Заметки на полях «Нераскаявшейся» Анн Бренон. Часть 1.

Анн Бренон - не только автор десятков исследований по катаризму на основе реестров Инквизиции и  монографий об известных клириках  Окситанского Катаризма, но имеет в свое "багаже" серию полу-художественных произведений. Полу-художественные они потому, что фантазии в них от силы 5%, остальное - цитирование монологов и диалогов, описанных со слов катарских верующих из документов Окситанской инквизиции конца 13 - начала 14 вв.
Читать эти достоверные романы  достаточно сложно, прежде всего, потому что заранее нужна подготовка в плане информированности по теме - ну, или готовность к тому, что придется гуглить и гулить напропалую о том, кто все эти люди, что это за термины и о каких событиях идет речь. Ибо не объясняется ничего и сносок в каждой строчке тоже нет - можно сказать, что роман совершенно не адаптирован к "массовой публике".

Предлагаю мои размышления на полях части первой трилогии Анн Бренон "Зима катаризма": "Нераскаявшаяся" (перевод с французского Натальи Дульневой).
Роман об истории  Гильельмы Маури - крестьянки из деревни Монтайю, начало 14 века, периода сильнейших антикатарских гонений.  Почти вся эта горная деревня состояла из  семей катарских верующих.
И Гильельма, и ее брат Пейре Маури - местный пастух, и ее любимый Бернат - все существовали на самом деле... Кстати, между ними был именно такой "катарский брак", о котором говорилось в прошлом блоге.

Часть 1.

Правила игры.

1.Представим, что вы первый раз в жизни слышите слово «катары», а ваша повседневность никак не крутится вокруг истории или богословия. Но на глаза попался этот роман…

    Вас мгновенно заинтересовывает описание «…молодой женщины, которая, не поколебавшись, пошла против течения, вся, полностью отдавшись своему религиозному и любовному выбору. И это течение унесло ее жизнь…»! «Ага! – думаете вы, - Это любовная история… Интересно-интересно!». И начинаете читать…

    Но первый же раздел романа, названный «Правила игры», не дает вам никаких правил, вы лишь понимаете, что все персонажи существовали на самом деле, и дело это происходило в средневековых «…Арьеже или Верхней Гаронне». Что за города, а может регионы или страны – вряд ли вы знаете. Возможно подумать даже, что это выдуманные названия – если бы до того не было предупреждений об исторической реальности сюжета… 

И вот, о катарах вы также не знаете ни слова. Маловероятно, что вы сразу полезете в Сеть читать про них. Хотя бы потому, что ожидаете любовный роман – а религиозная составляющая идет «прицепом». И даже отлично, что не полезете – ибо мгновенно нарветесь на Википедию, и тогда пиши пропало.

2. Разумеется, автор заранее догадался о такого рода читателях, потому, упрощая «диалог» с материалом, говорит в самом начале, что большинство персонажей романа - «Подвергающиеся преследованиям христианские монахи–диссиденты», только… 

Словом, я описываю среднестатистического читателя этого не среднестатистического романа и самую вероятную реакцию на него… Но далее наступает Пролог, и вы приступаете.

Зрители.

1.Да, именно зрители, а не читатели потому, что первые 5-10 страниц нашептывают, что: 

а) сила изложения может превышать силу вашего восприятия, недвусмысленно указывая сдаться на милость «Это слишком сложно». 

б) любовным романом с привычными составляющими и закваской в виде «средневекового антуража» этому тексту не быть. 

В силу а) или, вполне вероятно, а) + б) количество читателей к 20й странице сильно подсократится, но оставшиеся начнут ощущать себя Зрителями, а не читателями буквочек на белом фоне.

2. Персонажи - и главная из них Гильельма – вырисовываются эмоционально, но полупрозрачно, поскольку мы еще не знаем всех составляющих, центральной составляющей: мы еще не знакомы… Пока в главе 3 не сталкиваемся впервые с реальными показаниями перед Инквизиций, de la entendensa, с кем-то по имени «Добрый человек»… И повествование - в самой концентрированной своей форме -  начинается. 

3. К 5й главе образы сгущаются, слов все меньше, а «картин» все больше – то есть образов, которые сразу же рождают в голове рисунки, тени и цвета из слов и действий персонажей, даже если «картины» эти сложного, абстрактного характера… Разумеется, к ним нужно иметь интенцию, ибо бывают люди, у которых даже трагически возвышенный стиль не рождает ничего, кроме: «Ага, ну, ниче так». 

