Отложенный поединок

В 2015 году мне предложили поучаствовать в межавторском проекте S.T.A.L.K.E.R по роману А. и Б. Стругацких "Пикник на обочине". Это - одна из моих любимых книг, поэтому я, с готовностью, согласился. К сожалению, мой черновик так и остался черновиком... Главу из него я хочу сегодня предложить Вашему вниманию.

ОТЛОЖЕННЫЙ ПОЕДИНОК

S.T.A.L.K.E.R

1

Komm näher, komm näher, komm näher.
Komm süßer Tod!
Reich mir die Hand.
Die Welt macht mich krank.
Erlös mich! Komm süßer Tod!
Es ist an der Zeit. Kein Leben, kein Leid.
Hol mich zu dir!

«Komm süsser Tod» «Eisbrecher» 

За стеной что-то длинно прошуршало, будто об нее потерся боком слон или какая-нибудь иная крупная животинка. Выложенная когда-то «в полкирпича» кладка отлично пропускала звуки. 

«Да и пулю, наверное, не задержит, — подумал я. — Особенно, если из чего-нибудь посерьезнее шмальнут. Из гауссовки, например...»

— Что это! — вскинулся Йохан Мюллер — карикатура на типичного немца, каким его представляют все НЕнемцы: солидное пивное брюхо, физиономия цвета вареной свеклы, крошечные поросячьи глазки... — Что там происходит?

— Псевдогигант, — скривил тонкие губы в ухмылке Левша, скорчившийся в углу, засунув ладони в рукава куртки. — Щас стенку разломает, да вас, бюргеров жирных, на сосиски пустит.

— Но это... — заволновался Мюллер, достаточно хорошо знавший русский язык, чтобы понять суть сказанного: остальные трое немцев только лупали глазами, переводя затравленные взгляды то на меня, то на моего напарника. — Нам же надо обороняться!

— Заткнись, Левша, — буркнул я из своего угла. — Успокойтесь, герр Мюллер. Снаружи никого нет.

— Но как же! — продолжал кудахтать «бундес». — Я отлично слышал...

— Наверное, осыпается отсыревшая штукатурка, — пожал я плечами. — Повторяю: снаружи никого нет.

Снаружи действительно никого не было. По крайней мере, это утверждал мой ПДА, не фиксирующий в округе ничего движущегося. Одни лишь аномалии.

Сплошное кольцо аномалий, обложивших кирпичный домик с держащейся непонятно на чем прогнившей крышей. И обиднее всего, что до Периметра оставалось всего ничего. Полдня относительно безопасной дороги — я не такой дурак, чтобы вести туристов на верную погибель — несколько часов или минут ожидания мордой в грязи — как повезет — удобного момента... И, здравствуй «Лейка» — дом родной. Окончательный расчет с «бундесами», пара недель отдыха... А там уж, как повезет: новая группа или, от безрыбья, неизвестно какой по счету поход за артефактами. Недалеко и ненадолго, чтобы хватило еще на немного. Я, знаете ли не так азартен, чтобы постоянно играть в орлянку — или грудь в крестах, или голова в кустах, как другие сталкеры. Есть такая старая пословица: курочка по зернышку клюет, да сыта бывает. Вот я и есть та самая курица. Зубастенькая такая, когтистая, что твой динозавр. Но — курица. И очень не люблю, когда меня заставляют становиться динозавром.

— Гадом буду, — продолжал подначивать «бундеса» Левша. — Псевдогигант это. Выполз из своей норы, проголодался... Дай, думает, нежным немецким мяском полакомлюсь, а то все сталкеры, да сталкеры. Жилистые, да невкусные — изжога у него с нас, понимаешь...

— Герр Дрезден!.. — умоляюще поглядел на меня немец, которого уже трясло как в лихоманке.

— Успокойтесь, герр Мюллер. А ты, Левша, если сейчас не заткнешься...

— Молчу-молчу, герр Дрезден, — напарник собрал свою крысиную мордочку в умильную улыбку и до самого носа ушел в воротник куртки.

Черт бы меня побрал согласиться взять напарником этого слизняка. Но иначе было нельзя — бизнес есть бизнес. Собственно говоря, в этом «туре» именно я был напарником Левши, а не наоборот. Это он уломал меня идти в Зону вместе с ним, оторвав от заслуженного отдыха. И группа, и переговоры с Агентством, и снаряжение — все было его заслугой, а я всего лишь должен был прикрывать его тыл и следить, чтобы туристы не разбегались кто куда при виде каждой блестяшки, повстречавшейся на маршруте, будто на Потсдамском лугу. Но так уж повелось, что с самых первых шагов за Периметром ведущим снова стал я, а Левша, как и во все наши прошлые совместные выходы — на подхвате. