Лет пять назад питерское издательство...

...предложило мне сопроводить роман Катали мы ваше солнце авторским послесловием (история написания, и проч.). Как сообщил друг и подписчик, в сеть послесловие не проникло, и попросил выложить его в блоге. Однако, поступи я так сразу, получился бы откровенный спойлер. Теперь же, после седьмой главы, почему бы и нет? Итак:

КАК Я СОЛНЫШКО КАТАЛ

То, что Земля плоская, очевидно. Чтобы в этом убедиться, достаточно выбраться из дому и прогуляться по городу пешком. Одно непонятно: если солнце встаёт на востоке, а заходит на западе, то каким образом оно умудряется переместиться с запада на восток в течение ночи? При условии, конечно, что солнце одно и то же.

Этим глубоко научным соображением я, помнится, поделился с Белкой (Любовью Лукиной). Подумали. Обговорили нечто вроде сказочки в псевдорусском стиле. Деревня. Ушедший на покой глуховатый богатырь Елизарий, рассказывающий сельчанам байки о прежних своих подвигах. Когда-то давным-давно забрёл он ненароком в пещеру, а по той пещере солнце перекатывают. С запада на восток. И богатыря тоже припрягли — еле сбежал потом.

Сказку мы так и не слепили, но наработки остались. А тут ещё во дворе у нас пролегал под землёй некий трубопровод. Зимой в снегу обозначалась долгая проталина, похожая на идеально прямую тропинку, да ею и пользовались как тропинкой, поскольку летом после дождя грунт над трубой стремительно просыхал. Видимо, и над пещерой, по которой прокатывают солнце, должно было твориться примерно то же самое.

Хорошо, что мы так и не взялись тогда за эту тему. И вот почему. Году примерно в восьмидесятом раскрыл я наконец словарь Даля. Раньше я его терпеть не мог, поскольку не читал, зато постоянно слышал, как им восхищаются нелюбимые мною местные почвенники. Так вот, зашёл это я однажды в корректорскую (а работал тогда выпускающим областной газеты), снял со стеллажа первый том, раскрыл из любопытства — и сразу же наткнулся на поговорку: «Рада б баба взвыть, да муж не мрёт».

Ошалел, настолько это было лихо! С той поры я каждый день, приходя в наборный цех, первым делом забирал у корректоров словарь и каждую свободную минуту тратил на его изучение. Не поверите, но за пару лет законспектировал целиком все четыре тома. Зачем? А так, ради удовольствия.

Как вам например такое понравится: «Поневоле заяц бежит, когда лететь не на чем»? И подобные перлы — на каждой странице.

И когда мне говорят, что Даль все эти речения придумал сам, становится смешно: по сути Владимира Ивановича обвиняют в гениальности.

Разумеется, я тогда и понятия не имел, что лет через десять этот мой конспект сослужит такую службу — обеспечит словарным запасом.

До сих пор поражаюсь собственной наглости: решиться на роман о закате солнца вручную, да ещё и изложить всё языком Даля!

Но вы не представляете, насколько это увлекает — придумывать себе препятствие за препятствием, а потом их одолевать!

До того дошло, что запретил себе использование в тексте иноязычных слов (иноязычных — в смысле западных, заимствования из татарского и греческого допускались). Сноски — сплошь и рядом подлинные, выдернутые из словарей середины девятнадцатого столетия. Задача их (сносок) заключалась либо в пояснении того, что и так всем понятно, либо в пояснении непонятного ещё более непонятными словесами.

Помню, пришёл в отчаяние, не найдя в старых вокабуляриях слова «берсерк». Пришлось придумывать сноску самому, стилизовав её под старину: «нарочито безумный воин».

Работа над романом тоже шла странно: медленно — четыре тысячи знаков в день, не больше.

Никогда я не задействовал столько вспомогательной и справочной литературы: «Русский народный эпос» под редакцией Водовозова, С. М. Соловьёв, Н. И. Костомаров, А. Н. Афанасьев, всевозможные словари, «Повесть временных лет» (на древнерусском, естественно), «Снегурочка» Островского…

Впрочем, о «Снегурочке» отдельно.

