Патриотизм

Так случилось, что в моем детстве мне довелось жить в посёлке Арья-Шахр на реке Зайен-Дерун под Исфаханом в Иране, где мой отец строил металлургический завод. И потому мои детские воспоминания отличаются от того, что помнят мои сверстники. 

Но среди видов, которые всплывают в памяти, мало фонтанов, минаретов и рынков, гораздо чаще вспоминаются детские сладости, самой любимой из которых была шоколадная рыбка в золотой фольге. Когда её раскрывали, появлялся шоколадный бочок, под слоем шоколада был зефир, а внутри рыбки, имитируя скелетик, было песочное печенье. Стоила она два реала. Были ещё и туманы, но этих денег я никогда не видела, а вот с неизменными двумя реалами часто ходила в супермаркет около дома за рыбкой. Продавцы улыбались мне и провожали глазами: у меня были белые волосы и синие глаза, что тут считалось очень красивым.

...И именно эта рыбка  сделала из меня диссидента. В 1972 году семья вернулась в Ростов, и мать сказала, что мы пойдём по магазинам. Но мы лишь очень долго бродили по каким-то тёмным подвалам, где под стеклянными витринами лежали огромные жёлтые, белые и коричневые кубы, кусочки от которых заворачивали в бумагу цвета ореховой халвы, а потом мы оказались у нашей калитки. «Мам, ты же сказала, что мы пойдём по магазинам...» «Ну да, мы  в них и были...», ответила мать. «А... рыбка?» «Рыбка была в Иране, а тут нет...»

 Нагрузка детскому мозгу выпала непосильная. Где же магазины? Не могут же быть магазинами эти подвалы? Почему в них нет рыбки? Почему в Иране рыбка была, а тут её нет? Но волей судьбы ответ был найден этим же вечером. Отец вышел за сигаретами, а я увязалась следом. Табачный лоток стоял в парке под берёзами, а за ними возвышался гранитный памятник. В Иране такого не было. «Кто это, пап?» Отец ответил, что это Ленин, создатель первого в мире социалистического государства. «А Иран?» «Иран - капиталистическое государство», ответил отец. Моё мышление всегда было быстрым и немного извращённым. «Так это из-за этого Ленина тут нет рыбки?» - спросила я напрямик. Отец, естественно, член партии, шикнул на меня. А я шестым чувством поняла, что угадала.

Ни школа, ни университет не смогли пробудить любви к первому в мире социалистическому государству. Я ненавидела патриотическую риторику, слушала по ночам ВВС по иранскому коротковолновику, читала Мандельштама в самиздате и была абсолютно уверена, что патриотизм - это не про меня.

Перестройка застала меня в университете, хлынул поток запрещённых ранее книг, было много болтовни, суеты, разговоров. И болтать бы мне и дальше, не случись одно мелкое событие, которое и событием-то не назовёшь... Просто президент моей страны прилетел тогда  с визитом в другую страну. Он, в дупель пьяный, вывалился по трапу самолёта вниз, и, шатаясь, двинулся вперёд, аккурат туда, где разместился небольшой оркестр военно-морской пехоты США.  И, пьяный, стал... дирижировать этим оркестром, точнее, пьяно размахивать руками в такт музыке. Он был лицом моей страны. Он представлял мою страну.

Помню, что сначала что-то случилось с шеей, она зачесалась и по ней пошли пятна. Потом стало жарко и невыносимо тяжело. Потемнело в глазах и  откуда-то из недр души, вообще-то довольно кроткой, поднялась чёрная жажда убийства. Двинуть бы по этой красной бухой харе... не рукой, нет... топором, молотом, серпом... чем угодно, лишь бы она исчезла с глаз навсегда.

...После просветления пришло неожиданное понимание, что я, выходит, патриот. Иначе бы не было так стыдно и больно, да?  Так неужто патриотизм - чувство всё-таки врождённое?