строчка в анкете

Капитан Талли оставил машину у гибашской комендатуры и пешком пошел искать Садовую. Гибаш ― городок маленький, когда-то живописный, полудачный, но в войну здесь разместили несколько государственных учреждений, эвакуированных из Западного округа, два госпиталя ― и город разбух, оброс трущобными районами. Последствия войны рассасывались с трудом, Гибаш оставался грязным, как заплеванная железнодорожная станция, и безнадежно-безрадостным, как санитарный поезд. Женщины здесь были одеты хуже, чем в Столице, на каждом шагу попадались слоняющиеся без дела группы подростков, бывшие фронтовики оживленно покуривали возле закрытой еще пивной, и даже на девушек смотреть было неприятно: иные раскрашены, как шлюхи, у других резали глаз стриженные головы ― свидетельство о весьма распространенном педикулезе.

Адрес привел Талли к тенистому саду, в котором стоял небольшой особнячок, но на калитке была другая фамилия, и он слегка удивился, но все же решительно позвонил. После нескольких минут ожидания вышла, вытирая руки о передник, женщина средних лет, явно прислуга, и на вопрос капитана показала куда-то в бок и назад.

― Проулочком зайдите, ― сказала она. ― Ибри в сторожке живут. Если дома, так калитка открыта. 

Талли нашел проулок, ведущий куда-то за сады между двух высоченных заборов, и вскоре увидел крепкие ворота и калитку в воротах. Она легко подалась на толчок, и капитан оказался в тесноватом хозяйственном дворике. Сараи, гараж, крохотная хибара, у порога которой разбиты две пока еще пустые грядки. У колонки стирала женщина, которая сразу же настороженно выпрямилась, как только увидела гостя. 

― Госпожа Ибри? ― спросил Талли, улыбаясь наиболее обворожительной улыбкой из своего арсенала. ― Да не пугайтесь вы, я просто хотел поговорить с вами.

Женщина напряженно молчала.

― О вашей дочери, ― добавил Талли.

― Сайха? ― Встревожилась женщина. ― С ней что-нибудь… случилось?

Улыбка капитана стала еще лучезарней.

― Насколько я знаю, ничего такого из-за чего следовало бы волноваться. Скорее наоборот. Я из военной комендатуры, ― он показал заранее приготовленное удостоверение. ― Да вы не волнуйтесь, это обыкновенная процедура. Рутина. Ваша дочь поступила на работу в военное ведомство, вот мы и проверяем. Сами понимаете ― бдительность. Ну и мы интересуемся условиями быта наших служащих.

Женщина мелко закивала.

― Да, да. Сайха писала об этом.

― Хм?.. Вот видите! 

Женщина задвинула куда-то таз с бельем, вынесла из сторожки стул:

― Вы уж извините, в дом пригласить не могу, там и курице повернуться негде, ― извинилась она.

― Что вы, что вы, я понимаю, ― капитан опустился на стул. ― Так даже лучше, а то, знаете какая у нас работа: кабинеты, бумаги, пыль, ― посетовал он, разворачивая на коленях планшет. ― Так вы говорите, она вам писала? 

― Да что она пишет, ― махнула рукой госпожа Ибри. ― Черканула пару строк: жива, мол, здорова ― вот и все. Написала, что ушла с завода и устроилась в какую-то военную часть. Там, наверное, лучше платят… Денег еще прислала, ― прибавила госпожа Ибри с неловкостью. ― Только это уж, наверно, лишнее.

― Да почему, ― снова улыбнулся капитан. ― Она же на государственной службе, считайте на всем готовом. Да и жалование у нее по сравнению с прежним приличное. Разве вам деньги не нужны? 

― Да ей-то в Столице поди нужнее. А вообще, конечно, нужны, ― призналась мать Сайхи. ― Муж все время болеет, ему лечиться надо всерьез, но мы не можем себе позволить. 

Талли сочувственно закивал. Он уже был в курсе. Обыкновенное дело ― ревматизм, причем крайне запущенный. Чтобы хорошенько лечиться, надо было бы оставить службу и жить на половинную пенсию ― но приличного лечения за эти гроши не получишь. А чтобы получать пенсию в полном объеме и иметь льготы при лечении, следовало тянуть на службе до шестидесяти пяти ― то есть еще четырнадцать лет на мизерном жаловании из-за постоянных болезней… Классический замкнутый круг. 

― Да, да, понимаю. Если бы не война…

― Если бы не война… ― устало повторила Ибри Авала. ― До войны у нас и дом, и сад был не хуже этих, ― она махнула рукой в сторону штакетника. ― А теперь вот в прислугах жить приходится. До войны мне и в страшном сне не могло присниться, что моя Сайха пойдет работать на завод…

Талли вздохнул и отложил карандаш.

