Как писать в японском сеттинге-2
Автор: Сусанна Иванова– Тикамацу Мондзаэмон, – звучным голосом, гораздо более низким, чем он говорил до сих пор, произнес Кохэку. – Запомните: Тикамацу Мондзаэмон.
– Это ваше настоящее имя?
Он засмеялся:
– Хотелось бы! Будь я господином Тикамацу, я бы, наверное, умер от счастья. Уметь слагать такие строки? Воистину милость богов! Тикамацу Мондзаэмон – автор пьесы, которую я сейчас так бездарно репетировал. Я прочел на вашем лице интерес, но не прочел узнавания. Теперь, если вас спросят, вы небрежно ответите: «Я видел «Ночную песню погонщика Ёсаку из Тамба» за авторством Тикамацу Мондзаэмона.»
– И меня сочтут знатоком?
– И вас сочтут знатоком, – без тени насмешки ответил Кохэку. – Это легче легкого: прослыть знатоком. Чтобы стать актером, горшечником, изготовителем циновок, нужен талант и годы труда. Но для того, чтобы прослыть знатоком в глазах невежд, достаточно вовремя ввернуть пару слов. Раз, и ты уже на вершине горы!
– А что нужно, чтобы оставаться знатоком после этого?
– Нужно при случае и даже без подходящего случая время от времени повторять: «О, Тикамацу Мондзаэмон! Я видел репетицию великого Кохэку, когда он играл роль Коман, служанки из придорожной харчевни. Это было восхитительно!»
– Великого Кохэку?
– А вы решили, что я даром даю вам такие ценные советы? Позвольте же и мне получить свою долю от вашего грядущего величия!
Да, это опять наш мэтр. И он опять налажал.
Но, поскольку он знает немножко больше, чем его читатель, он делает именно то, что описано в этом отрывке: выпендривается перед невеждами именем Тикамацу Мондзаэмона, чтобы прослыть знатоком.
Да, вы угадали, сегодня у нас речь пойдет о культурном контексте.
Не будем врать себе и людям: любой, кто пытается писать в японском сеттинге, запал на японскую экзотику. Благодатная тема: с одной стороны, эти ребята все делают не как мы, ну чисто тебе инопланетяне. Они дико самобытны даже в отношении других культур Дальнего Востока. Они поперли у соседей письменность, религию, политику, скульптуру, живопись, военное дело, моду — и все перемонтировали по-своему, до неузнаваемости. У них все удивительно и с подвыподвертом. А с другой стороны, эту чуждую и чудную культуру ну совершенно не надо выдумывать. Бери и списывай с источников.
И вот, значит, берет наш мэтр разноцветную Японию начала 18 века, и вроде как списывает вроде как с источников. И я даже знаю, с каких: «Ночная песня погонщика Ёсаку из Тамба. Японская классическая драма XIV - XV и XVIII веков».
Ничего худого не могу сказать об этой книге, в ней много годного справочного материала.
Проблема в том, что она как бы не старше меня, а мне уже 45. И за это время много чего интересного появилось и про 18 век, и про Кабуки, и про Тикамацу. Да что там, появилась возможность глянуть представление кабуки на Ютубе!
Но ничего этого наш мэтр не делает. Он ориентируется на книжку прошлого века, еще он где-то что-то там нагуглил, и в результате в отрывке неправильно приблизительно всё.
Нельзя было зарисоваться знатоком, понтуясь именем Тикамацу Мондзаэмона. Потому что Тикамацу Мондзаэмона знала каждая собака. Он был мегапопулярен, его пьесы были у всех на устах. И театр Кабуки еще не превратился в национальное достояние Японии, которое с гордостью показывают миру - это было попсовое развлечение, которое сёгуны то и дело пытались запретить если не целиком, то в каких-то частях. Но в погоне за длинной иеной в начале 18 века Тикамацу изменил театру Кабуки и начал писать пьесы для кукольного театра дзёрури. Во-первых, там больше платили. Во-вторых, в кукольном театре не было актеров-звезд, к которым автор прилагался как обслуга. В кукольном театре автор был полным и никому не подвластным хозяином, так сказать, нарратива.
Но поскольку пьесы Тикамацу и в кукольном театре становились блокбастерами, великий Саката Тодзюро (да, имя великого актера могло быть только полным, никаких кличек, да еще и перевранных с английской транскрипции) пришел к Тикамацу на поклон с просьбой адаптировать кукольные пьесы для Кабуки.
Самое интересное - что именно "Ночная песня погонщика Ёсаку из Тамба" стала первой из таких адаптаций. Так что герой должен был быть с ней знаком хотя бы по слухам, по отрывкам, которые исполняли прямо на улицах слепцы с сямисэнами, если не по собственно кукольному представлению. ОК, ладно, по другим источникам, первой была "Кокусэн-я Кассэн". Но все равно кукольный вариант выходил раньше.
Ишосукахарактерно, в другом эпизоде другой персонаж, напившись, распевает песенку из другой пьесы Тикамацу, "Масляный ад" (понятно, что из того же сборника). То есть, когда мэтру надо - он прекрасно может изобразить персонажа, существующего в культурном контексте Японии начала 18 века, знающего пьесы Тикамацу и, главное, не выпендривающегося этим знанием, а просто напевающего понравившуюся песенку оттуда. Отчего же главный герой у него такой чайник?
И самый тыц - в мире нашего мэтра именно эта пьеса, "Ночная песня..." практически невозможна. Там в кульминации один герой убивает другого, после чего получает за это смертный приговор, все вокруг плачут и рыдают и пытаются покончить с собой. В том числе и наша героиня Коман. Но во вселенной нашего мэтра душа убитого вселяется в тело убийцы! Приговаривать к смерти некого. Развязка должна быть совсем другой. Монолог должен быть другим. Автор мог бы это обыграть, изменив текст монолога героини... но нет.
Получается забавная штука: одной рукой мэтр как бы сует читателя в культурный контекст Японии начала 18 века, а другой рукой тут же выдергивает обратно. Туда-сюда, как при пытке водой.
Зачем? Чтобы что? Чтобы, согласно завету персонажа, выпендриться перед невеждой-читателем?
