Царствие Твоё. Ненаписанное

Один отрывочек из этого романа уже выкладывала. Сегодня ещё один хочется показать.

"Царствие Твоё" Из ненаписанного ещё. Поэтому никак не самопиар - нигде в сети нет. И в ближайшее время не будет. С этим романом буду работать только с друзьями. :-)

... 

- Падре, ты так жрёшь, словно не боишься, что скоро скопытишься… - неприязненно отодвинулся от бывшего священника Кривов. 

- Не боюсь. 

Судя по тому, как спокойно Падре отправил в рот ложку очередной порции тушёной говядины, он и вправду не боялся. И от этого делалось особенно паскудно на душе. Словно тебе, как щенку обоссавшемуся, жизнь тыкала твоей же лужей в морду – твоим страхом перед смертью. Когда рядом был тот, кто не боялся. Совсем. И я, как и многие, спрятал взгляд в свою банку и промолчал.

- Ну да, - Кривов болезненно скривился и тоскливо отодвинул консервы - тебе можно не бояться. Ты ж сразу в рай! Священник, посты-моления, всё схвачено, все дела… 

Падре пожал плечами, дожевал и задумчиво переспросил:

- Всё схвачено? Вот уж не думаю…

- Что? – усмехнулся Кривов. – Тоже – «грехи наши тяжкие», «житие мое»? Где-когда сплоховал по службе? 

Священник сдвинул брови в размышлениях, но, не торопясь отвечать, стал выскрёбывать из банки остатки тушёнки. 

А мне есть расхотелось, хоть ты тресни. Верно мужики говорят – а завтра-то подыхать. Нас двенадцать. Их… до хрена. Зону Алтаря мы точно не удержим. Время отыграем – да. Может, баба эта полоумная успеет… может, нет. Второе – вероятнее всего. Вот и выходит, что игра не стоит свеч. Выходит, что бессмысленно. А с понимания этого такая падлючая тоска нападает – хоть волком вой. 

- Я много изучал богословских книг, - внезапно нарушил тишину Падре. – И вот, что скажу тебе. Ад в них описывался часто, много и довольно подробно. Вообще с начала времён люди Ад воображали во всех красках. Даже смаковали, скажу тебе! А вот Рай… Для Рая не находилось описаний. Разве только иногда кто из богословов выдвигал скромные предположения. Но все они описывали не мир, а эдакое действо, вроде Парада Победы у Мавзолея. Вот – ряд официальных лиц на тронах, а вот строем с арфами топают счастливые победители жизни, восславляющие весь этот высший эшелон власти и поющие на разные голоса «Аллилуйя». И, скажу тебе, ни я, никто из моих собратьев и отцов-настоятелей никогда и не думал это торжественное официозное празднование называть Раем. Где-то поглубже мозга, на животном уровне, сидит у людей понимание, что Рай таким быть не может. А если глядеть, как в других религиях, то понимаешь - он был всегда той высшей точкой, к которому нужно было стремиться, и никак не удавалось достигнуть. Безграничное количество удовольствия. Кому-то – гурий, кому-то пивных напитков и драк без смерти, а кому – отрешение от земного. В общем, скажу тебе, Рая, каким ты считаешь его, не будет…

Падре взглянул на Кривова в упор. 

- Вот скажи мне. Тебе где бы больше хотелось доживать свою жизнь: снова среди своих, бывших, так скажем, коллег по бизнесу или тут, среди нас? 

Кривов зло дёрнул губой: 

- Нашёл, что сравнивать! Я со своими, получается, десяток лет прожил. А с вами несколько дней да и то на том жизнь и кончится!

Но Падре не отступил:

- Потому и спрашиваю. На кого последние бы часы потратил?

Кривов покачал головой:

- Суровые вопросы, Падре! Была бы жива семья…

- Нет её! – отрезал Падре. – С кем?

- С вами, - кивнул Кривов и тут же болезненно усмехнулся: - Что ерунду спрашиваешь? Сам же видишь… Я не с ними. После всего, что они… - продолжать не стал, но по тому, как заиграли желваками скулы и дураку ясно – своими бы руками придушил бывших товарищей. 