Однако, язык текста становится все более насыщен вопросами, которые задавало себе хотя бы однажды абсолютное большинство здравомыслящего населения, это подталкивает к вовлечению… И именно Гильельма выступает здесь как вовлекатель: 

…я всегда хотела знать, как так получилось, что если Бог добрый, почему он позволяет демонам обрушивать бури и снега на бедных людей, почему он создал таких злых животных, как волки, или таких противных, как жабы? Я всегда хотела верить, что было такое прекрасное время, когда был один добрый Бог, и животные тоже все были добрые, например, лошади или овцы… Но ведь такова их судьба, волков, что они не могут есть траву? Но ведь собаки тоже не могут. Ну хорошо, предположим, хороший Бог создал хороших собак, которые помогали пастухам, а дьявол создал бродячих собак, которые убивали овец, и только потом стали волками? 

Повествование.

1.Сложно сказать, что повествование разворачивается. Нет, скорее оно течет. Мелкие детали, собираемые по ходу изложения в «пазл» - это не про наш случай. 

Есть реки, которые текут мерно, словно которую тысячу лет их совершенно ничего не тревожит в этом Мироздании, только камни на берегу слегка омываются водой изо дня в день; есть бурные и своенравные течения, ледяные и даже смертельные; а есть застывшие во времени воды – не повторяющиеся и невозвратные, словно из Иного нашему пространства. Смотришь на последние не иначе, чем с потрясением и верой, что они не совсем отсюда (или вовсе не отсюда – как кому покажется). 

Точно также можно подразделить повествования. И примерно к 13й главе, ваше скоропостижно становится невозвратной рекой. Особенно после фразы: «Он ничего не скажет, он никого не выдаст, нечего беспокоиться, - внезапно заявил добрый человек. - Это настоящий друг». 

Надежды на «любовный романчик на один вечер» разбиты – если у кого они еще оставались, а течения невозвратной реки уже не унять…

2. К 20й главе, когда, собственно, начинается обещанная все же любовная линия, в тексте есть уже Все – и история Церкви Добрых Людей через рассуждения героев о событиях 50ти летней давности и костре Монсегюра, и их слова через реальные свидетельства реальных людей, их верующие, обряды, Таинство и молитвы. Ощущение вас тоже настигает - то самое, от давления которого вы понимаете, что финал пусть еще очень далек, но позитива ждать нет смысла. Хотя не показалась еще даже сама «машина» Инквизиции, а инквизиторы с именами д’Амбли, Ги, Фурнье только мелькали буквами в строчках… 

3. К концу первой части зрители (даже те, что изначально не сведущи в сплетениях\противоречиях\вопросах христианского богословия), не могут уже оставаться «воздержавшимися» и сторонними к происходящему, ибо различение Добра и Зла случилось само собой, и вы уже  - на чьей-то стороне. 

-Я уйду от него, - сказала Гильельма. - Но в моем сердце я уже от него ушла.

и  

Ночью, в час первых петухов, Гильельма присоединилась к старшему брату, ожидавшему у распятия возле кладбища. Она взяла с собой полотняную котомку, в которую положила свадебное платье и покрывало, которое она принесла из Монтайю - своё приданое. Той ночью двое молодых людей ушли дорогой на Мирпуа.

4. Вторая часть текста, хоть сначала и старательно делает вид, будто похожа на первую, но не может утаивать долго своих замысловатых переплетений сюжета. Вернее, невозможно уже просто следить за персонажами – выбрать хотя бы несколько и прослеживать их «передвижение» по плоскости повествования … Теперь постоянно «накатывают» волны новой информации, и без выуживания из памяти всех прежде полученных подробностей, с ними не справиться. Например, в небольших разговорах между Бернатом и Пейре Бернье, а также Бернатом и Фелипом де Талайраком содержится такой объем имен, событий и ситуативных описаний, что сцены эти самопроизвольно дают несколько десятков отсылок как в первой части романа, так и к тому, что вынуждено оставаться «за кадром» повествования. Такое чтение «по-быстрому» - на сон грядущий или между парой остановок в общественном транспорте - не выйдет. В то же время оставшийся круг «зрителей» уже явно ни такого «сорта».

5. Любовная история, между тем, медленно разворачивается и вплетает в себя все больше катарских богословских идей (возможно, и неловко переданных Гийомом Белибастом, который еще послушник), нагнетания ужаса подполья и судьб тех реальных людей, которым было суждено раствориться в муре Инквизиции. Отдельно нельзя не упомянуть картины с многочисленными описаниями Добрых Людей, очень подробными – внешность, слова и жесты, даже каким образом менялись черты их лиц во время беседы. Читатель может решить, однако, будто это частичка пазла абсолютных авторских фантазий, но настоящая «изюминка» в том, что - с большой вероятностью – нет! И это снова то, как, действительно, выглядели эти люди.