Сами понимаете, пришлось разрабатывать топонимику и ономастику (Кудыка, Докука, город Сволочь-на-Сволочи, и проч.). Напрашивалось Тридесятое Царство, но слишком уж название это было заезженным. И тогда вспомнилась страна берендеев.

Обожаю Островского, но две его пьесы приводили меня всегда в недоумение: «Гроза» и «Снегурочка». И вот к собственному изумлению, выстраивая города и страны, я понял вдруг, что действие у меня просходит именно в царстве берендеев — примерно полвека спустя после событий, описанных Александром Николаевичем. Кстати, бессмертное речение «распуколка души» я опять-таки внаглую позаимствовал из той же «Снегурочки».

Разделить берендеев на теплынцев и сволочан додумался сам.

А ещё был Гакон Слепой. Этот варяжский конунг упоминается в летописи и вот уже который век озадачивает исследователей. А и впрямь — как может быть слепцом предводитель варяжской дружины? Некоторые историки полагают даже, что прозвище его производится из слова «лепый», то есть красивый, но Алексей Константинович Толстой настолько был очарован образом незрячего богатыря, что сочинил известную балладу о том, как Гакон сослепу порубил своих. Грешно, согласитесь, было не воспользоваться таким персонажем…

Да много чего было. Ухитрился, например, вклеить в летописный текст цитату из Данте в переводе Лозинского: «Он, прозорливый, отвечал на это…» Словом, порезвился от души.

Присутствовала в романе и третья составляющая: когда-то работал я резчиком холодного металла. Так вот, преисподняя в романе — это точная копия нашего листопрокатного цеха. С поправками на технологию, разумеется. Чисто производственная проза.

Героям я позволил вести себя, как им вздумается. Вернее, они сами себе это позволили. Приступая к писанине, я, например, даже и предположить не мог, что эпизодический персонаж (Шалава Непутятична) станет виновницей стольких событий.

Я — рассказчик. Романы и повести даются мне с трудом. Помню, года за четыре до написания «Солнышка» решил посоветоваться с коллегами. «Ребята, — спросил я, — а как вы вообще романы пишете?»

Фантаст Г. задумался на секунду и сказал: «Составляешь подробнейший план. И далее, не отступая ни на пунктик, тщательно всё прописываешь».

Фантаст Л. задумался на секунду и сказал: «Главное — это не знать, что случится на следующей странице».

Я знал, чем кончится повествование, но понятия не имел, каким образом придут к финалу мои герои.

Терпеть не могу, когда авторы начинают вставлять в текст своих знакомых, однако и сам вот согрешил: никак не мог подобрать имени боярину и назвал его временно Блудом Чадовичем. Дескать, потом переназову как-нибудь. Но вскоре выяснилось, что боярин и впрямь принял черты Коли Чадовича: портрет, поведение. Не узнать его было невозможно. Пришлось оставить всё как есть.

Когда книга вышла, встретились мы с ним.

— Коля, — чувствуя себя крайне неловко, сказал я. — Ты уж прости меня за Блуда… Нечаянно получилось…

Коля Чадович одарил меня суровым взглядом из-под тяжёлой боярской брови.

— Да бог с ним с Блудом, — недовольно молвил он. — Лучше скажи, откуда ты про Шалаву Непутятичну всё разузнал…

Просто удивительно, как мало я в «Солнышке» придумывал. Брал и переносил окружающую меня действительность в берендеево царство. Знаете, откуда списаны утренние заморозки, если прокатчики с ночью протянут или недогрузят изделие резными чурочками? ГЭС за окном! Только-только весна наклюнется, а тут плотина воду сбросит — опять, глядишь, зима…

И лишь в последней (или предпоследней?) главе я вдруг сообразил, что по сути пишу о распаде Советского Союза.

Такая вот сказочка.