90-ые, Чао, бамбино, техно и воры

- Роуминг – гуд бай! – спел Сергей Лемох в рекламе Мегафона и запрыгал, прям также, как двадцать пять лет назад. Даже прическа почти та же самая. 

- Бесаме, бесаме мучо… - сказал он же в «Чао, бамбино», повел коком на голове и запрыгал совсем иначе, еще не измученный четверть вековой непопулярностью. Дальше камера заскакала за Сергеем, останавливаясь то на девчушках, исполняющих самбу-рубу, то на моряке-анархисте, стреляющим из пулемета «максим» по яблоку на голове официанта, то на цветных фишках, рассыпаемых по зеленому сукну казино. Девяностые пели и танцевали с ярким и легко узнаваемым ритмом техно. И так же пришли в нашу жизнь.

Девяностые вломились в дома как НКВД к врагам народа – лихо, нагло, с огоньком и с совершенно одесской бандитской удалью. «Ви таки не знаете за Беню Крика? А таки Беня знает за вас…». Ритмично работающее в рабочем режиме сердце СССР вздрогнуло, замерло, как в еще не слышанной никем песне «Сплина» и пошло снова. Застучало рваными сбойками аритмии, гоня яд по артериям и венам страны, разложившейся на сразу мертвого ублюдка СНГ.

Кровь нашего прошлого, оставшегося там, в сигаретном дыме наконец свободно продающихся мальборо с кэмелом, красивых этикетках спирта Ройал и водки Белый орёл, мексиканских и бразильских сериалах, расстреле Белого дома, смраде и пожарищах Чеченской войны, была черной и густой, как нефть, к Миллениуму ставшая проклятьем и благословением. Кровь эта, то едва бежавшая по сосудам страны, лежавшей в коме, то несущаяся со скоростью последков наследства Сергея Королева и Юрия Гагарина, стала грязно-мутной. 

Как мысли живших там, в лихих, благословенных, свободных, голодных и жирных девяностых. Первые два года демократии свободной новой России, уверенно идущей куда-то в непонятное будущее с капитаном Ельциным, вопили об одном: выжить. И заработать. 

А деньги и совесть несовместимы. Большие деньги. 

Воровали всегда. Грабили и убивали тоже. Люди есть люди, их не исправишь даже если у руля стоял усатый грузин с трубкой. Что говорить о сытых и мягких семидесятых, перетекших в восьмидесятые, закончившиеся локальными геноцидами, гражданскими войнушками и аферами масштаба страны?

Кварталы сходились с кварталами на пустырях, с велосипедными цепями, «фураги» держали в страхе рабочие районы, блатные вновь и вновь убивали Шукшина в «Калине красной», ножи с наборными ручками, сработанные на «зоне», как и ручки с розами на КПП, были у каждого второго. Но криминал был где-то в стороне, касался своим страшным боком обычной жизни семидесятых-восьмидесятых очень редко. 

Девяностые ревниво восстановили паритет. 

- Бесаме, бесаме мучо…

Кар-Мэн прыгали в ненастоящем казино, ковбой и матрос мерялись умением стрелять, а отец удивленно смотрел на мою враз потемневшую маму. Мама, в первый раз за тридцать семь лет своей жизни столкнулась с кражей. Ей взрезали сумку на рынке и достали красивый большой кошелек, подаренный моим дядькой. Она искала его минут десять, перерывая сумку, снова и снова, пока отец решил не посмотреть сам и не посмотрел на собственные пальцы, торчащие изнутри через прямоугольный аккуратный разрез. 

- Ну как же так? И что делать? – спросила мама и ушла в спальню. 

Девяностые, через экран нашего, еще черно-белого, «Каскада» с ручкой-переключателем целых двух телеканалов, подмигнули Распутиным, крутящим в руках бутылку с самим собой. Я даже успел застать эту рекламу на первом цветном телике, да. 

Мама успокоилась быстро, девяностые приучили всех ко всякому дерьму. А оно, как водится, случается. Кар-Мэн, кассету с их альбомом, через два месяца она подарила мне на день рождения. Весной Кар-Мэн приехали с чёсом по стране в наш крохотный городок, отец был без работы, билета оказалось не купить и я завидовал Дарье, сходившей в ДК «Россия» на живое «Чао, бамбино». Через два года поверх «В Багдаде все спокойно» и «Лондон – гудбай» я записал свой первый альбом «Металлики». Через четверть века Лемох, оставшийся таким же, начал рекламировать «Мегафон», а меня ждет новый концерт Папы Хэта со-товарищи. 

А девяностые? Они были прекрасны, ужасны и закончились. Да и хрен с ними.