Похоже, что да. Потому что в другом эпизоде герой таки следует завету, прости Господи, Кохэку (сорян, у меня кашель от попытки это выговорить). Он понтуется перед коллегами знанием Тикамацу.
Я высокомерно задрал подбородок:
– О, Тикамацу Мондзаэмон!
– Что? – глаза господина Сэки полезли на лоб.
– В театре, Сэки-сан, я видел «Ночную песню погонщика Ёсаку из Тамба» за авторством блистательного Тикамацу Мондзаэмона. Представление? Вечером? Зачем мне представление, если небеса подарили мне возможность наблюдать за репетицией великого Кохэку?! «И негде сменить нам усталых коней!» Он играл роль Коман, служанки из придорожной харчевни.
Вспомнив наставления актера, я всплеснул руками:
– Это было восхитительно!
– Рэйден-сан, да вы знаток! – ахнул секретарь Окада.
– Знаток, – согласился архивариус Фудо.
Господин Сэки промолчал.
Зря господин Сэки промолчал. Если бы он всыпал самоуверенному юнцу, это было бы четким посланием авторской иронии над собой. Но у юнца прокатило.
Автор явно думает, что прокатит и у него. Ну а почему бы и нет, если прокатывает? Если можно написать любую хрень и получить вот такой отзыв:
Сколько читаю произведения этого известного харьковского дуэта, столько поражаюсь на сколько скрупулезно авторы изучают предмет о котором пишут, а потом переплавляют полученные знания в тигле своей фантазии и очаровывают читателя своими историями. Вот и сейчас у меня произошло полное погружение в фэнтезийную средневековую Японию. Авторы так ярко и талантливо описывают происходящие события, верования, бытовые мелочи, что порой трудно провести границу между правдой и вымыслом.
Подробнее на livelib.ru:
https://www.livelib.ru/book/1003621350-karp-i-drakon-kniga-1-povesti-o-karme-genri-lajon-oldi
После этого - надо ли вообще стараться? Быть дешевым халтурщиком значительно проще и прибыльнее.
Так что если дешевая халтура - ваш потолок, то можно дальше и не читать. Ничего полезного тут не будет.
Если же наша цель - написать что-то реально годное в японском сеттинге, то давайте зададимся вопросом:
Зачем нам вообще культурный контекст?
Чтобы создать эффект присутствия? Годная цель. Причем достичь ее получается сравнительно легко, как показывает пример того же мэтра. Да, абсолютное большинство читателей, которое знает только "сакэ, кимоно, харакири", все это купит с удовольствием. Достаточно самых поверхностных знаний, чтобы получить такой же восторженный отзыв, как процитирован выше.
Но даже так можно сработать лучше чем мэтр. Можно ограничиться поверхностными знаниями - И НЕ ПАЛИТЬСЯ. Знаете, как?
НИЧЕГО НЕ ОБЪЯСНЯТЬ.
Мэтр палится не на том, что знания его поверхностны. Мэтр палится на чрезмерном разжевывании, которое как раз и вскрывает поверхностность этих знаний - как повар рыбу.
Например, тот эпизод, с которого мы начали, нимало не пострадал бы без этого разговора о том, как колотить понты на Тикамацу Мондзаэмоне. В тексте играет роль только сам монолог Коман. Если бы наш Рэйдэн просто увидел репетицию, поговорил с актером о его любовнике и откланялся, этот эпизод работал бы, и даже еще лучше. Но неееет, мэтру надо немного попонтоваться своими знаниями и пожевать резину. Ну и вышло то, что вышло.
Или другой пример:
– Храм высотой до колена, из дощечек криптомерии. Если смотреть через центральные врата с наружной стороны, должны быть видны четыре проема. В каждом пусть мастер поставит фигурки божеств-охранников, вырезав их из кипариса. Имена хранителей Дзикокутэн, Дзотётэн, Тамонтэн и Комокутэн. Вид их должен выражать гнев и ярость, желательно в крайней степени. Два центральных проема будут служить входом и выходом, но их надо разделить столбом, который, напротив, станет препятствовать выходу и входу. Запомнили?
Опять автор, пытаясь приосаниться своим знанием, палится своей поверхностностью. Настоятель Иссэн разжевывает Рэйдэну то, что Рэйдэн и так знает с детства. Четыре хранителя очень популярны в Японии, в те времена охранительные амулеты с ними были чуть ли не в каждом первом доме, их вырезали на храмовых колоннах и рисовали на ширмах. Объяснять, как их зовут и как они выглядят - все равно что объяснять нашему человеку, кто такой Дед Мороз и как выглядит он. Да, в глазах человека, впервые открывшего книгу о Японии, мэтр выглядит офигенным знатоком. А в глазах человека, который в теме, оба героя выглядят идиотами.
Но если бы мэтр подал реплику Иссэна примерно так:
– Храм высотой до колена, из дощечек криптомерии. Если смотреть через центральные врата с наружной стороны, должны быть видны четыре проема. В проемах пусть мастер поставит фигурки Четырех хранителей. Два центральных проема будут служить входом и выходом, но их надо разделить столбом, который, напротив, станет препятствовать выходу и входу. Запомнили?
то все было бы нормально. А для желающих узнать, кто такие Четыре хранителя, ест Гугл.
Повторюсь: НИЧЕГО НЕ ОБЪЯСНЯЙТЕ И НЕ РАЗЖЕВЫВАЙТЕ. Чем больше объясняешь, тем больше шансов налажать. Можно даже сносок не делать. Потому что наш мэтр и тут опростоволосился. В сцене собачьих боев у него перечисляются клички собак:
– О-са-ка! О-са-ка!
– Кумо! Кумо!
– Фу-ку! Фу-ку-тян!
– Широ! Мой Снежок!
После чего идет сноска:
Собачьи клички: Осака (Великий Дракон), Кумо (Паук), Широ (Белоснежный), Кабуто (Доспех Самурая).
После чего к автору приходит читатель и спрашивает:
К слову о знатоках. Во второй истории "Кукла-талисман" кличка одной из собак Кабуто. В сноске перевод "доспех", но ведь кабуто - это шлем, а не весь доспех, разве не так?