А Падре обвёл внимательным взглядом всех нас, задумчиво зависших в этом странном моменте вне времени, вне мыслей о завтрашнем дне, и кивнул:

- Думаю, что и другие так же. Всех нас помотало, всех побило, у всех отобрало последнее. И всех прибило сюда, к этой последней гавани. И дни рядом доказали – мы все стоим друг друга, стоим этой запоздалой, но настоящей дружбы. 

И как-то ни у кого не возникло даже желания это оспорить. 

Падре кивнул Кривову и продолжил:

- А вот это и есть Рай, Леха. Не место, не время, и даже не шествие с «аллилуйями» наперевес. Рай – это чувство общности и довольства. Да я скажу тебе больше! Рай – это общность душ с твоей тональностью. Так же состроенных, так же звучащих. Чтобы если орать «Твоюдушумать, За Сталина!» или выть «Ой, то не вечер» или «аллилуять» до срыва глоток – то всем вместе! Да так, чтобы растворяться в этом крике, себя уже не отделяя, вливаясь всем. Понимаешь? Где-то, - он распахнул руки, - в этом мире или в том, есть такие места, Леха, где существуют души людей, которые мечтали о том же, о чём и ты, которые жили теми же идеями, что и ты, которые молились о том же, понимаешь? И нет высшего Рая, чем войти в свою общность, в круг друзей и понимающих и поддерживающих душ. Но войдёшь или нет, зависит от того, как идёшь ты по жизни. Примут ли? Если предавал идеи ради тех, что в моде, если забывал свои мечты ради сиюминутной выгоды, если трусил молиться о своих, прося никчёмного… Тогда у меня для тебя будут совсем неблагие вести. А если был предан себе, такому, каким родился и своему богу пригодился – то всё у тебя сбудется.

Кривов молчаливо упёрся взглядом в свою банку и замер, обдумывая. 

А я не смог не съехидничать:

- А у маньяков и психов – свой Рай, да?

Падре обернулся. И оказался столь серьёзен и одухотворён лицом, что это смутило даже без ответа. 

- Да, - медленно отозвался он. – У них – свой. И у всяких других – свой. Это Бог – един. А Раев… много. Каждая религия и каждая идеология старательно создавала собирательные образы лучших качеств своих последователей, чтобы отбирать в свой Рай пригодных. И каждая преуспевала в этом – всегда находились идеалисты, которые отдавались духовной Дороге без остатка и тем тащили за собой ещё десятки тех, кто нуждался в святом примере. А за теми по торённой тропе уже шли сотни тех, кому хватало правил и законов. За ними уже шли тысячи – просто по традиции. Шатко ли валко, по дорожкам пошире, протаптывая обочины до сухого звона пыли. Но все они шагали в Рай. Тот, что торили первые для тех, кто им созвучен. А значит Рай будет для каждой религии свой. Для мусульманина один, для язычника – другой, для сталиниста – третий, для верующих в святую невидимую руку рынка - четвёртый. И для мужиков, что завтра нас замесят, будет свой – Рай веры в бессмертие. И для нас… найдётся.

- Найдётся? – с дальнего угла поднял взгляд Казак. Лихорадочный взгляд, больной, иссушенный от болящей раны. Вот уж кому до Рая – одно попугайное крылышко! 

Падре весело прищурился в тень угла:

-  А кто ж его знает! – усмехнулся он. – Только, скажу тебе, если не верить, то не то что подыхать – жить невесело! 

- И какой это будет Рай? - не поднимая взгляда, спросил Кривов. 

Падре усмехнулся и весело пожал плечами:

- Хрен знает, какой! Какой сделаем! Мы же там будем первыми… 

Он, не глядя, через всю комнату забросил свою опустошённую консервную банку в урну, поднялся и, подхватив со стола свой автомат, вышел. 

А мы остались. В молчании. В гулкости безмыслия. В ней тихо тикали часы. И мелкая мошка билась в лампу. И разливалось в воздухе странное чувство. Словно начата кем-то беззвучная песня. Старая, знакомая, до глубины души продирающая. И хочется – до чёртиков, до зуда по позвоночнику – петь в унисон! Да подзабыл текст. И теснит грудь вой, которым хочется заменить утерянные слова, да боязно… 

"Царствие Твоё"