История склёпа, или Пять копеек о цензуре

     Печальные стоны о «днях советской цензуры, и как она помогала» я слышал не раз; люди теперешние вообще любят иногда повспоминать «прекрасное далёко» с ностальгическим «Ах, жили же люди». И я в целом эту ностальгию понимаю, ибо «всюду лучше, где нас нет» и т.д. На сию тему есть очень подходящее стихотворение Кушнера, откуда, в частности, вот припомнилось:

     Ты себя в счастливцы прочишь,
     А при Грозном жить не хочешь?
     Не мечтаешь о чуме
     Флорентийской и проказе?
     Хочешь ехать в первом классе,
     А не в трюме, в полутьме?

     Написано в 1978. Что характерно. Советы тогда цвели вовсю, однако людям было свойственно ностальгировать всегда, равно как и осознавать (правда, уже другим людям), что дело это бесперспективное и дурацкое.

     Ну да ладно. Прыгаем далее.

     Я вообще хочу просто поделиться жизненным опытом, как это всяким старым пер... прожившим долгую жизнь мудрецам свойственно. Итак, я тоже был маленьким, и у меня была бабушка... (с) Ну, она и вправду была. И я очень хорошо помню, как примерно годиков в семь я что-то такое читал историческое, восторженно-ленинское – сказку про Дедушку Ильича, полагаю, они тогда повсюду витали аки пыль. И в процессе чтения о том, как Добрый Ильич вместе с Хорошими Рабоче-Крестьянами победил Плохих Буржуинов и сверг Злого Царя, до меня дошло, что царя-то злого убили. И не просто так, а со всем семейством. Уж не знаю, что такое я читал, но уяснил, что Добрые и Хорошие убили детей. Маленьких. Ну, точнее, маленьким-то там был царевич, но и дочки были не сказать чтобы сильно взрослые... Я впал в когнитивный диссонанс и пошёл к бабушке. Той самой, о которой писал топиком ранее, – которая не по части пирожков, а по части литературной и театральной критики. И бабушка сумела так эффективно донести до мелкого меня, что на сию тему говорить НЕЛЬЗЯ, ну вот вообще нельзя, в принципе, и точка, а лучше и не думать тоже, во избежание, – что я осознал, проникся и долго не говорил. И не думал. Она так меня пугнула, что я выбросил эту Сложную Взрослую Вещь из головы. Сам себе наврал, что забыл, и сам себе поверил. А вспомнил – вслух – уже ну о-очень потом... в те непопулярные ныне времена, когда и думать, и даже, о ужас, говорить стало неопасно.

     Если кто не понял, к чему был сей дивный пассаж из дней детства, то проехали. Скачем дальше.

     Я был, что называется, книжным ребёнком. Вырос среди книг и очень гордился, что вот у всех мещанские серванты с посудой и салфеточками, а у нас – стеллажи с книгами. И не только гордился, а читал. Все эти взрослые книжки с нерусскими именами на обложках (без иллюстраций, ура, ностальгия, эх...) – и с русскими именами тоже читал, хотя с меньшим успехом, ибо как-то оно в основном не заходило. Вот допустим, Диккенс – это да... или там Голсуорси... и вообще много кто. Но я не о своём послужном списке, а о том, что такой читатель я всегда был один. В одной школе, возле дома, потом в другой, весьма крутой, математической для особо одарённых... но всюду я со своим интересом к чтению книжек был бронтозавром. Поговорить о книжках было не с кем. Вплоть до третьего курса универа я и не догадывался, что о книжках можно говорить с ровесниками – что бывают и другие люди моего возраста, кому это интересно.

     Внимание, мои школьные годы – это СССР. Это «самая читающая страна». Это предмет ностальгии многих, верующих, что в те прекрасные дни образование было Идеальным (а теперь отстой), люди были Добры, Честны и Бескорыстны (а теперь все девицы шлюхи, а все мужчины – ворьё и продажные стяжатели), а что до книг – о да, Люди Читали Книги! Прямо в метро и прочем общественном транспорте!!! А теперь только в айфоны пялятся и играют в геймы.

     Но только я те времена помню. И в классах весьма переполненных, человек этак на тридцать с лишним детей, я всегда был одним таким чудаком, который таскает с собой книги. И пялится в них не только на уроках (тут простительно, уроки же скукота, и вообще на них круто делать что угодно, кроме уроков), но даже на переменках. Ботаааник... Путём внимательного наблюдения за одноклассниками я выявил ещё пару человек, которые кое-что читали, кроме школьной программы. Но попытки на этой почве сойтись всегда разочаровывали – ибо потенциальные Читатели на поверку оказывались лишь случайными купальщиками в этом безбрежном океане. Они, образно говоря, только босиком по песочку прошлись и пятки замочили...