А автор вынужден выкручиваться, как двоечник у доски:
Если собаку зовут Белка, это не значит, что она белка в зоологическом понимании. Если собаку зовут Кабуто, это не значит, что она шлем. В сноске разъясняется значение собачьей клички, а не конкретной детали воинского облачения. В сноске даже слова Доспех Самурая написаны с заглавной буквы, как имя собственное. К любому термину нельзя подходить буквально, а только в контексте.
https://www.facebook.com/oleg.ladyzhensky.1/posts/2409801202484348
Ну да, если собаку зовут Кабуто - это не значит, что она шлем. А если собаку зовут Шарик - это не значит, что она шар. Но если в сноске написать, что "шарик" означает "кубик", будешь выглядеть дураком. А кабуто - это таки шлем, а не доспех. От глагола "кабуру" - "носить на голове". Как кимоно - от глагола "киру", "носить на теле", а "хакама" - от глагола "хаку", надевать на ноги. И нет, "Осака" не означает "Великий дракон", а "Широ", конечно, можно с натяжкой перевести как "Белоснежный", но вообще-то он просто "белый". А собачьи клички мэтр брал отсюда:
https://dogipedia.ru/yaponskie-klichki-dlya-sobak-malchikov-i-devochek
Вместе со всеми ошибками. По которым источник вдохновения и был легко вычислен.
А вот если бы мэтр не выпендривался и не дал сноски, не пришлось бы и унизительно выкручиваться и палиться на том, что берешь информацию с первого же попавшегося сайта, от фонаря, не проверяя. Зачем вообще нужна была эта сноска? Чтобы что? Читатель помер бы в муках, если бы не знал, что означают собачьи клички? Нет, не помер бы. Кабуто и Кабуто, какая разница.
"Аркадий, не говори красиво". Не рой сам себе яму. Не умножай сущностей.
Заодно экономится масса усилий. Дешево и сердито и не прослывешь снобом.
Итак, если вам нужна поверхностная имитация культурного контекста - не пытайтесь изображать глубину. Не объясняйте. Просто тащите в свой текст то, что вам по душе. Идеальный в этом смысле текст - "Ты живешь только дважды" Яна Флеминга. То есть, с одной стороны очевидно, что Флеминг что-то подчитал по вопросу и даже с кем-то проконсультировался. С другой стороны, текст при этом все равно отчетливо бака-гайдзинский. Но поскольку Флеминг (и его персонаж) не принимают при этом снобской позы знатока, это бака-гайдзинство выглядит... милым.
Зачем еще нам культурный контекст?
Ну, например, он может играть важную роль в вашей истории. Извините за нескромность, но в "Лунном" цикле господин Уэмура, японский главный упырь и старейший вампир мира, тащит на себе этот культурный контекст сквозь века и поколения. Идеальным миром для него остается эпоха Хэйан, которая рухнула у него на глазах, и которую он безуспешно пытается восстановить. Потерянный рай для поэта и чиновника, ожившая картинка-эмаки с дамами в двенадцатислойных одеждах и кавалерами, которым веер нужней, чем меч.
То есть, о таком Хэйане он грезит.
Но нам нужен другой Хэйан. Хэйан, в котором вельможа может сжечь девушку заживо ради забавы или приказать вырезать плод из беременной, чтобы залечить рану. Хэйан, в котором за ворота выйти нельзя, не наткнувшись на демона, оборотня или заложного покойника. В котором за день конного пути от столицы может стоять армия головорезов, которую никто не заметит. Изнанка мечты господина Левого Министра, вонючая, как подкладка на краденом кимоно убийцы.
Нам он нужен, чтобы показать, чем обернутся мечты господина Левого Министра в реальной жизни. Что, собственно, и присходит.
Заметьте, мы не говорим, что описываем Хэйан, каким он был "на самом деле". Никто уже не опишет Хэйан, каким он был на самом деле. Как и все, мы делаем реконструкцию лица красавицы по найденному в земле черепу. Все, что нас интересует - узнаваемость красавицы.
И вот здесь начинает работать культурный контекст, с которым нам повезло: эпоха Хэйан была страшно текстоцентричной. Все что-то писали, по меньшей мере, вся знать. Так что нам предоставлена куча материала, который мы можем взять за образец, и по этому образцу нарисовать собственную картинку, подражательную, но узнаваемую. Если вам нужен культурный контекст эпохи Хэйан, у вас есть в хороших переводах практически вся классика того времени, просто берите и пользуйтесь. "Повесть о принце Гэндзи" Мурасаки-Сикибу, "Дневник подёнки" Митицуны-но-хаха, "Записки у изголовья" Сэй-Сёнагон - это прекрасные книги, которые читаются просто для развлечения. Ну а если кто-то упорется уже и до прочтения "Кондзяку-моногатари", "Рассказов, собранных в Удзи" и "Кодзики", то вообще будет чудесно.
Мы упоролись, конечно, еще глубже, вплоть до "Окагами", "Повести о Масакадо" и "Муцу ваки", но это только потому, что нм нужен был не только культурный, но и исторический контекст. У нас, как вы помните, в центре сюжета вполне реальный мятеж годов Анва, который мы только украсили фэнтезийным доворотом, и в силу нашей специфики - герои все-таки самураи, а не кугэ - нам нужно было больше информации именно о воинском сословии. Для узнаваемости можно упарываться значительно меньше.
То есть, культурный контекст нужен не только для того, чтобы объемно нарисовать сеттинг, но и для того, чтобы вложить в него некий месседж. Например, "бумажные стены несокрушимы... для тех, кто верит, что они несокрушимы".
Одна из проблем с текстом мэтра состоит в том, что сеттинг именно Токугавской Японии ему, в общем-то, низачем и не нужен, он не несет месседжа. С тем же успехом "фуккацу" могло работать в хэйанском сеттинге, в эпоху Нара или Асука, в эпоху Мэйдзи... Господи, его можно было переназвать в "воскрешение" и отправить работать в любой дженерик фэнтези-сеттинг. Ему не нужен даже буддизм, потому что, эй, слово "фуккацу" вообще-то христианское, точнее, создано по китайским правилам словосложения в угоду потребности христиан, и сам описанный концепт ни разу не буддийский в своей основе.
