Медвежонок

Плакущий появился на нашем КМБ и в моей жизни в июне девяносто восьмого. Его, вместе с остальными сержантами призыва два-девяносто семь, привезли как нам, духам, из учебки в Шахтах. Андрюху отправили командовать в первую учебную роту, а к нам назначили Григора с Котом.

Плакущий, невысокий и крепкий, часто улыбался. Не так, когда смех без причины признак дурачины, хрена. Он просто шел по жизни весело и бодро, таким незамысловатым путем пережевывая возникающее по службе дерьмо.

Помню, как-то вечером, выбравшись перед сном на улицу, стрельнул у него сигарету. Запасы сержантов еще не закончились, и мне перепал «Ростов». Плакущий, обычно бодрый и ртутно-живой, тем вечером сделался почему-то задумчивым и что-то там бурчал себе под нос.

Вроде бы ровно в тот вечер договорились о рисунке для татуировки, что ему сильно хотелось. Какой-то там незамысловатый узор и медвежью голову я нарисовал на листочке и потом на плече Плакущего. Наш КМБ-шный татуировщик и коновал Лёха превратил ее во что-то другое, не очень сильно смахивающее на задумку. Было обидно и досадно, но явно не так, как самому Андрею.

- Медвежонок!

Первым это вроде брякнул кто-то из Ефимово-Филиппчиков, скорее всего Иван. Но Медвежонок за Андреем не закрепилось от слова совсем, либо я что-то плохо помню. Закрепилось за ним другое.

Андрея, как и его друга-коллегу, Бережного, в первом БОНе, особенно в первой роте, уважали. Уважали дембеля, нормальные, как Лёва Николян или Лис, или странновато-дикие, жаждущие тех самых сказок на ночь и сигарет под подушку. К увольнению два-девяносто шесть сержанты Плакущий с Бережной, пулеметчики Казах и Шомпол стали совершенно непререкаемыми авторитетами.

И справедливо, если вдуматься.

- Та-а-а-варищ старший прапорщик, - лениво тянул Плакущий, сдвинув шапку на затылок и стоя в строю перед Мейджиком весной девяносто девятого, - есть что сказать.

- Слушаю. – Вечерняя щетина Мейджика и его такой же колючий характер, так и рвались что-нито рявкнуть, но старшина оказался спокойным и не поддался на провокации.

- Мы едем в Дагестан весной, комары будут. Надо бы москитол купить. У нас же есть деньги?

- Молодец, Плакущий. – Мейджик осклабился. – Все ваши сэкономленные рыльно-мыльные. Есть еще предложения?

На Гребенском мосту у первого батальона все вроде бы шло как шло. Ставили палатки, разносили посты, выставляли технику и оружие. Что там имелось на заставе ВВ в девяносто девятом? Да немного: ЗУ-23 в кузове 131, один СПГ, сколько-то АГС-17, пара-тройка ПКМС, приданные БТР или БМП с других батальонов. Свои бэтэры первого сами по себе умирали в парке.

Застава ходила в караулы, рыла траншеи, жарилась на дагестанском солнце, слушала новости о желании тех, с той стороны, показать вновь накопленные возможности. Застава просто служила и все.

Мины начали падать ночью, когда спать хочется неимоверно. Плакущий спрыгнул с койки, целясь в штаны, еще мокрые после стирки вечером. В палатке густо летали пули, иногда посверкивая трассерами. Кто-то орал, кто-то прятался под кроватью, кто-то рвался к КХО.

Броник, разгрузку и ствол, все. Впереди маячил Шомпол. Почему Шомпол? А кто еще? Длинный, с пулеметом и в желтых трусах, бывает же такое. Плакущий бежал следом, по сухой и острой земле, босиком. Один пост, второй, его сторона кольца, оттуда, с белого и красного домов, с леска, грохотали, плевались огнем и металлом, кто-то орал еще сильнее, кто-то уже умер. Мейджик, как-то оказавшись рядом, потащил за собой, проверять оставшуюся часть кольца. Они бегали до света, пока все не успокоилось и не пришло в норму. Застава сдала первый экзамен.

К вечеру у Мейджика обнаружилась рваная минными осколками задница, а Плакущий переобулся только с первым солнцем. Ноги потом пришлось несколько дней мазать йодом с зеленкой.

Я видел его в Галюгаевской, перед Чечней, когда полк катился в свою новую командировку. Было жарко, несмотря на сентябрь, Андрей лежал за палаткой и казался совершенно благостным, как наевшийся малины молодой медведь. Вот таким его и запомнил.

П.С: порой страшно смотреть на эту фотографию. На ней наш, 1 БОНа призыва 1-98, Немец. Он сидит, без синего броника и улыбается в камеру. Это Первомайка, наша первая командировка. А сейчас Немца нет уже почти пять лет, если не больше.