Флешмоб «Превращение»

     Всё началось с поста Эльвиры Дартаньян, запустившей флешмоб череды самых разных превращений.

     Но только у меня превращений в классическом смысле слова почти нет. Есть некоторые страшные – где люди превращаются… в нечто другое. Не совсем вяжется с идеей субботних развлечений. Нашёл только один нестрашный эпизод. Краткое пояснение: некто по имени Эйрен, живущий в собственном странном мире на собственной странной планете, внезапно находит «пришельца» – мальчика без сознания, который неизвестно откуда взялся. Эйрен не очень рад находке, но… собственно, пускай рассказывает сам: 

     Я коснулся его руки. По моим ощущениям, он был абсолютно мёртвым.

     Сидя на корточках, я задумчиво смотрел. Таких… существ?.. явлений?.. не было в моём мире, и я весьма смутно представлял себе, что должен делать далее.

     Моё одиночество нарушилось столь внезапно, что требовалось время привести пошатнувшийся мир в равновесие, и потому я лишь наблюдал, не выпуская безжизненной тонкой руки.

     Когда она шевельнулась в моих пальцах, я не удивился. И много позже, вновь обретя способность ясно мыслить, именно полное отсутствие удивления счёл в этой истории наиболее удивительным.

     В моём мире – призрачно-узорном и голубовато-снежном сейчас и утешительно одиноком всегда – теперь появился этот пришелец… человек… ребёнок?.. Не мёртвый, хотя ещё несколько минут назад все мои чувства (а им я привык безоговорочно доверять) утверждали обратное.

     Откуда среди моих изысканных зимних кружев возник он – живой или нет, – оставалось загадкой.

     Его губы открылись, но звуков не было. Тогда я направился к ближайшему из крохотных живописных озёр и принёс воды. Шагая к нему от озера с бутоном лилии в качестве чаши, я любовался восхитительным контрастом: изящная невесомость легчайших оттенков голубого, сиреневого и лилового – и он, пятно ослепительно-золотое с алым и неистово пламенным… Это было странно и не в моём вкусе, так как я никогда не был сторонником броских тонов; но сейчас выглядело уместным и почти чарующим.

     Уже влив несколько капель в его рот, я задумался, не окажется ли вода моего мира подобна яду для этого явно чужого создания, – но он проглотил, и губы раскрылись вновь; так же вели себя иногда подбираемые мною умирающие гепарды из-за Края, и я решил лечить его, как их, а потому взял на руки и понёс в павильон – отмечая, что даже детёныш гепарда намного тяжелее.

      

     Опустив его на ковёр у камина, я принёс на сей раз не воды, а сока хмеля в чаше с узким носиком, когда-то сделанной для первого найденного гепарда из коры орба – мягкий, но очень прочный материал, который не расколется, если животное прикусит его нечаянно, но и не повредит его зубам. Чаша столь долго хранилась на полке, не используемая по назначению, что за годы кора успела слегка изменить цвет. А он уже открыл глаза и смотрел в огонь так серьёзно, словно в изгибах языков пламени видел картины или предназначенные лишь ему важные послания… впрочем, как и я. Камин был причудой, украшением – для обогрева павильон в огне не нуждался. Да меня холод и не волновал. Но волновала красота, а огонь был красив.

     И человек, разрушивший моё уединение, взирал на мой огонь столь увлечённо, что заметил меня, лишь когда я приблизился вплотную. Взгляд его обратился на меня с тем же серьёзно-отрешённым вниманием; страха я не ощутил, и это было хорошо, поскольку страх излечить труднее, чем ранения тела. Но у него не видел я и ранений. Однако по слабому трепету век и полной бездвижности я заключил, что первоначальное моё суждение – мёртвый – было весьма недалеко от истины.

     Я напоил его соком; он послушно глотал, не делая попыток сопротивляться. Сок, помимо прочего, и усыплял, но имея дело с существом более сильной воли, нежели гепарды, я дополнил действие снадобья собственной силой, положив ладони на его виски. Вот тут я ощутил страх… или, быть может, мгновенную вспышку тёмной обжигающей тревоги, но к этому моменту гость успел утомить меня, и я не стал разбираться в нюансах, а лишь окутал его мягкой, шёлковой, властной вуалью сна. И с облегчением ушёл.