Короче, если у вас нет месседжа, который требует именно японского сеттинга - может, и нет смысла писать в нем? Или, как вариант, написать про сказочную страну Киппонию, где все носят шимоно, сочиняют кайку и наслаждаются игрой бейш на гомисэнах?
Но, допустим, месседж, связанный с сеттингом, у вас есть. И вам позарез нужно писать именно в нем. Что ж, поехали.
Сеттинг эпохи Кофун-Асука
Знаете, я не верю, что кто-то всерьез захочет писать в этом и более раннем сеттинге. Но чем чёрт не шутит.
Ваше основное чтение - "Кодзики" и "Нихон Сёки". А также "Манъёсю" и китайские тексты эпохи Суй и Тан. "Манъёсю" составлен значительно позже, но народные песни, которые вошли в его корпус, могли быть созданы как раз в это время. А китайские тексты эпохи Тан - недостижимый образец культуры и цивилизации для японцев той эпохи.
Ваша главная ось напряжения - конфликт между "отеческой" религией синто и пришлым буддизмом, между старыми родами, числящими в предках богов, и понаехавшими китайцами и японцами, книжниками и монахами, на которых опирается власть императорского рода, между ветхой родоплеменной моралью и новыми (для японцев) универсалистскими учениями, между неписаными (ибо письменности нет) нормами взаимоотношений и писаными законами рицурё, между японским языком и китайской письменностью. Неважно, о чем ваш сюжет - этот конфликт настолько всеобъемлющ, что проходит через все сферы жизни любого японца, в любом сословии. Это время великиз перемен и превращений. Крестьяне превращаются в податное сословие, варвары - в императорских подданных, воины - в чиновников, родовая знать - в аристократию, старые боги - в перевоплощения Будды, святых и демонов.
Основное оружие - копьё и лук. Меч - штука редкая и драгоценная. Воинская прическа - оданго, два пучка волос по бокам головы. Доспех сплетен из кожи и ивовых прутьев, крайне редко сделан из железа - но и железный воспроизводит все ту же конструкцию "ивовой корзинки", поджалуй, лучши в мире доспех для пехотинца на тот момент... но совершенно енпригодный для верховой езды. Ну и не надо, потому что конь - редкое заморское чудище, на котором ездят считанные единицы вельмож и полководцев, а эта публика может себе позволить импортный китайский доспех конника.
Кимоно в привычном нам виде и близко нет. Но оно уже называется "кимоно", потому что это означает просто "одежда" (которую носят на плечах, "киру"). И мужчины, и женщины носят куртку-"кину" с узкими рукавами. Узкими - потому что примитивные ткацкие станки не дают разгуляться в ширину. Штаны подвязываются под коленками. Чем дальше, тем больше среди женщин входят в моду юбки мо, привезенные из Китая счерез Корею. Да, в Японии того времени много корейцев, беженцев из Пэкче. Основной источник ткани - конопля, но уже начинаются активные попытки в шелководство.
Японцы той эпохи - безусловные варвары. Их попытки натянуть на себя китайскую культуру похожи на попытки боярских дочек блеснуть в кринолинах на ассамблее Петра. Кстати о боярских дочках: конфуцианская мораль еще не загнала японок на женскую половину, и они довольно активно участвуют в общественной и общинной жизни. Возможно, и Японией управляет женщина - императрица Суйко. Точнее, император Суйко - титул тэнно не предусметривает феминитива. Кстати, именно в это время японские императоры впервые называют себя японскими (Ниппон) императорами (тэнно). До этого страну называли, скорее всего, Ва. Могли называть и Ямато, но тут нужно принять во внимание, что Ямато была не единственной областью, вокруг которой формировалась японская цивилизация - были еще области Идзумо и Нанива, которые вполне могли бы стать альтернативными центрами развития. Соответственно, название Ямато нельзя распространять на всю Японию.
Между временами богов и героев и эпохой Кофуку-Асука еще не пролегла почтительная историческая дистанция. Боги-предки и чудовища-варвары воспринимаются как нечто реальное, заклинания, колдовство и чары - повседневная практика.
Если вам нужно языковыми средствами передать причастность к этой эпохе, создать эффект остранения, то во всех японских словах, где в современности произносится "х" пишите "п". Потому что так оно тогда и произносилось: Нипон, Тайпо, Киёмипара.
Ещё одна языковая фишка, которую хорошо бы сделать, если вы ее потянете - передача китайской и корейской лексики собственно китайской и корейской лексикой. Она еще не обжилась в японском, еще не получила своего особого японского звучания - скорее, спонтанное коверкание кто во что горазд. Попробуйте, например, изобразить ученика, который силится овладеть стихом "Чуан цянь мин ээ гуан...", а вымучивает из себя "сёоооо дзэээн мэээй гэээ кооо..."
Самое благодатное в этом сеттинге - ну, помимо того, что можно замутить чудесную сагу о борьбе старых и новых богов - то, что эпоха мало популярна, и вряд ли вас будут так хватать за руку, как я нашего мэтра. Самое неблагодатное: вам никуда не уйти от Китая эпохи Тан и Кореи времен Троецарствия. А там все задокументировано куда лучше и знатоков вопроса куда больше, особенно в свете бешеной популярности китайских и корейских исторических дорам.
Еще вам пригодится вот эта книга: http://loveread.ec/contents.php?id=90796
Сеттинг эпохи Нара
Страну уже не плющит между японским и китайским. Буддизм и китайские законы утвердились в Японии окончательно, так что по китайской моде одеваются решительно все, до последнего крестьянина. Правда, мода эта переосмыслена и приспособлена под здешние потребности, но в церемониальном придворном платье все еще много общего с церемониальным придворным платьем Китая. И это чуть ли не последняя эпоха, когда женщины активно носят ожерелья, серьги и кольца, в дальнейшем от них откажутся.
Культурный обмен идет в сторону, обратную прошлой эпохе. Если раньше в Японию валом валили от неурядиц в своих странах китайцы и корейцы, то сейчас японских знатных юношей посылают на учебу в Китай. Некоторые из них там и остаются. Например, Абэ-но Накамаро был какое-то время губернатором Вьетнама (в тот момент подчиненного Китаю). Но большинство возвращается.
