Золотая баба

Золотая баба

(роман)

Книга была задумана в начале 2010-х, когда я еще неплохо издавался и "планов было громадье"... Сначала дописать не было времени, потом разное...

Синопсис

Москвич получает в наследство «особняк» в одном из сибирских городов. На поверку дом оказывается два ли не двухсотлетним, аварийным и не представляет практически никакой ценности, тем более, при грошовых ценах на недвижимость в этих местах. Уж в этом-то сотрудник одной из крупных московских фирм понимает. К тому же, все, что было ценного, из дома давно вывезено и осталась одна рухлядь и хлам. И Сергей Ротмистров, как зовут нового владельца, решает избавиться от наследства. Тем более «гость с юга», отрекомендовавшийся представителем местной строительной фирмы, предлагает за дом неплохие деньги. На этом месте, де, должен появиться новый торгово-развлекательный центр, а халупа мешает начать нулевой цикл. 

Получив задаток, Сергей решает на прощание обшарить дом с металлоискателем, который захватил из Москвы, узнав, что строению больше 200 лет. Он – страстный нумизмат и кладоискатель, поэтому начинает методичное обследование «гнезда предков» (выясняется, что недавно умершая владелица приходится ему двоюродной бабкой – родной сестрой его деда). И поиски почти сразу приносят свои плоды — несколько медных монет XIX-XX веков, закатившиеся в щели отродясь не ремонтированного пола. Воодушевленный кладоискатель спускается в подпол и прибор почти сразу подает сильный сигнал, указывающий на то, что в старинной кладке фундамента замурован какой-то массивный металлический предмет. 

Дрожащими руками счастливец извлекает сверток, рассыпающийся в руках и... разочарованию нет предела: в свертке из старой истлевшей кожи аккуратно смазанный и вполне работоспособный «наган», россыпь патронов к нему, толстая пачка советских бумажных денег конца 1920-х годов, офицерские погоны без звездочек, да непонятного назначения металлический предмет, похожий на золотой. И какие-то, исписанные выцветшими чернилами пожелтевшие бумажки. И все — даже ни одной завалящей монетки.

На следующий день Ротмистров оформляет бумаги на дом, получает причитающуюся ему сумму и отправляется в столицу поездом, поскольку при нем теперь оружие, пусть антикварное, но оружие. В пути, от нечего делать, он берется за чтение найденной рукописи, с трудом прорываясь сквозь малознакомые «яти» и «ижицы» дореволюционной орфографии. 

Автор рукописи – бывший жандармский офицер – повествует о делах давно минувших дней: о том, как в начале 1914 года вынужден был расследовать дело о гробокопательстве. «Мазурики» вскрыли могилу погребенного сто лет тому назад богатого купца, видимо, в поисках спрятанных сокровищ, но ничего не нашли и были взяты с поличным буквально на месте преступления. Из «ценностей» при них оказалось лишь два «семишника» — медных екатерининских пятака, которые клали на глаза покойникам — нательный серебряный крестик, да непонятный предмет, показавшийся золотым. Однако городской ювелир тут же дал авторитетное заключение, что предмет этот – не золотой, а из неизвестного сплава высокой твердости, и ценности не представляет. Мародеров осудили, дело закрыли, но молодой жандарм заинтересовался предметом, действительно такой твердости, что легко царапал стекло и начал собирать сведения о покойном купце. 

