, кого Неметона избрала себе в мужья: им оказался родной племянник ее Проснувшегося! Мало того, еще и говорили, будто бы Неметонин муж как вылитый похож на своего дядю — и наружностью, и доблестью, и силой, и даже будто бы то же самое сидово проклятье лежало на его глазах.

Может быть, именно узнав о том выборе, Ллиувелла и возненавидела Неметону по-настоящему. Если бы та забрала Проснувшегося к себе в Жилую башню, это было бы понятно: сиды издревле проделывали подобное, люди такому даже не удивлялись. Если бы та просто отвергла его и забыла, это тоже было бы по крайней мере объяснимо: что ж, сердцу не прикажешь, коли тебе по нраву совсем другие мужчины. Но сделанный Неметоной выбор был не просто непонятен. Он казался жестоким, изощренным издевательством и над Проснувшимся, и над нею, хранившей его память Ллиувеллой.

И вот теперь впереди нее брела дочь Неметоны. Взъерошенный щуплый вороненок, в жилах которого текла кровь ее врага. Но в них же текла еще и толика крови ее рыцаря, пусть даже доставшаяся вороненку всего лишь от родича. Кровь Проснувшегося все равно была сильна — о, как же ярко она сверкала в блеске огромных сидовских глаз! Разве могла забыть Ллиувелла, как такими же зелеными звездами сияли когда-то глаза Проснувшегося! И, раз за разом вглядываясь в лицо вороненка, она штришок за штришком рисовала себе поистине величественный план мести. Она расправится с Неметоной руками ее дочери — и заодно очистит кровь Проснувшегося от постыдного родства. Она возьмет дочь себе в ученицы, и пусть потом та сразится со своей вероломной матерью и повергнет ее в прах! А чтобы вороненок ей доверился... Ну, попытаться исцелить собственного мужа, пусть даже постылого, не такая уж и большая плата!

А когда вороненок отворачивался, в памяти Ллиувеллы одна за другой оживали картины давно минувшей войны. Истошное ржание саксонской лошади, проваливающейся в усаженную острыми кольями яму-ловушку. Свист стрел, летящих из зарослей терновника в разбегающихся во все стороны трусливых кэрлов. Трепещущий на ветру белый штандарт с тремя штрихами «циркуля Неметоны». Дымы пожаров и зола пепелищ на месте еще недавно живых саксонских деревень. И мертвецы, мертвецы, мертвецы...

Должно быть, именно с тех времен Ллиувелла перестала бояться смерти — и своей, и чужой. Сколько саксонских жизней числилось на счету ее воинов, она даже и не задумывалась: в ее глазах саксы не были людьми. Случалось ей проливать и бриттскую кровь тоже, и даже не всегда это оказывалась кровь изменников. Ллиувелла вела думнонцев к победе, и горе ждало всякого, кто становился ей на пути. Был такой глупый чванливый граф — тот попытался было вести с саксами свою собственную войну — так, как привык, как научился от отца. Она предупреждала его, пыталась договориться. Не внял. И тогда она сделала так, что он просто перестал ей мешать. А всего-то ничего и понадобилось: выследить обоз с невестой саксонского эрла... О, как кричала та белобрысая девка, выволоченная бриттскими воинами из уютного теплого возка, как умоляла о пощаде на своем лающем собачьем языке! А потом пущенные по правильному следу саксы сделали всё сами...

Как же звали того непослушного бриттского графа? Память неожиданно подвела Ллиувеллу, заставила задуматься. Артан? Аруэл? Артлуис?

— Арранс! — грянуло вдруг из Брановой священной рощи. — Арранс!

В тот же миг Ллиувелла застыла как громом пораженная. Конечно же, графа того звали Арранс! Вещая ворона из Брановой рощи услышала ее мучения, подсказала ответ.

— Госпожа Ллиувелла?..

Вороненок. Теперь уже не Бранова птица из рощи, а Неметонина дочка. Тревожилась, окликала. Вот только не до девчонки сейчас Ллиувелле: мысли у нее заняты другим. Да, ворона — конечно, птица Брана Благословенного. Но ведь она еще и птица трех ирландских богинь, имя одной из которых — Немайн! Вот кто, Бран или Неметона, надоумил ворону назвать графа по имени? А главное — зачем?

Имя Арранса, пожалуй, без той подсказки Ллиувелла и не вспомнила бы. А лицо его и сейчас виделось как в тумане. Зато почему-то удивительно легко вспомнилась эрлова невеста — та самая. Девка ехала тогда к жениху — вырядилась в лучшее. Красное платье с вышивкой, серебряные фибулы, янтарные бусы... Личико у нее оказалось нежным, смазливым, одежке под стать, а голосок — звонким-презвонким. Охрипла, правда, невеста быстро, а под конец и вовсе замолчала...

— Госпожа Ллиувелла!..

Опять этот настырный вороненок — вот что ему надо? Буркнула в ответ:

— Что тебе? — и не утерпела, вновь посветила девчонке в лицо.

На этот раз глаза у той зеленью не сверкнули: прикрыла их заранее.

— Госпожа Ллиувелла, вам нехорошо?

Мыслями своими она делиться с девчонкой, разумеется, не стала. Схитрила — спросила будто бы озабоченно:

— Идти далеко еще?

А то так сама она не знала, что до проезжей дороги рукой подать! Да она на этой тропинке давно каждый камешек выучила — и в темноте не ошиблась бы, а уж с фонарем-то и подавно!