Столица Нара распланирована по образцу Чанъань, аккуратными квадратиками кварталов, с севера на юг. Впервые нарушен освященный веками обычай переносить столицу после смерти императора: страна нуждается в стационарном административном центре и сети дорог, ведущих к нему. Но не так все просто: Нара не утвердилась в статусе столицы. Тм понастроили так много буддийских монастырей, и их настоятели, забрав себе слишком много влияния, так обнаглели, что император Камму от греха подальше перенес столицу в Хэйан (будущий Киото). Кстати, Нара тоже не называют Нара, его называют Хэйдзё.
Попытка огосударствления земли по китайскому образцу проваливается. Также проваливается попытка раздавать крестьянам в собственность целинные земли. Большинство простонародья все еще рассматривает земледелие как подсобное, второстепенное занятие по отношению к охоте и собирательству, и уж тем более не хочет мордоваться, выращивая трудоемкий рис вместо проса. Но зато родовая знать и монастыри двумя руками хватаются за возможность получить землю в собственность. Так зарождается феодальное землевладение в Японии.
Императором в вашем сеттинге опять может оказаться женщина - Гэммэй или Гэнсё. Именно по приказу Гэммэй книжник О-но Ясумаро записывает с слов сказительницы Хиэда-но Арэ "Хронику деяний былых" (Кодзики). Также записываются летописи "Нихон Сёки", "Фудоки", поэтическая антология "Манъёсю", сборники китайской поэзии "Кайфусо". Японцы, с одной стороны, постепенно излечиваются от комплекса неполноценности перед Китаем, а с другой, начинают ощущать опасность вытеснения своей собственной культуры и религии, которая, как ни крути, легитимизирует правящий дом. Отсюда - стремление собрать, зафиксировать, кодифицировать отечественную поэзию. Составление поэтических сборников надолго, на века вперед, становится важным государственным делом.
Ключевая эстетическая категория - "котодама", наполовину эстетическая, наполовину религиозная концепция "души слова". Японцы верят, что слова имеют силу и власть, что правильно сложенный стих может оказаться чудотворным. Именно поэтому поэзия - государственное дело, а народные песни всех покоренных провинций - достояние двора: таким оборазом утверждается мистическая власть императора над этими провинциями, их связь с правящим домом. Сочиняя фэнтези об этом периоде, никак нельзя "душу слова" обойти вниманием.
Но, помимо японской мистики, в моду входит и китайская: даосские практики, гадание на Книге Перемен, астрология и прочий фэн-шуй. Этим понемногу занимались и раньше, но именно в эпоху Нара дело приобрело организованный характер: буддийским монахам, которые промышляли гаданиями, запретили заниматься этим делом, но зато при дворе завели управление Оммё-рё, "Службу света и тени", которое стало централизованно заниматься делами потусторонними. К онмёдзи, служащим в управлении, переходят также обязанности придворных шаманов по отправлению синтоистских обрядов для двора.
Громоздкий способ записи иероглифами на слух, известный как манъёгана, зарождается, расцветает и угасает именно в этот период, породив хирагану, катакану и с полдесятка других упрощенных способов записи, не получивших официального признания. Буддийский монах Кукай кодифицирует японскую фонетическую систему "годзюон" (пятьдесят звуков), сочинив стишок-панграмму "Ироха". Может быть, это был и не Кукай, но традиция предписывает деяние именно ему. Какое-то время спустя именно с этого стишка японские дети начинают обучение грамоте. У нас говорят что-то вроде "азбучная истина", японцы говорят "да это же ироха".
Азбука катакана получает распространение благодаря ученикам Дайгаку, придворного училища для отпрыска благородных фамилий, готовившего их к государственной службе. Юноши зазубривали китайский (это официальный язык бюрократии и всяческй учености) и, чтобы легче запоминать чтения иероглифов, набрасывали на полях книг уже знакомые иероглифы с похожим чтением. Чтобы не занимать много места и не напрягать лишний раз кисть, они упрощали начертания этих шпаргалок до двух-трех черт. Так, на основе уставного письма, появилась катакана.
Азбука хирагана получает распространение в среде женщин. Буддийско-конфуцианская мораль уже выпихивает понемногу женщин из всякой общественной жизни, но есть сфера, из которой их выпихнуть пока нельзя: сфера сакрального, причем именно синтоистского, тесно связанная со сложением стихов и песен, а также запоминанием и пересказом легенд. В эпоху Нара все еще сохраняется институт придворных сказительниц, наставляющих монархов в священной истории их рода. Так что с распространением бумаги и письменности женщины становятся основными производительницами, так сказать, национального поэтического контента. Отсюда интерес к простому способу записи. Хирагана - это поначалу попросту манъёгана, записанная неуставным "травяным письмом", где с каждой итерацией написание упрощается до тех же двух-трех черт. Ну и красота записи играет не последнюю роль.
Обратите внимание: если у вас действие происходит в начале эпохи Нара, где-то в первой половине 8 века, то в организованном порядке ничего вышеперечисленного еще нет: и Онмё-Рё пока не учредили, и Кодзики только-только пишутся, и Дайгаку не основали, и вместо хираганы с катаканой 100500 способов записи бастардизированными иероглифами. Но в то же время все это находится в процессе становления, утрясания и упорядочивания, и приходит к каким-то устаканившимся формам к концу 8 столетия.
Ключевое политическое событие - восхождение рода Фудзивара и борьба между разными его представителями за власть. Я не буду описывать тогдашние игры престолов, но замечу, что они пока еще не носят того вегетарианского характера, какой приобретают в эпоху Хэйан. Например, неудачливого заговорщика Фудзивара-но Накамаро казнили со всеми гаремом и всеми детьми.
Чтение: помимо вышеперечисленного - "Фудоки".
Сеттинг эпохи Хэйан
Если вы пишете об эпохе Хэйан, вам нужны тексты, тексты и еще раз тексты. У знати только и разговоров, что о текстах; чиновники пишут дневники и отчеты, знатные дамы пишут дневники и романы, и все, решительно все, пишут стихи. И все без конца обсуждают это между собой.