Согласно городским преданиям, тот заложил основу своего состояния, в молодости, с ватагой таких же, как и он лихих молодцов, раскапывая чудские курганы и грабя богатые захоронения. В одном из них они якобы откопали знаменитую Золотую Бабу — идола из чистого золота в человеческий рост. Но местные жители, обычно кроткие и покладистые, будто взбесились и несколько дней гнались за улепетывающими грабителями, пока те, чтобы избавиться от тяжести, не спустили основную часть добычи вместе с Золотой Бабой под лед таежного озера. Так это было или нет, но молодец тогда вернулся из тайги один и остепенился: завел торговлю и в несколько лет сказочно разбогател. Дожил он до преклонного возраста и под старость свихнулся: все хотел поднять спрятанный в озере клад. Но древнее золото так и не далось ему больше в руки. Помер он, а родственники так и не смогли разжать руку, в которой покойник по настоящему мертвой хваткой стискивал странную золотую вещицу — единственную, оставшуюся от древнего клада. С ней и похоронили, и это тоже стало еще одной городской легендой. Сто лет суеверие хранило покой купца, пока не нашлись чужаки, презревшие его. И поплатившиеся за это сполна.

Жандарм писал, что отыскал «золотое озеро» — это оказалось нетрудно, потому что многие пытались найти купеческое золото, но никому оно не далось в руки. Водоем был невелик, но глубок и вода в нем холодна даже в летнюю пору, поэтому ни один ныряльщик не мог достичь дна. Офицер пытался предпринять регулярные поиски, даже выписывал из Екатеринбурга водолаза со снаряжением, но грянула Первая Мировая война и всем стало не до золотых озер.Жандарм сначала служил у Колчака, потом воевал в белогвардейских отрядах, пока в начале 1920-х не был вынужден бежать в Китай. Оттуда он вернулся тайком, под чужим именем, но его узнали в городе и выдали властям. Ожидая ареста, он, прячась у своих хороших знакомых, и соорудил тайник, надеясь когда-нибудь вернуться за его содержимым. Но, судя по всему — тщетно...

К записке прилагалась старая топографическая карта, на которой от руки было отмечено озеро, и нарисованный от руки план с точными промерами глубин и местами, где, вероятнее всего, покоился купеческий клад.

Вернувшись в Москву, Сергей осторожно расспросил подругу покойной матери, и та рассказала ему, что, по рассказам покойницы, ее дед был арестован ГПУ в начале 1930-х годов, но вскоре выпущен на свободу, чтобы повторно угодить уже в НКВД в 1937 году и сгинуть в лагерях без следа. К тому времени ее отец уже жил в Москве, где она и родилась. А в Сибири оставалась сестра ее отца с семьей.

Странная «золотая» штуковина и в самом деле оказалась не золотой: ее не брала даже «царская водка» и не царапал алмаз-стеклорез, хотя по весу она была даже тяжелее свинца. Еще труднее было понять, что она из себя изображает и как изготовлена...

Итак...

1

— А места у нас знатные! — разливался соловьем таксист, не забывая при этом лихо крутить «баранку», мастерски лавируя между выбоинами, зияющими то там, то тут на асфальтовом полотне, не ремонтировавшемся, вероятно, с достославных «брежневских времен». — И грибы, и ягоды, и орех кедровый, и дичь разная, и рыба царская... Вы не смотрите, что дороги такие. Ремонтировать надо дороги-то, а начальники все деньги разворовали давным-давно...

Сергей слушал и не слушал его плавный, слегка окающий, местный говорок, убаюкивающий не хуже патентованного снотворного. Мыслями он был далеко отсюда, в шумной и деловой Москве.

Честно говоря, он и не собирался когда-нибудь возвращаться на свою «малую родину». Вывезенный в родителями в столицу еще несмышленым первоклашкой, он родной город почти не помнил. Как коренные москвичи недолюбливал «понаехваших», старался искоренить в речи последние рецидивы «нестоличного» говора, стеснялся показывать паспорт, где черным по белому значилось, что родился он в городе Хоревск Челябинской области. Особенно, после того, как выяснил, что искоренить эту «каинову печать» в основном документе невозможно никак и ни за какие деньги. Родину, как и родителей не выбирают...