― Да, я и сам…

Шаг за шагом, слово за словом, капитан вынудил госпожу Ибри выговориться и рассказать все ― и даже кое-что сверх того, что следовало бы говорить незнакомому человеку, представившемуся чиновником комендатуры.

До войны Сайха была девочкой тихой, скромной, не очень общительной. Любила читать, и читала все подряд, чем сильно раздражала отца, не одобрявшего подобного всеядения и считавшего его недопустимым легкомыслием. В учебе она не отличалась, к пению-музыке-рисованию-вышиванию склонности не имела и планов стать, к примеру, великой актрисой, не строила; о будущем, кажется, она вообще не задумывалась, а если и задумывалась, то никому о том не сообщала.

Война для семейства Ибри началась почти сразу же после объявления по радио ― в тот же вечер отца эвакуировали из города вместе с несколькими ящиками каких-то служебных бумаг. За ними машина должна была прийти на следующий день, и они полдня собирали вещи ― хотя и наспех, но толково и без паники. Радио играло бравурные марши, радостно-возбужденные дикторы сообщали обнадеживающие новости с чифандийской границы и расписывали утренний визит Императора в Академию Генерального штаба.

Налет чифандийских бомбардировщиков начался без какого-нибудь предупреждения по радио, без объявления воздушной тревоги ― просто на каланче у станции вдруг начал бить пожарный колокол. Они выбежали посмотреть, где пожар, но никакого пожара не было видно, а высоко в небе с гулом плыли самолеты, и никто еще не понимал, что это за самолеты и почему бьют в колокол…

О самой бомбежке госпожа Ибри рассказывать не стала. О том, как метались они по станции, тщетно пытаясь залезть в один из уходящих поездов, тоже почти не говорила. Как о чуде она вспоминала появление невесть откуда в царившей несколькими часами позже на вокзале неразберихе и панике сослуживца мужа, который схватил ее за руку и потащил куда-то на задние пути, впихнул в полупустой плацкартный вагон ― о Небо, тоже чудо, что почти никто тогда еще не проведал, что этот состав тоже готовится к отправке! ― и так же мгновенно исчез, даже не выслушав слов благодарности, просто махнув рукой… Потом был второй налет, но они уже никуда не уходили из постепенно заполнявшегося людьми вагона, так и сидели, обнявшись, плача и уповая на волю Небес, зачем-то накрывшись с головой отцовской курткой ― единственным, что осталось у них от дома. Поезд тронулся, когда еще падали бомбы, и двинулся на восток, где небо уже темнело, а скоро стало совсем темно и очень холодно, потому что половина стекол в вагоне была разбита. В их купе стекло оставалось, пусть и треснуло, и хотя бы это уже было хорошо. А потом, когда они стояли на какой-то небольшой станции, опять налетели самолеты, и начали взрываться стоящие на соседнем пути цистерны… 

Вот тут Сайха спасла и себя, и мать ― удержала, когда та рванулась к выходу, чем-то тяжелым ударила по стеклу, вытолкнула мать, выкинула девочку ― соседку по купе, и выпрыгнула сама. 

Печально известный последний поезд из печально известной Кратоны, которая уже через сутки после начала бомбардировок представляла собой скорее инопланетный пейзаж. Акция устрашения.

Госпожа Ибри попала в госпиталь, удивляясь тому, как она бежала прочь от загоревшегося поезда со сломанной лодыжкой, а Сайху отправили куда-то под Эгерр в лагерь для эвакуированных. Госпожа Ибри попыталась разыскать мужа, не нашла, попросилась при выписке из госпиталя в Эгерр, чтобы разыскать дочь, но дочь вдруг сама объявилась в Эгерре-4: худая как щепка, в той же болтающейся на ней отцовской куртке, почти неузнаваемо чужая. Она даже с матерью вела себя настороженно, о том, что произошло с ней после расставания, не говорила ни слова, но порой вдруг улыбалась так, что матери, глядя на эту улыбку, хотелось плакать. 

весь роман здесь https://author.today/work/6869

Примечания автора:

В цикл «Мир Книги» входят несколько романов, связанных вместе страной и миром, где происходит действие, но не связанных ни временем, ни общими героями:

«Приют Изгоев», время действия аналогично европейскому началу 17 века.

«Там, где Королевская Охота», конец 18 века (существует другой вариант, с иной композицией глав — «Лица и маски»)

«Кодекс Арафской дуэли», начало 19 века.

«Быть тварью», действие которого происходит во второй половине 19 века.

«Когда закончится война», середина 20 века.