Подражательность и вторичность тоже идет вам в плюс: в эпоху Хэйан быть оригинальным никто и не пытался, образы и тропы кочевали из текста в текст. Если что-то длинное, то оно как хвост фазана, если что-то пышное, то в восемь слоев, если широкое, то как подножья гор. Просто берите тогдашние сборники стихов и тащите оттуда - "мерками, вёдрами, горшками!" Использование типовой тогдашней образности в современном тексте будет смотреться выигрышно со всех сторон: кто читал хэйанскую поэзию, тот заценит знание материала, кто не читал, заценит просто красоту.
Общим ощущением той эпохи является ностальгическая сентиментальность, или, как любят писать литературоведы, "моно-но аварэ". "Моно" - это "вещь", "аварэ" - это "Ах!", но не радостное, а печальное "Ах!" Потому что вещь, какой бы она ни была, рано или поздно погибнет. Отцветет цветок, постареет и умрет красавица, обветшает наряд... Так что нужно любоваться, любоваться, любоваться прямо сейчас! Если ваш персонаж будет постоянно ловить глазом какие-то детальки и умиляться им, находить что-то поэтичное в любой ерунде, то у вас получится правильный настрой.
Чего вам нужно избегать - так это анахронизмов. Самураи пока еще - далеко не зерцало японского духа, они скорее хамье неграмотное. Героизм и стойкость в списке ценностей где-то ближе к концу, гораздо выше ценится интеллект, воспитание, утонченность и умение ловко выкрутиться из неприятной ситуации. Никакого кодекса бусидо нет еще и в проекте. Главное оружие самурая - лук, а не меч. Воинские дома так и называются - "дома лука и стрел". Даже доспех устроен так, чтобы не мешать стрельбе, поэтому наплечники зачастую болтаются вольно. В ближнем бою он защищает не очень хорошо, но ближний бой - это для нижних чинов, или если дела пойдут совсем уже плохо. Безбашенная отвага типа "умри но сдохни" совершенно не характерна для воинов той эпохи, характерно обратное: хладнокровие, расчет, способность к переманеврированию противника и воинская хитрость.
Идеальным фэнтези в хэйанском сеттинге нам видятся "Рассказы облачной страны" Ильи Оказова и Надежды Трубниковой. Я не призываю подражать, это просто откровенная реклама.
https://umbin8.wixsite.com/izumo
Чтение: его много!
Поэтические сборники: Кокинсю, Кокинвакасю, Синкокинсю.
Лирическая проза: Исэ-Моногатари, Ямато-моногатари, Дневник путешествия из Тоса, Записки у изголовья, Записки паутинки (подёнки, бренной жизни - зависит от перевода) - это минимум. Но вообще-то хватайте и читайте любой дневник знатной дамы, до которого у вас дойдут руки.
Романы: Повесть о Гэндзи, конечно, маст рид. Повесть о Такамура, Повесть о прекрасной Отикубо, Повесть о Хамамацу, Путаница (Торикаэбая моногатари), Повесть о дупле - и вообще все, до чего руки дойдут.
Сборники рассказов и анекдотов: Кондзяку-моногатари, Удзи-сюи моногатари.
Сеттинг эпохи сёгуната
Это не официальная периодизация, это я для своего удобства объединила конец Хэйана, Муромати и Намбокутё.
Общий настрой: все посыпалось, всему пиздец, но мы делаем вид, что все нормально, улыбаемся и машем, сочиняем стихи и весело выпускаем себе кишки.
Вот тут я рекомендую вам первое со времен Кофуку собственно историческое чтение: "Нихон гайси". Да, эта книга написана не современником, а токугавским диссидентом Рай Санъё. Да, она несколько зубодробительна. Но зато она исчерпывающе объясняет, как от благостного Хэйана японцы докатились до жизни такой. Рай Санъё вообще ни разу не объективен, у него если кошка бросила котят - это сёгун виноват; но у него вы получите инсайт человека другой эпохи, и при этом все-таки японца. Ну и примечания и справочные материалы переводчика В. Мендрина лишними не будут.
Также абсолютный мастрид - "Хэйкэ Моногатари", она же "Повесть о доме Тайра". То есть, гунки-моногатари, воинские повести, нужно прочесть все, до каких руки дойдут, но без "Повести о доме Тайра" вообще ни за какую писанину браться не надо. И второй мастрид, без которого ничего писать не надо - это "Повесть о великом мире" или "Тайхэйки".
Также стоит прочесть "Записки из кельи" Камо-но Тёмэя и "Записки от скуки" Кэнко-хоси. В обоих случаях, кроме прекрасной литературы, у нас точка зрения людей, которые от окружающего пиздеца бежали в затвор, в религию, в чистое искусство.
Что главное? Именно в этот период окончательно складывается и становится доминирующим самурайский этос, а из "трех учений" доминирующим становится конфуцианство. Точнее, неоконфуцианство в изводе Чжу Си. Именно он канонизировал классическое Четверокнижие, которое вам также абсолютно имеет смысл прочесть. Потому что если до этого, в эпоху Хэйан, конфуцианство было интересно в основном специалистам по конфуцианству из придворного училища Дайгаку, то в эпоху сёгуната оно пошло в широкие народные массы.
Причем если на континенте буддизм и конфуцианство были несколько на ножах, то в Японии, напротив, самыми активными распространителями конфуцианства были буддийские монастыри, и в тех же гунки-моногатари конфуцианские и буддийские месседжи часто перемешаны так, что никакая Золушка не разберет.
Сеттинг Сэнгоку-дзидай
Главный перелом, произошедший в сознании японцев того периода, который вам лучше бы не оставлять вниманием: японцы оконательно перестали делать вид, что возможно и желательно какое-то возвращение к Хэйанской государственности, где главную роль, пусть и чисто церемониальную, играет монарх. На монарха все забили. На сёгуна все забили. Каждый взял суверенитета, сколько смог унести, и на нем сидит.