6. В главе 39, следуя за очень полным описанием Сonsolament Гийома Белибаста нельзя не вспомнить, что текст, читаемый нами, содержит вроде бы незаметную, но на поверку очень выразительную особенность – зритель постепенно получает подробнейшую информацию о всевозможных сторонах жизни катарской Церкви.  Раз от раза перед ним разворачиваются не только дискуссионные темы и моральные вопросы (как было в начале романа), но богословские, литургические, этические подробности… Однако во второй части текста, (поскольку оставшиеся зрители уже прошли «экзамен» на толерантность, внимательность и серьезность) теперь предлагается не только слышать нечто издали, но участвовать, «присутствовать». Молитвы верующих, Сonsolament счастливого конца для умирающих, ритуальное приветствие верующими Добрых Людей, Сonsolament посвящения в катарский клир – энциклопедическая выверенность при не совсем легкой форме подачи – но к 39 главе из 56ти вы уже можете себе это позволить… А затем еще и приговор Понсу Амиелю, Фелипе де Тунис и всем прочим - но к 41 главе из 56ти вы уже можете это вынести! 

- А что станется с этим миром, отец? - спросил Бернат.

- Он превратится в то, чем он есть на самом деле - в ад, пожираемый горячей серой и огнем, - мрачно сказал добрый человек. - А потом он вернется к своему небытию…

- А души людей? - снова спросила Гильельма, сильнее прижимаясь от волнения к плечу Берната.

- Все души - это дети Божьи, Гильельма, все они созданы благими и равными между собой, и все будут спасены, - ответил добрый человек с огромной нежностью. - В Царствии, куда мы все в конце концов вернемся, всякая душа будет испытывать несказанную радость, и всякая душа с радостью будет любить другую, как любят своих отца, мать, братьев или своих детей.

- А души инквизиторов? - спросил Бернат грозным голосом.

Он положил руку на плечо Гильельме и нервно сжал его.

- Утишь свой гнев, Бернат, - ответил старый проповедник. - Я же сказал, что все души будут спасены. Даже души инквизиторов. Даже души убийц, мучителей и лжецов… - Он ласково улыбнулся. - Даже души Папы Римского и короля Франции! Сейчас, в данное время, все эти многочисленные папские проповедники просто слепы и глухи. Они остаются бродить во тьме…

7. Где-то в пределах этих страниц к вам приходит осознание: как замечательно, что вы не глянули «на берегу» русскую статью Википедии о катаризме или другие похожие сайты – ибо все глянувшие уже давно потеряны в течении невозвратной реки…

8. Если финал казался вам далек, то зря – наступление его ощущаешь еще издали, как дуновение ветра, от которого стучит приоткрытая дверь. Сначала слегка, затем чаще и чаще, но ничего уже не поделать потому, что замка в двери давно нет, и все теперь отдано на откуп ветра. 

Всех четверых. Их поймали всех четверых. Троих добрых людей - Жаума из Акса, Фелипа де Кустаусса и Гийома из Кубьер. И их проводника Берната Белибаста. Возле Лабеседе, в Лаурагэ. Сейчас они, скорее всего, в тюрьме, в Каркассоне.

После этих слов пытаться закрывать ту дверь, колышущуюся на ветру - поздно, слишком поздно. Остается надеется только, что ветер стихнет, но на него-то уж совершенно нет надежды! И мы теперь обреченно (или почти обреченно?) всего лишь влекомы повествованием. 

9. В начале пути вы увлеклись обещанием любовной истории? И получили ее сполна. Но она является лишь небольшой частью мира, который вы получили вместе с ней – и если вы снесете эту ношу, то далее начнется самое непредсказуемое…

Бернат! Бездонное море твоего взгляда накрывает меня. Смогу ли я, наконец, утонуть в нем, как я хотела в самый первый день? Твой взгляд напоминает мне обо всех чудесах, которые ты мне дал, и об огромном счастье, которое ты подарил мне. О звездах на кончиках наших пальцев. Я бы хотела уснуть рядом с тобой. Закрой мои глаза на своей груди. Больше не будет страшно, больше не будет больно. А мне уже не страшно, Бернат, и мне уже не больно. Я снова засыпаю рядом с тобой, и мой гнев превращается в добрую волю.

Бернат. Я слышу, как звучит и резонирует твой пастушеский крик на высокогорных пастбищах. И я чувствую себя такой же легкой, как эти маленькие танцующие язычки пламени. Мой брат Пейре, со своей большой собакой пату, легкой походкой идет впереди отары, которая блеет и звенит колокольцами, идет впереди своих красивых белых, черных и рыжих овец, с рогами, украшенными красными лентами. Бернат, они сказали мне, что я отлученная и проклятая, упорствующая и закоренелая, дочь погибели. Дочь тьмы. Это только потому, что я, так же, как и ты, слишком сильно искала дорогу к свету. К блистающим вершинам. К Тортозе, где поют сарацины, а может быть, к истинному Иерусалиму, к Царствию, ожидающему нас, нас, которые никогда не боялись Бога.

Paire sant, Dieu dreiturier… Отче святый, Боже правый. Дай нам познать то, что Ты знаешь, и полюбить то, что Ты любишь…