О путях к свободе, солидарности и нуворишах
Автор: Peony Rose (Элли Флорес)Тут как-то спросили, на что похожа была жизнь интеллигентной женщины, зарабатывающей своим трудом, в России до революции? Что ж, ловите информацию из первых рук, от подруги Нади Крупской и одного из видных пушкиноведов, Ариадны Тырковой-Вильямс.
Вводная: уставший от государственной цензуры редактор Лемке после резкой выходки увольняется из газеты и просит уйти всех лояльных сотрудников, включая Ариадну, те соглашаются, несмотря на потерю стабильного дохода. Но владелец газеты этим крайне недоволен и задумывает «ход конем».
«Прошло немного дней и прислуга ввела в мою гостиную приземистого господина с круглой бородкой, с быстрыми глазами, с толстой золотой цепочкой, блестевшей на пестром жилете.
— Позвольте представиться — Копылов.
Франтоватым жестом актера, разыгрывающего на провинциальной сцене барина, он поднял к губам мою руку и звучно ее поцеловал.
— Очень рада познакомиться. Садитесь, пожалуйста.
Острые глаза подрядчика обежали мою тесную комнату, прикинули цену стульям и дивану, обитым дешевым кретоном, заметили одинокую полку с книгами, простой, крашеный стол, пол без ковра, стены без картин и уже с большей уверенностью остановились на хозяйке.
— А я, барынька, счастлив с вами познакомиться. Давно хотел. Бойкое вам Бог дал перо. Хоть бы мужчине впору... Хе... хе... хе... Очень читатели одобряют.
— Спасибо, что сказали. Мне издалека трудно было понять, одобряют или нет. А мы, пишущие, любим, чтобы читатели нас хвалили. Спасибо.
— Нет, это вам спасибо. Так и у газетчиков спрашивают — Вергежский есть? Если нет, не дам пятака. Хе... хе... хе... И ведь все думают, что Вергежский это мужчина. А Вергежский, вот он какой.
Он разглядывал меня с бесцеремонным одобрением. Его занимало, что вот какая «барынька» у него работает, получает от него деньги. Не давая мне опомниться, он стал рассказывать мне про себя, стараясь дать мне понять, что размах у него не малый.
— Вот приезжайте к нам в Екатеринослав в гости, увидите как у нас люди живут. С читателями познакомитесь. У меня поживете. Я для вас гостей соберу. Меня весь округ знает. Я ведь не только газету, я и театр держу. Большой я охотник до театра. Правда, денег в него прорва уходит. Куда больше, чем в газету.
— Еще бы. Я слышала, что газета вам хороший доход приносит...
Он самодовольно ухмыльнулся:
— Слышали? Что ж, жаловаться нечего, но можно деньги и лучше оборачивать. Да я и газету не ради прибыли завел.
— Не ради прибыли? А ради чего?
— Для плезиру. Все-таки издатель большой газеты, это вам не кто-нибудь. Только театр, хоть игрушка и дорогая, пожалуй, еще занятнее. Я человек веселый и актеры народ веселый. Про актрис и говорить нечего. Хе... хе... хе...
Я демонстративно промолчала. Он понял. Такие подрядчики, вышедшие из низов в миллионеры, были люди сметливые и психологи недурные. Копылов еще раз ощупал глазами дешевую обстановку моей гостиной, повертелся на стуле и, глядя мимо меня в окно, небрежно спросил:
— Может, готовая статейка есть? Я пошлю.
— Нет. Вы же знаете... Мы...
Он не дал мне договорить:
— Слыхал, барынька, слыхал. Пустяки все это. Газета у меня солидная. С начальством я ладить умею. Пишите себе, как писали. Мы вас не обижали и не обидим. Можно и гонорарчику прибавить и фикс назначить. Авансик получить желаете? Чего с почтой возиться, когда контора у меня в кармане.
Он вытащил из-за пазухи свою контору. Раскрыл туго набитый бумажник. По привычке своей верить во всемогущество денег, он мог не шутя думать, что вид сотенных сделает меня покладистее.
Я не рассердилась, только засмеялась.
— Нет, спасибо. Какой же аванс? Ушел от вас редактор, вслед за ним ушли и сотрудники. Ушла и я. Вот и все.
— Полноте, барынька, чего же вам-то уходить? У меня уж новый редактор есть. Поведет все по-старому. И вы пишите по-старому, а уговор сделаем новый, посдобнее. Хотите?
Моя улыбка сбивала его с толку. Он видел, как я живу, и надеялся, что не так уж я глупа, чтобы отказаться от хорошего заработка. Похлопывая рукой по бумажнику, он ласково уговаривал меня:
— Ну зачем от денег отказываться? Берите аванс, а там когда-нибудь сочтемся. Я вас прижимать не буду, отдадите, когда хотите. Только пишите. Ну, сколько вам деньжат отсыпать? Я встала.
— Нисколько. Мы уже в расчете. Контора мне все выслала. А писать у вас мне больше не приходится. Вам это трудно понять. В каждой артели у ваших рабочих свой порядок. Мы, писатели, также артель. Одного тронут, — все за него стать должны. Так у нас полагается.
Встал и он. С недоумением повертел в руках бумажник, точно все еще удивляясь, что такой жирный аргумент не пробил бабьего упрямства, сунул его за пазуху и уже без прежней развязности не очень уверенно протянул мне руку. Я положила в нее свою. Чего мне было на него сердиться? Тем более, что мне говорили, что он выдал Лемке годовое жалованье, хотя мог этого и не делать. Правда, сотрудники от этого не стали богаче. Я не знала, чем буду платить за квартиру следующий месяц?
В дверях Копылов приостановился. По его умному, мужицкому лицу пробежала лукавая улыбка:
— Эх, барынька, барынька, какая вы колючая... Не подступись... А я-то ехал в Питер, думал Вергежский со мной к Палкину пообедать поедет, а потом в театр. Вот вам и театр! Вот вам и Вергежский!
Мы обменялись с ним взглядом. В острых глазах разбогатевшего мужика была насмешка над моим неуменьем устраиваться, но был и отблеск чего-то другого. Мой вежливый, но решительный отпор вызвал в нем спортивное одобрение.
— Да, вот Вергежский, уж какой есть, — тоже с усмешкой сказала я.
— Ну что ж, у каждого своя повадка, ничего не поделаешь. Счастливо оставаться.
Больше я его не видала, в его газете писать перестала и сразу очень обеднела. Я все еще не умела бороться за существование и подчас это было очень тяжело»
Из мемуаров Ариадны Тырковой-Вильямс «На путях к свободе»
Товарищ миллионер нарвался на истинную интеллигентку, что называется, коса нашла на камень. И ведь пытался купить по-разному — вначале как сотрудника, потом как фаворитку. А еще вот это снисходительное «бойкое перо, хоть бы мужчине впору». Ну да, если тебя сравнили аж с профессионалом-мужиком — ты обязана рухнуть в обморок от счастья, без вариантов.
Что примечательно: эта сценка могла бы разыграться и в современной России, вот только я совсем не уверена в ее финале. Принцип товарищества сейчас как-то не в чести, все больше принцип выгоды.