Да, собственно, вовсе не на саму эту «малую родину» он сейчас держал путь — в полузабытом Хоревске не осталось ни близких родственников, ни, тем более, друзей — ну как можно назвать друзьями детсадовских и школьных приятелей которых он и по именам-то не помнил уже. Одни только могилы на местном кладбище — дедушка, бабушка, их братья и сестры, словом — поросшие мхом забвения следы многочисленного некогда клана... Да и то, наверное, давно уже сравняли с землей — она сейчас дорога даже в провинции. 

Путь небезуспешного некогда столичного бизнесмена Сергея Владимировича Ротмистрова лежал еще дальше на восток, пусть и не так далеко...

*          *         *

Визит представителя нотариальной конторы пришелся совсем некстати — бизнес Ротмистрова переживал не самые лучшие времена (у кого они, интересно, сейчас «лучшие?» — и был суетливый человечек, принятый поначалу за очередного коммивояжера или проповедника неведомой секты, принят совсем неласково.  

— Нет, не интересует! — рявкнул «босс», отрываясь от компьютера и простер указующий перст в сторону двери. — Кто пустил сюда этого м... мужчину?!

— Он говорит, что по делу, — пискнула, высовываясь из-за тощего плечика визитера, секретарша Инночка, еще более субтильная, чем тот. — По неотложному...

— Все они по неотложному, — проворчал Сергей Владимирович и захлопнул крышку ноутбука. — Хорошо, у вас есть пять минут, — он демонстративно посмотрел на циферблат своего «Роллекса». — Но время может сократиться, если...

— Константин Александрович, — мягко прожурчал визитер, почтительно приближаясь к столу. — Я являюсь представителем нотариальной конторы...

— Присаживайтесь, — буркнул Ротмистров, указывая на кресло для посетителей: посетитель явно явился по делу, и, дай Бог, не по тому щекотливому делу, о котором даже вспоминать сейчас не хотелось. — И выкладывайте без обиняков: у меня действительно мало времени.

Времени было хоть отбавляй — на мониторе компьютера, к примеру, сейчас были вовсе не деловые графики и диаграммы, а популярная сетевая игра, но к чему это знать посетителю?

— Хорошо, я постараюсь не отнять его у вас слишком много... Речь идет о наследстве.

— О каком наследстве? — несколько опешил Сергей, мысленно перебирая в уме всех, известных ему родственников. 

— О вашем. Вернее, о том имуществе, которое завещано вам.

Родители, слава Всевышнему, были еще живы и относительно здоровы, как и родители супруги, бабушки и дедушки — наоборот, но уже довольно давно, чтобы рана от их утраты еще беспокоила. Дяди и тети... Может быть Леночкины? Но почему тогда наследство – его?

— Вы разве не получали письма от нашей конторы?

— Нет, — легко ответил Ротмистров, который, в самом деле, не мог припомнить чего-нибудь подобного. — А когда вы их отправляли?

— Минуточку... — посланец открыл папку, лежащую на коленях и попорхал над ней худыми и длинными пальцами. — Вот. Первое — восемнадцатого мая и повторное — в прошлом месяце, тоже восемнадцатого числа.

— Почтой отправляли?

— Да. Электронной.

— Ну, вы хватили! — откинулся Сергей в кресле, недовольно крякнувшем под его литым телом. — Представляете, сколько спама приходит в день на мой почтовый ящик? Простой почтой надо было, заказным письмом, например.

— Извините, — поджал губы Константин Александрович, по-прежнему бесфамильный. — Но обсуждение способов доставки не входит в мою компетенцию. Ознакомьтесь, пожалуйста.

На стол перед Ротмистровым лег радужный бланк, напоминающий столь знакомые ему векселя...

— И что мне с этим делать? — поднял он на посетителя глаза через пару минут, бегло пробежав, впечатанный на лазерном принтере текст. — На кой мне, спрашивается, черт ваша недвижимость в этом самом Луначарске Курганской области? И кто, собственно говоря, такая эта Пестрядина Эм Пэ?..

