Архипелаг "Южный"

На пепелище покоренного города Шаурмань стоял адмирал Казакис, и размышлял о дальнейшей стратегии покорения архипелага "Южный" — выжечь всех каленым железом, как приказано, или покорить местных жителей и обратить постепенно на свою сторону, как велит сердце? Последнее, после учиненного геноцида в Шаурмани представлялось крайне сложной задачей.

Виски себе адмирал выбелил сам легким усилием воли, возрастная грузность его тела была деланной, крылья сгорели при переходе из иного мира, и в Истрии, о том, что адмирала на самом деле звали архангелом Михаилом знал лишь его приемный сын — Орландей, добивавший где-то поблизости последних жителей Шаурмани.

Адмирал дождался, пока полковник Орландей, со своими людьми, закончит дело, и когда сын подойдет к нему за новым приказом:

— Как ощущения — рубить в капусту стариков детей и женщин? — поинтересовался Казакис у Орландея.

— Будто внутри себя что-то кромсаю, — честно ответил полковник, вытирая окровавленную саблю пучком клевера, — но, приказ есть приказ.

Дослушав сына, адмирал молча протянул ему свиток с сургучной печатью чиланзарской обители Святого Бата, и стал терпеливо ждать пока Орландей его не прочтет до конца:

"Обижаться умеет не токма человек, но даже животные. Что есть обида, как не попранное чувство справедливости? В животном, это чувство никто не воспитывал, значит и в человеке оно не наносное, а врожденное: рождается там же, где и страх. Не бояться — естесственное стремление живого существа, нет страха — жизнь, интересы, вне опасности. Нет обиды — справедливость не попрана, и страху в душе меньше. Когда солдат уничтожает стан врага подчистую — он выполняет приказ, то есть живет по закону. Законы меняются, приказы тоже, а попранное чувство справедливости не вернуть.

Подслушано из речи Лжепророка."

Орландей дочитал, и надолго задумался — было заметно, что послание его сильно тронуло.

— Я сражался с Сатаной много раз, — заговорил адмирал, — и каждый раз либо побеждал его, либо отгонял во все более отдаленные закоулки Вселенной, попутно приходилось уничтожать и искушенных им адептов, и в этот мир я явился с неизменным приказом — найти и уничтожить дьявола во плоти, и ждать во всеоружии, пока он не переродится снова. Наверное, не случайно я потерял крылья во время перехода в этот мир — я выгорел изнутри, ибо больше не могу слепо исполнять приказы свыше. Речь Лжепророка, в этом послании, позволила мне понять самого себя, и причину "выгорания" — я скопил в сердце слишком много страха за попраную справедливость.

— Но Лжепророк — софист, каких еще не рождалось, — возразил Орландей, — сегодня он говорит одно, завтра скажет противоположное по смыслу...

— Да, — кивнул адмирал, — Лжепророк — лжец, и в этом звании он потеснил с пъедестала самого Сатану, но одно дело играть на струнах душ человеческих разумом, другое — затронуть их сердцем. Ежели отрывок его речи в этом свитке тронул за живое даже нас с тобой, то, на мой взгляд, к Лжепророку следует присмотреться попристальнее. Отправляйся в Истрию, сын мой, найди Лжепророка, будь с ним рядом, и научись распознавать, когда он говорит от души, а не от развращенного разума.

— А ты, отец?

— Я подчиню Южный архипелаг как можно мягче, стараясь переманить их на свою сторону. Я нарушу, таким образом приказ, и стану мятежником. Архипелаг не достанется Истрии, я создам здесь самостоятельную державу, а когда понадобится, прийду тебе на помощь, если Лжепророк не испепелит твое сердце своею ложью. Я, наконец, осознал, что истинная Вера не имеет ничего общего с законом, даже божьим, и становясь предателем Истрии, я также превращаюсь в отсупника от Господа.

Орландей обернулся в сторону моря, где едва виднелся на горизонте берег Истрии, и явственно ощутил, что и сам хочет того, о чем попросил его отец, ощутил так же и то, что эта миссия будет последней в его жизни.