      

     Изменяюсь. Дышу. Легко… За что отдал бы я – свободу? Нет такого сокровища в этом мире… во всех моих мирах. Нет того создания, кто силой, ложью или нежностью вынудил бы меня лишиться её.

     И лечу. Плыву. Изменяясь снова… смеясь. Смех мой слышен во всем моём мире – шелестом листьев, плеском ручьев, мягким шуршанием падающих снежинок.

     Изменяясь… рыдаю. Долгий, отчаянный крик горя… где-то с гор сходят лавины. Где-то остров уходит на дно океана. Я потерял… когда-то… Но что?

     Неважно. Вот суть моей свободы: я весь – порыв, весь – стремление. Ураган или тёплый ветерок. Тишина или землетрясение. Неважно…

      

     Я изменяюсь – и лёжа на спине, закрыв глаза – плыву. И вспоминаю.

     Однажды я пришёл… или был здесь всегда?.. или пробудился, но по сути, это не имеет значения. Я нашёл других, а они нашли меня… но остались чужими, да и не всё ли равно? Лёгкими движениями воли и жажды свободы, как кистями, я перекрашивал облик мира… или – создал его из ничего… из снов, из капель своих миражей. Я люблю лето – и потому моей зимой тепло. Я люблю осень – и потому воздух всегда прозрачен, а рощи – многокрасочны. Я люблю весну, и потому короткие грозы столь неистовы, а сменяющие их радуги пахнут ландышем…

     Я люблю летать.

     И оно синее, моё небо.

     А мои крылья – сияюще-зелены, как первая трава… Или – солнечны и ослепительны, когда мне нравится абсолютное одиночество. Или – лиловые, как грозовое небо… Или, или, или… Но всё это – лишь разные формы моей белизны, впитавшей всё, отвергающей всё. Я белый, белый, цвета моей холодной свободы.

      

     И я лечу.

      

     И никто не догонит меня.

        … А затем прошло несколько дней, новый знакомый пришёл в себя, но замкнут, отстранён и остаётся для загадочного хозяина мира такой же тайной, как и Эйрен – для него. И вот в попытке разбить броню, в которую окутан юный чужак, он предлагает:

     – Хочешь полететь со мной?

     Озёрные глаза широко раскрываются. А сам он всё так же неподвижен. Но уже не мраморный, нет.

     – Как?

     – Как пожелаешь. Я могу измениться и взять тебя с собой, ты ведь удержишься на спине зверя под ветром? – Он заворожённо кивает. – Или я научу тебя меняться тоже. И сможешь летать один, сам.

     – Да, – шёпотом говорит он. И что-то трепещет и рвётся наружу – накрепко запертое внутри него, безжалостно стиснутое под грузом той памяти, которая, по его словам, к нему не вернулась. Думаю, это не так. Он, конечно, лжёт мне. Но что с того? Истина сама выберет время и место, чтобы открыться. Даже если он не захочет этого.

     Я откладываю лютню и встаю. В воздухе разлита свежесть, обещание дождя. И мне это нравится. Я широко раскидываю руки… откидываю голову назад… сила – даже не применённая – опьяняет. Знать, что ты можешь, – равноценно тому, чтобы совершить. И понимать это – ключ к могуществу. Бесконечному. Безмерная власть.

     Облик я не выбираю: он сам находит меня. Я мог бы задумать, пожелать… но ведь так – намного интересней.

     Крылья шире, чем обычно, и цвета изумруда; остальное – мой любимый оттенок осенней небесной лазури. Таким я не был прежде… или успел за сотни лет позабыть. Не птица, скорее хищный зверь: огромный, с узкой вытянутой мордой и крепким коротким телом на четырёх лапах.

     Мой гость – теперь и ученик, похоже, – ошеломлённо встряхивает головой.

     – Почему синий? О… а ты можешь говорить?

     «Не словами. Но ты ведь понимаешь?»

     «Да».

     «Цвет неба… я люблю его. Впрочем, не знаю. Цвет и форму я не загадывал».

     Он слегка морщит лоб, разглядывая нового меня.

     «Ты можешь выбрать вид. И цвет, и размер, что угодно. Всё решает воля. Стремление. И лёгкость. Стань лёгким – забудь о том, каким был всегда, забудь свою неизменность. Мы меняемся постоянно, каждый миг. Если почувствуешь это, увидишь непрочность, изменчивость мира… изменишься сам».