*          *         *

Бог тому свидетель, что согласился ехать в эту Тьмутаракань и вступать в наследование двухсотлетней халупой Ротмистров по двум причинам. Первой значилось именно то, что «дом двухэтажный деревянный общей площадью 82 квадратных метра с приусадебным участком площадью 0,12 га» был построен именно двести лет назад — это Сергею авторитетно подтвердил отец. Владимиру Алексеевичу Ротмистрову Мария Павловна Пестрядина приходилась родной теткой по матери, соответственно самому наследнику — двоюродной бабушкой.

— Двести — это точно, — заявил старик, чокаясь с сыном пузатой коньячной рюмкой и вслушиваясь в мелодичный звон. — Я сам там бывал пацаном еще. Очень мама, бабушка твоя, с сестрицей своей дружны были. Все время письма друг другу писали, в гости частенько ездили — благо недалеко, а на лето нас с тетками твоими гостить к ней отправляли. Луначарск этот — только название, что город. Маленький, уютный, почти все дома — деревянные. Лес рядом, река... В войну там карьер был — глину какую-то особую добывали для нужд фронта — а потом — то ли кончилась она, то ли не нужна стала и совсем захирел городишко... Надо же, тетка-то, оказывается, только в прошлом году померла! А я ее, грешным делом, уж лет тридцать в покойницах числил. 

— Надо будет свечку за рабу божию Марию в церкви поставить, — вставила слово мама, всю жизнь прожившая некрещеной атеисткой, но на пенсии неожиданно, как и многие ее ровесники, воспылавшая религиозным рвением.

— Конечно, поставим, — заверил отец, бывший директор завода, а потом — не слишком крупный партийный функционер, по примеру жены, на склоне лет поменявший ортодоксальную большевистскую веру на более традиционную. — На Спаса будем в церкви и поставим...

Слово «двухсотлетний» решительно склонило чашу весов в нужную сторону. Ромистров с детских лет собирал монеты. Но не только покупал их и выменивал у таких же одержимых как он сам в клубе нумизматов. За последние четверть века, сначала с самодельным, а потом с дорогущим «покупным» металлоискателем он обшарил все доступные заброшенные деревни в радиусе полусотни километров вокруг Москвы. И отлично знал, какие сокровища могли таить в себе такие вот старинные, невзрачные на вид, домишки. Венцом его археологических изысканий пока была находка золотой пятирублевки, отчеканенной при императоре Александре Втором — на территории сгоревшей дотла еще при социализме дворянской усадьбы. Не в самом доме — дышащее на ладан «дворянское гнездо» давным-давно едва ли не по камушку перебрали местные «коллеги» и ловить там, даже с могутным импортным металлоискателем, было нечего. Монета отыскалась в парке усадьбы, где ее, вероятно, обронил сто с лишним лет назад упившийся графскими «редерерами» гость. Кто-нибудь вроде гусарского полковника или купца какой-нибудь гильдии — то есть человек, могущий себе позволить случайно потерять сумму, равную сегодняшней, не самой мелкой месячной зарплате и не перерыть после этого все имение. Жаль только, что случилась эта «эпохальная находка» еще в середине девяностых годов, а за прошедшие годы поле деятельности таких же, как он сам «черных археологов» практически иссякло. В основном, из-за радикального — в разы — роста численности «соискателей» и еще более резкого сокращения «ничьих» земель. 

Но это — вокруг Москвы. Зауралье же представлялось Сергею землей обетованной, совершенно не тронутой искателями сокровищ. Родные братья того самого пятирублевика лежали там сверкающими грудами и безмолвно кричали: «Приди и возьми нас!» Еще ему грезились петровские рубли (хотя откуда им взяться в городке, основанном через полвека после его кончины, при Екатерине Великой?) в отличном состоянии с «штемпельным блеском», павловские «ефимки» и прочие редкости. Причем, фантазией он с детства обладал изрядной.