Поскольку принципы монархизма и сёгунатства отдали Будде душу, из жизни простого самурая начисто исчезла какая-либо идейная направленность. Если в прошлую эпоху люди вроде Кусуноки Масасигэ и Нитта Ёсисада отстаивали принципы императорского правления или же, наоборот, рубились за то, кто у нас самый правильный и достойный сёгун, то в эпоху Сэнгоку всем на это уже плевать, и целеполагание самурая сводится только к служению собственному даймё. Вассальная верность становится тем самым абсолютным принципом, который нам любят показывать в исторических фильмах.
Вообще, об этой эпохе имеет смысл не столько читать, сколько смотреть кино. Благо японцы его любят, и наснимали вдоволь.
Чтение:
Интересных текстов то время породило немного, по сравнению с разнотравьем Хэйана - вообще кот наплакал. Вам нужны в первую очередь многочисленные наставления и уложения сэнгоку-даймё. Они издавались в многочисленных сборниках типа "Идеалы самураев", перевод зачастую корявый, но для общего представления подойдет. Сборник поучтельных рассказов "Отогидзоси" тоже пригодится, но не как источник сюжетов - события этих рассказов происходят в основном в эпоху Хэйан - а для понимания того, каким видели прошлое люди эпохи Сэнгоку.
Вот что нужно еще отметить: сами по себе хэйанские тексты уже изрядно забыты. Они растыканы по монастырским и княжеским библиотекам, их время от времени переписывают, но интересуются ими единичные энтузиасты. Язык изменился, прециозные романы уже непонятны широкой публике, да и некогда их читать. Знаменитых поэтов уже почти никто не помнит, стихов их не читает. Так что о прошлом японец эпохи Хэйан знает из двух источников: отогидзоси и театр.
Да, именно в это время стартует театр Но. Музыкант и танцор Каннами Киёцугу решил однажды поднять свою труппу над уровнем традиционного народного фарса, и запустил несколько пьес собственного сочинения из жизни великих людей прошлого, а также о всяких мистических сверхъестественных явлениях. Получилась бомба, все пошли подражать, зародился жанр. Самураям, составлявшим большинство зрителей, необычайно заходили истории как о великих воинах прошлого, так и о загробной жизни, которая, в силу специфики профессии, их остро интересовала. Женская аудитория, в свою очередь, любила пролить слезку над историями о несчастной любви. Часто-густо любовь, война и мистика в одном сюжете переплетались: например, в пьесе "Лодка Бэнкэя" Ёсицунэ сначала прощается со своей наложницей Сидзукой, а потом на корабле сражается с духами побежденных им когда-то Тайра. Вот вам и несчастная любовь, и экшн, и мистика в одном флаконе. Это были блокбастеры. Века спустя, в эпоху Токугава, театр Но превратится в элитное зрелище для самураев и знати, по уши увязанное в традиции и формальности. А в эпоху Сэнгоку это вполне себе оторванное действо со спецэффектами, настолько успешное, что иные даймё порывались его запрещать - ибо не должен самурай развлекаться, а должен денно и нощно думать о службе.
Вот из этих пьес народ и узнает о принце Гэндзи, поэтесе Комати, поэте Сайгё, юном Ёсицунэ и прочих исторических и литературных персонажах. Также существуют несколько пьес на китайские сюжеты, либо же на совершенно фантастические, вроде той, где Бо Цзюй-и приезжает в Японию и встречается с японским богом поэзии Тэндзином. О современности не пишет вообще никто - настолько вот она не радует японцев.
Примечательно то, что фабульность в пьесах Но отсутствует начисто. Пьесы часто обращались к одним и тем же сюжетам, которые зрителю были хорошо знакомы. Их смотрели не для того, чтобы узнать что-то новенькое, а чтобы вдоволь поСПГСить над знакомым сюжетом: что же автор на этот раз имел в виду?
СПГС вообще становится главным принципом искусства. По-японски это называется "югэн" - сокровенное и таинственное. Автор, исповедующий принцип югэн, обязательно снабдит текст жирным подтекстом. Читатель, исповедующий югэн, будет обязательно искать подтекст даже там, где его нет. Немногочисленные знатоки и хранители древних текстов перетолковывали их порой так, что на уши не натянешь.
То же самое и с другими сферами жизни. Вот пришел из Китая приятный обычай: пить чай. Нет, мы не будем просто так пить чай, мы из этого сделаем целое священнодействие. Вот в старину было принято любоваться сакурой, сливой, луной или опадающими листьями, сочинять стихи, ну и прибухивать понемножку, не без этого. А мы соорудим сад из голых камней, будем любоваться ими - и медитировать на них до полного просветления. И так далее.
Кроме всего прочего, Сэнгоку Дзидай - "открытая" эпоха. Купцы много торгуют с Китаем и Кореей, а в Китае как раз цветет и пахнет эпоха Мин, преизобилующая интересной живописью и литературой. Японцы знакомятся с "Троецерствием", "Речными заводями" и рассказами сяошуо, картинами в жанрах "цветы и птицы", "горы и воды" и т.д. Кроме того, в страну пришли идеи интересного философа Ван Янмина, которые на самурайское мировоззрение легли как родные.
Так что вам для понимания тогдашней атмосферы нужны пьесы Но, стихи рэнга, китайские романы (хотя бы прославленные "четыре шедевра эпохи Мин") и рассказы, а также подчитать насчет философии Ван Янмина, лучше всего статьи А. Кобзева. Еще есть книга Е. Штейнера "Иккю Содзюн. Творческая личность в контексте средневековой культуры" и "Предания о дзэнском монахе Иккю по прозвищу «Безумное Облако»".
И можно еще напомнить, что в страну заглянули также европейские идеи в виде христианства, "рангаку" (европейской науки) и огнестрельного оружия.
Эра Токугава она же эра Эдо
Тут у нас, как и с Хэйаном, много-много чтения. Потому что японцы в этот период много-много писали.
Хайку. Их писали очень многие, большинство для развлечения, кое-кто профессионально. Трое из четырех Великих Хайдзинов - Мацуо Басё, Ёса Бусон, Иса Кобаяси - обязательны к прочтению.
Обязательны к прочтению рассказы Ихара Сайкаку. И другие укиё-дзоси, если вы их найдете.
