Не было у них ничего другого

Как же опостылел этот холодный свет. Тем более, что он ведь не помогал, не помогал, тени все равно вились у ног, как не расставляй светильники, как не заполняй всё пространство люминофорной взвесью! О тени, в них веяло холодом, промозглым ничем, они чувствовали это, не заглушали его ни фрукты в метиловом меду, вечность лежавшие на столике с вазой, ни теплые, укрытые холстиной и медной проволокой стены, по которым беспечно тек грозолит. Сердцева тоска! Разум тек, истончался и вновь накидывался на уцелевших немертвых бурунами ужаса и безысходности. Мало что осталось от их прежнего вида - пропала былая красота Урады, исказилась и истлела воля двулевой Ферданы, заострилось и треснуло лицо Нагреша. Только Шавнир остался прежним- как им казалось. Едва ли он помнил, зачем он здесь, как попал сюда, кто эти трое и что он подвесил их самости на гране между вечной смертью и смертью правильной.

Нет. Нет и тени прежних их. Только бездумная, не несущая удовольствия сама по себе, день за днём, цикл за циклом, а то и чёс за чёсом, ведь на поверхность они не выбирались, а часы Нагреш заводить перестал уже так давно, что и вовсе позабыл как это делать, страсть, закручивалась спиралью зеркальной теням. И только она не давала им окончательно превратиться в завывающие тени, запертые не кем-то и не чем-то, а лишь своей безысходной тревогой в закутках и альковах лабиринта из пустых коридоров и округлых поворотов. Давным давно они отказались от того, что они же, только на поверхности называли порядочностью и этикой отношений- не было в них смысла, да и сами они признавали, что только эта белая оболочка из истрёпанных норм удерживала их от того, за что бы троих осудили бы остальные. Но остальных тут не был.

- А чего мы боимся? - вопрос прозвучал так же неуместно, как свист теплолюбивой лаисты в лесах и полях гельментопоклонников.