Вторая же причина вояжа была более прозаичной: дела фирмы шли из рук вон плохо, она медленно угасала, безо всякой надежды повторить взлет эпохи «жирных нулевых» и для решения текущих вопросов вполне хватало зама и главбуха, остающихся «в лавке». Сидеть же день за днем сиднем, меланхолично наблюдая, как все потихоньку разваливается и быть не в силах этот развал остановить каким-то образом, было выше сил...

Так что вместо очередного вояжа в Египет, ставший едва ли загородной дачей, в Турцию, или в Таиланд, Сергей теперь ехал в самую что ни на есть российскую «глубинку»...

 *          *         *

За дело он взялся сразу, едва утерпев до окончания процедуры вступления в наследство. Ветхие хоромы, пахнущие пылью и мышами (двоюродная бабушка несколько последних месяцев провела в больнице, поэтому дом стоял без хозяина почти год) влекли его так, что он рассеянно пропустил мимо ушей вопрос клерка, о дальнейших планах на недвижимость и чисто автоматически спрятал в бумажник визитку. 

Сперва, стараясь успеть до темноты, он сноровисто обшарил заросший бурьяном участок, оставляя самое «сладкое» — собственно дом, чердак и, главное, подпол — на потом. Не сказать, чтобы безрезультатно: прочесывание грядок и зарослей вишни дало целую пригоршню «артефактов» — разнообразных монет, отчеканенных в промежутке между правлениями императрицы Елизаветы Петровны и Леонида Ильича, металлических пуговиц с двуглавыми орлами и звездочками, разного рода пряжек, крючков и прочего, людьми, далекими от коллекционирования считающегося никчемным мусором. В большинстве это, собственно говоря, мусором и было — сильно окисленные медные и латунные монеты ценность имели невеликую, пуговицы — скорее всего еще меньшую (Сергей намеревался их показать специалистам), а прочая фанаберия только на витрину провинциального краеведческого музея и годилась. Интерес представлял разве что серебряный пятачок 1861 года — черный от времени, но в хорошей сохранности, неизвестно как оказавшаяся за Уралом русско-польская монета в 1 злотый = 15 копеек 1838, да нательный, скорее всего, серебряный крестик, тоже покрытый изрядной патиной.

Жилая часть дома сюрпризов тоже почти не преподнесла — металлоискатель фиксировал то там, то тут под полом металлические предметы, похожие на монеты, но, судя по тональности сигналов, сплошь медные и некрупные, поэтому, вскрывать вековые половицы ради них было нецелесообразно. По крайней мере — в данный момент. 

Чердак, увы, тоже оказался практически пуст. В плане раритетов, конечно — всяческой рухлядью он был забит, как говорится, под завязку. Рыться в покрытых многолетней пылью и паутиной завалах разнообразного старья в поисках чего-нибудь стоящего, может быть и имело какой-нибудь смысл, но потом, потом. Так что, ограничившись горсткой медно-никелевой мелочи образца 1931-1957 (тщательное изучение — тоже потом), хозяйственно увязанной в узелок из ветхой ткани, похоже, сразу после реформы 1961 года, поставившей крест на ее обращении, Сергей перешел к самому многообещающему пункту своей экспедиции. 

Подпол в старом доме отличался огромными размерами, претендуя на громкое звание подвала. Видимо, во времена оные, хозяева дома были весьма зажиточны, если не поленились отгрохать такое вместилище — он простирался не только подо всем домом, но и, видимо, выходил далеко за его пределы, а для пыльных банок с соленьями, бочонка с изрядно подпортившейся квашенной капустой и выгородки наполовину заполненной темной и проросшей картошкой, явно был великоват. Может быть здесь в старину, когда не существовало холодильников, хранили лед, может быть нужны были такие «подземные хоромы» для иных целей. Увы, пол и стены «чертога» оказались вымощены грубо тесанным камнем, что сразу снизило в глазах «археолога» его привлекательность — ворочать тяжеленные глыбы ради того, чтобы сделать захоронку, вряд ли кто-нибудь стал — гораздо проще прикопать на участке. Но Сергей все-таки прошелся со своим могутным прибором по периметру подвала — прятать что-нибудь посредине помещения как-то не в обычае...