И дааа, конечно же, пьесы Мондзаэмона Тикамацу. О, Тикамацу Мондзаэмон!
Всё это написано в эстетике укиё, так что давайте поговорим об этой эстетике.
С одной стороны, после веков войны всех со всеми в Японию пришла стабильность. Появился смысл копить матценности, строить дома и развиваиь производство без страха, что набигут войска соседнего даймё и пустят все с дымом.
С другой стороны, это была стабильность потихоньку загнивающего болота. Режим Токугава был военной диктатурой, которая поддердивала внутри дисциплину осажденного лагеря, нр при этом ни с кем не воевала. А чем занимается военное командование в отсутствие войны? Правильно, шагистикой и задрачиванием блеска пуговиц. Такое тошнотворное произведение, как "Хагакурэ", до малочей регламентирующее жизнь самурая, могло появиться только в эру Токугава.
Да, его тоже надо прочитать, несмотря на тошнотворность.
Жизнь тех, кто к самурайскому сословию не относился - крестьян и горожан, а также родовой знати - режим регламентировал в значительно меньшей степени, но тоже лез куда не просят. Издавались указы по поводу узоров кимоно, женских и мужских причесок, театральных представлений, книгопечатания и чего только не. Даже проститутки были расписаны по рангам. Самым страшным в токугавской цензуре была не столько ее жесткость, сколько непредказуемость. Никто не знал, что стрельнет в задницу очередному наставнику сёгуна илди самому сёгуну. Навернка все слышали про "собачьего сёгуна" Токугава Цунаёси? Ну вот остальные чудили меньше, но все же чудили.
Народным ответом на вот это вот всё и стала эстетика "укиё", дословно "уку" - плыть и "ё" - "мир". Основной неписанный постулат этой эстетики - что жизнь изменчива как вода, и потому жить нужно настоящим моментом. Укиё сознательно отказывается от всяких претензий на вечность, делая упор на доступность и массовость. Укиё-дзоси написаны простым народным разговорным языком. Морализаторство сознательно отброшено, иногда его используют как фиговый листок цензуре - например, "Женщина, предавшаяся страсти" Ихары Сайкаку может при желании рассматриваться как роман- предостережение против распутного образа жизни, но очевидно, что таким образом оправдывается неприкрытый эротизм повести.
Укиё рассматривает в первую очередь актуальное и злободневное. Тикамацу буквально творил по принципу "утром в газете, вечером на сцене". Да, у него есть много пьес на историческим материале, но не меньше - на современную. тематику. "Укиё-э", популярные ныне картинки - это дешевые печатные листки, которыми иллюстрировали новости, анекдоты, программы театров. Изрядная часть этих гравюр - попросту реклама очередного спектакля Кабуки со знаменитыми актерами или "веселого дома" с куртизанками. Много печаталось откровенной порнухи, которую цензура не успевала ограничивать. Хайку - это короткий стих, вызванный мгновенным переживанием. Его "собрат" сэнрю ещё более злободневен. Кёка, которая пишется в размере танка - вообще чистая сатира или комедия.
Кстати, о чувстве комичного. Японцы в высшей степени котируют туалетный юмор. Также в большой чести юмор, построенный на игре слов. Еще японцы великие мастера иронии и сарказма.
Именно в это время кодифицируется тот обоаз японца, который нам всем привычен, и те понятия, которые мы привыкли отождествлять со словом "японец". Гейши, Кабуки, чайные домики, кимоно в привычном нам виде, якудза (которые в те времена назывались бакуто), хайку, печатные гравюры - все это появилось в эпоху Эдо.
А теперт внимание, лопата. Вернемся ненадолго к нашему мэтру.
Господин Имори прочел стихи:
– Ах, для меня любовь – не горная тропинка
В местах, не познанных доселе мной,
И все равно,
Какой полно тоской
Мое блуждающее сердце!
Стихи, надо заметить, принадлежали не господину Имори, но вряд ли банщица была в состоянии определить их авторство на слух.
На фоне всех остальных факапов и фейлов мэтрового текста этот почти теряется, но если вы хотите писать в японском сеттинге лучше мэтра, то едва ли провинциальный самурай Имори вообще мог цитировать Кокинвакасю. Это так же нереально, как русский дворянин времен Екатерины, цитирующий "Слово о полку Игореве".
Однако во 2-й половине 18 века ситуация меняется благодаря человеку, о котором вам абсолютно имеет смысл знать.
Звали этого человека Мотоори Норинага, и знаете, что он сделал? Он заново открыл Японию.
Унаследовав от отца-купца торговый дом Оцу, он разорил его дотла, почле чего подался в Киото изучать медицину и конфуцианство. Но по ходу дела заинтересовался старинной японской поэзией. После чего заинтересовался "Кодзики", язык которой был современникам уже непонятен. 35 лет он посвятил переводу книги с японского на японский, и по ходу выступал с лекциями о синто, которое на тот момент уже нечувствительно слилось с буддизмом. Он пробуждал в японцах национальное самосознание, призывал читать старинную литературу, популяризовал, в частности, "Повесть о Гэндзи" и стихи "Кокинсю". Его последователи гнули ту же линию, и в результате японцы 2-й половины 18 века и дальше уже могли хвастаться знанием "Исэ-моногатари" или "Синкокинсю". А вот до него - ещё нет. До него провинциальный самурай мог скорее "Цзин, Пин, Мэй" процитировать, чем японские стихи 10 века.
И очень сильно вам пригодятся книги А. Мещерякова "Книга японских символов. Книга японских обыкновений" и Е. Штейнера "Манга Хокусая: энциклопедия старой японской жизни в картинках".
**********************************
А в общем и целом главное, что нужно помнить - это что для себя японцы ни разу не экзотичны. Все, что они делают, для них самих совершенно нормально, и главная задача автора, пишущего в японском сеттинге - передать ощущение этой нормальности, обыденности. Тогда, если вы пишете фэнтези или приключения, обыденность выгодно оттенит элемент необычного и удивительного.
Ну и, конечно же, "Кодекс - это не свод законов, это скорее общие указания" (с) Капитан Гектор Барбосса.