     А со склёпом вышло вот как. Классе, кажется, в седьмом (мне было тринадцать) пришла к нам новенькая девочка, которая мне сразу понравилась – у неё была длиннющая коса и тихий голос, и вообще она была спокойная, с чувством собственного достоинства, мой типаж) И как-то я краем уха услышал мелькнувшее в девчачьем разговоре «Лигейя». И сказала это та самая новенькая Аня. Я просто ошалел. В школе... девочка... тоже читала Эдгара По?! А может, она и про Мореллу знает?! ВАУ. Я рискнул подойти и заговорить. И да, девочка читала! Она любит Эдгара По! И не только его, она вообще читать любит! Особенно те истории По, где есть тайны, мистика, склёпы... Тут я малость прифигел и осторожно – в надежде, что ослышался – спросил, что-что ей нравится? Склёпы, спокойно и убеждённо ответила моя принцесса с косой... разбивая моё сердце в мелкие осколочки. Даже не склёпом, а тем, что когда я её всё-таки поправил, она поглядела как на идиота и заявила, что она читала и знает. А я – нет.

     Я даже тогда почти поверил, но потом слазил в словари – ну да, как я и думал... Вот вам смешно, а как я тогда разочаровался... найти единственного человека своего возраста, знающего, кто такая Лигейя, – и тут склёп. Как обухом промеж глаз.

     А потом девочка Аня выросла и стала угадайте кем? Учительницей русского языка и литературы. Честное слово. Учит младшеклассников. Видимо, тому, как надобно слово склеп произносить с французским прононсом... То-то дети вырастают образованные...

     Чёрт с ним, со склёпом. Я бы это даже простил, но ведь дело-то им не кончилось – я так быстро не сдавался, я сделал ещё несколько заходов (косы, они штуки такие, не успел оглянуться, а тебя привязали... косой) – и быстро понял, что да, Аня читала По, но привлекли её в основном красивые «нерусские» имена и то, что потом стало зваться готикой: мрачняк, тайны, мертвецы... склёпы... тьфу!..

     В общем, как-то так. Аня была одним из, внимание, единичных случаев Читающих Подростков, увиденных мною живьём, а не по телевизору. И судя по некоторым другим увлекательным эпизодам моей школьной биографии, с взрослыми картина была не лучше. Что говорить о ребятах, когда наша классная руководительница однажды, услышав обсуждение нашумевшего спектакля по «Мастеру и Маргарите», гордо изрекла: «А я эту книгу не люблю, не читала и не собираюсь».

     No comment.

     Нет, ну потом я повстречал читающих людей – в интернате, а потом на физфаке МГУ, я даже тут вроде постик выкладывал о нашей «Четвёрке Читающих Мушкетёров»... Но честное слово, такие встречи всегда были из разряда удивительных – и крайне редких – событий.

     А если говорить о школьных уроках литературы, то я довольно рано понял, что даже мою страстную любовь к чтению они могли бы убить – если бы я практически всю программу не прочёл заранее, до светлого момента встречи с этими книгами в подаче преподавателей. Исключением была только учительница выпускного класса в интернате – она пришла к нам с филфака МГУ, обсуждала с нами неоднозначность и двойные-тройные смыслы произведений Булгакова (внимание, конец совковых восьмидесятых), читала вслух стихи Гумилёва, ходя по классу... а мы следили за её косой – да, у неё тоже была коса, и куда до неё Аниной, это была коса до полу, толстенная, и мы так и вертели головами за этой удивительной косищей... Но коса ладно – как она читала стихи!

     Тогда я впервые написал сочинение по гумилёвской поэзии именно так, как чувствовал, наплевав на все каноны школьных сочинений. А завершил посвящённым Гумилёву сонетом. Ольга Сергеевна была в восторге и со слезами на глазах говорила: ну зачем тебе – физфак?! Какая физика, тебе на филфак надо! Я сама тебя подготовлю!!!

     Но я был мелкий дурак и не внял. Да и потом, не каждый день вас без вступительных экзаменов на физфак МГУ берут... да, я повёлся, как и очень многие, на кажущуюся простоту. Тут без экзаменов и уже, а там – много труда (изничтожающего адский труд пяти лет в школе и двух в интернате) и никакой гарантии... а уж что бы сказали родители, включая бабушку...