И удача улыбнулась ему почти сразу: за рассохшейся, благоухающей гнилой капустой бочкой металлоискатель указал скопление металла. Причем, в определении его странно терялся, прыгая то на «iron», то на «copper», то на «silver». Разок мелькнуло даже скараментальное «gold». 

«Вот оно!» — возликовал кладоискатель.

Трухлявый бочонок был оттащен в сторону, и луч фонарика осветил покрытые многолетней плесенью камни фундамента. Один из них явно когда-то сдвигали с места — вместо равномерного слоя цемента (или извести — чем скрепляли камни двести лет назад?) в зазоры между ним и его соседями были забиты мелкие камешки. Когда-то все это было тщательно затерто землей, давно уже осыпавшейся. 

Импортная саперная лопатка тут, увы, была бессильна, и пришлось потратить с полчаса на поиски подходящего инструмента. Сразу видно, что мужчины в доме не было давненько: инструмент — вперемешку пилы и молотки, напильники и зубила — оказался свален в сараюшке и не пользовались им, похоже, лет тридцать, как минимум, если судить по толстому слою ржавчины. Вооруженный увесистым ломом — вот уж чему ржавчина не помеха — Сергей приступил к вскрытию тайника. 

Оказалось, что это труднее, чем думалось на первый взгляд. Провозиться с «захоронкой» пришлось изрядно, но каждая потраченная минута лишь поднимала рейтинг находки. Одним ломом не обошлось — камень шатался, ворочался, но подцепить его никак не удавалось. Поэтому пришлось еще пару раз сбегать за другим инструментом, более подходящим и, наконец, с помощью гвоздодера, неуступчивый обломок длиной мало что не полметра удалось подцепить и вытащить из узкой ниши. 

Переводя дух и утирая перемазанной ржавчиной ладонью пот, струящийся по лицу, Сергей уважительно рассматривал извлеченную каменную «затычку»: на совесть строили предки! Будь каменюка еще на десять-пятнадцать сантиметров длиннее, вряд ли хватило бы мощности металлоискателя, чтобы зафиксировать лежащий за ней предмет. 

Честно говоря, совать руку в узкую «нору» было страшновато — черт знает, что там лежит? А вдруг — такой же ржавый, как лом, капкан? Фонарик высвечивал что-то белесое и мужчина отважился. Чтобы достать до загадочного предмета пришлось улечься на грязный пол, но это оправдывало возможную удачу. Сергея передернуло от омерзения, когда пальцы наткнулись на что-то сырое, липкое и, как показалось — живое. Он лишь усилием воли удержался, чтобы не заорать, убедив себя, что ничто живое не выдержало бы заточения в каменной темнице. Неизвестный предмет долго не удавалось зацепить — он расползался под пальцами, но упорство всегда увенчивается успехом и, надежно ухваченный за что-то столь же осклизлое и противное, но крепкое, он с трудом, зацепляясь за все, что только можно, был извлечен наружу.

В руках Сергея очутилась покрытая разноцветными наростами плесени прямоугольная штука, в которой он лишь изрядно поднапрягшись, смог опознать кожаную сумку, наподобие командирской. Когда-то давно, в школе, где учился маленький Сережка, носить такие сумки вместо портфелей считалось особым шиком, и он страшно завидовал тем немногим одноклассникам, которые ими владели. 

Некогда сумка была завернута в какую-то ткань, теперь совершенно истлевшую и оставшуюся, в большинстве своем, на стенках тайника. Мужчина с трудом понял, что это такое, разглядев на одном из гнилых лоскутов, намертво прилипшем к старой коже, металлический комочек, оказавшийся на поверку пуговицей. 

Под толстым слоем рыхлой зелени просматривался двуглавый орел...

*          *         *