     – Изменчивость мира, – тихо повторяет он вслух, словно пробуя эту идею на вкус. – Меняемся…

     «Это же весело. Не бойся, не отшатывайся – войди… окунись. Как в воду. И плыви. Развлекайся!»

     У него вырывается не очень уверенный смешок.

     – Мысль о непрочности мира – не вполне то, что может развлекать.

     «Всё это неважно. Игра… Она красива, всегда новая, увлекает… Лишь чувства твои имеют значение».

     «Мои чувства не имеют значения вообще!»

     Это вырвалось вспышкой – гнева или горечи, или их взрывчатой смеси, и всё это с размаху хлестнуло по мне. Едко запахло паленой шерстью. Я припал к земле, вжался в нее мордой, останавливая льющуюся кровь.

     Он замер. Бледный, холодный, наглухо закрытый, будто и впрямь обратился в изваяние. Даже страха не было слышно, а ведь он боялся – наверняка. Но всё, что я ощущал, – внезапная абсолютная пустота. Самому впору перепугаться.

     Я изменился снова, попутно убирая лёгкие раны и заодно меняя возраст и рост – точнее, попросту переставая придавать им значение. При нём я делал так в первый раз. Но сейчас я устал, и мне было лень тратить силы ещё и на эти глупости. Внешняя безупречность, красота облика и одеяний… разве я не сказал ему, что это неважно?

     Изваяние не шелохнулось, но отдалённо, на грани чувств, ощутилось живым человеком. Уже достижение.

     Я приблизился и не без опасения положил руку на его плечо. Сейчас мы казались, наверно, ровесниками. Я перестал быть выше него, и так вышло удобнее – во всяком случае, наконец я смог толком разглядеть его лицо.

     – Извини, – невыразительно произнёс он. – Мне очень жаль.

     – Ну и зря. Такие повреждения лечатся быстро. Ты же видел. Как думаешь, сколько раз – десятков раз – в странствиях по миру я был ранен? Умирал?

     Вот тут камнем он быть перестал. С опаской, как чуть раньше и я, он взял меня за руку, сжал, отступил назад, не сводя глаз с меня, изучая.

     – Эйри…

     – Тьен?

     – Кто же… – чуть слышно прошептал он. Нахмурился и тряхнул головой, словно отгоняя неведомые тени. – Ты и бессмертен к тому же?

     – Вряд ли. Хотя не знаю. За шаг до смерти я бывал часто. Но никогда не пробовал просто ждать её. Поэтому не знаю. Звери и птицы умирают. Здесь я не встречал бессмертных.

     – Кроме тебя?

     Я подумал, вспоминая.

     – Нет. Но я мог и не узнать их. Я не жил среди людей столь долго, чтобы заметить.

     – А люди здесь есть?

     – Конечно, – удивился я. – Отчего же не быть им.

     – Но разве ты человек?

     Стоять мне наскучило, и я опустился на возникшую возле нас резную скамейку, увлекая его за собой.

     – А это имеет значение?

     – Понятия не имею.

     Я рассмеялся. Его же смех до сих пор получался каким-то рваным – словно издавать такой звук ему больно.

     – Тогда просто не думай об этом. Зачем тревожиться из-за того, что неважно?

     – Зачем вообще тревожиться…

     – Ну да, – с облегчением согласился я. – Наконец-то понял. Так полетишь? Дай вторую руку… сейчас покажу, и ты почувствуешь. Поймёшь. Движение граней мира легко ощущается… и сменить грань в себе очень просто.

     – А кто учил тебя?

     Я озадаченно поднял брови.

     – Да никто, наверное. Я всегда делал это сам. Думаю, я таким родился. На этот раз. А прежде…

     Он взволнованно перебил меня:

     – На этот раз? Было прежде? Какое? Когда?

     – Давным-давно, – я пожал плечами, не понимая его интереса к вещам, столь далёким. – Какая разница.

Цитаты из крайне странной истории «Смерть Повелителя Снов». А вот в другой моей истории, куда более традиционной, под названием «Проклятие Звёздного Тигра» превращения куда более скучные и внешне не впечатляют – хотя их там немало. Но они все происходят в душах, сердцах и сознаниях, а посему условиям флешмоба не отвечают)