     Но я отвлёкся. Ностальгирующие по «образованным советским денькам и Самым Читающим Гражданам» попросту то ли тогда не жили, то ли плохо запомнили. То ли не были такими, как я, – безгранично одинокими в своей любви к чтению среди огромной толпы людей, которые в принципе не Читали. Нет, умели, конечно. И книжку иной раз в руки брали – скучно же, компов с геймами тогда не было, мобил-айфонов – тем более, кино редко, а в том же автобусе делать-то что? От скуки и зачитаешь...

     Но толп Любителей Чтения, глотающих классиков аки лимонад, тогда не было. Зато были дети, замученные школьными уроками литературы, где им навязывали чужую точку зрения, напрочь убивая и способность мыслить самостоятельно, и желание задавать вопросы – зачем, всё равно ведь ответят «как надо по программе»... и саму суть любви к книжкам. Тайна. Погружение. Поиск. Новые миры – которые так непохожи, а на самом деле так похожи на наш настоящий. Новые люди – которые, в отличие от живых людей, не только делают и говорят, но и думают – и нам их мысли видны! Примеры Героев, у которых можно поучиться и чей опыт можно перенять, – и примеры того, как не надо, а главное, почему...

     Если бы в мои школьные годы не только Ольга Сергеевна (уникальный экземпляр), а вообще все учителя литературы именно обсуждали книги – с учениками, словами через рты, и спорили с учениками, и позволяли спорить нам, и поощряли такие споры – а не вбивали нам в головы, о чём именно писали классики, а Печорин был Лишним Человеком, а Базаров и Раскольников – герои и молодцы, а Татьяна и Анна Каренина – Идеал Русских Женщин, и вообще Белинский Знал Лучше... Вот если бы не это всё – и репрессии за любое вольнодумство в сочинениях – то полагаю, многие из моих ровесников выросли бы пусть не маститыми литераторами, но людьми, искренне любящими книжки.

     И – внимание – заражающими этой любовью своих детей.

     Но ведь этого не было. Как и Самой Прекрасной Страны, где «так вольно дышит человек», сказочной страны Самых Читающих Граждан... она была лишь в пропаганде – и в сказках, которые показывали взрослым под видом «фильмов об окружающей действительности». И да, они зачастую были прекрасны – с точки зрения искусства кинематографии. При том оставаясь сказками.

     Но дети растут. Дети учатся различать сказки и реальность. Дети заводят своих детей. А когда доходит до воспитания детей – важна правда. Не та, что мы считаем таковой, а – настоящая. Наша суть. Наши искренние (а не декларируемые) убеждения. И растут ли наши дети, глядя на полки книг или на серванты с тарелками – большая разница...

     А когда звучит разрешение не лгать... вы удивитесь, но люди покажут именно настоящее. Свою духовную пустоту. Свою привычку к лицемерию и тайному, нечестному стяжательству. Своё желание не что-то узнать или что-то почувствовать, а что-то достать. Свою готовность искусно лгать, заменяя суть – лозунгами, содержание – красотой обложки...

     Если кто-то умиляется высотам духовного поиска советских писателей – погуглите, как жили тогда люди искусства, как они боролись за право говорить то, что им хочется, и как прекрасное «царство цензуры» их ломало. Я ещё помню, как в старших классах мы передавали друг другу «Хищные вещи века» в виде стопки листов, набитых на машинке. В магазинах этой книги не было. Как и многих их книг. Я смог купить собрание сочинений Стругацких – и впервые прочесть все их книги – только в универе, когда Дивный Советский Мир рухнул. Но Стругацкие – они борцы, они выжили, а кто-то спивался или банально себя убивал, гугл вам в помощь, кто сомневается... И на мой взгляд, разгадка Тайны Советских Талантов проста: те люди были детьми других родителей. Тех, кто ещё помнил до-советские времена. Или бабки и деды помнили. Кто всё-таки хоть коснулся дыхания тех времён, когда все наши классики писали... и бузили, и вели себя весьма специфично, и делали глупости, но не жили под гнётом повсеместного лицемерия и выбивания из людей привычки думать самостоятельно. Она ведь такая заразительная.

     «Воля к безмыслию — великая сила» (с) Лоис Буджолд, «Братья по оружию»

     Людей вообще – и писателей в частности – губит воля к безмыслию. Желание «чтоб было всё, и за это ничего не было». Банальнейшее из желаний человека – жить легко и красиво, а ещё чтоб Уважали и Восхищались. Слава и деньги, деньги и слава, блеск и предметы роскоши, которые возвышают над окружающими и дают видимость почёта (а иногда и почёт реальный, но среди кого и надолго ли). А цензура – точнее, её отсутствие – тут вовсе ни при чём...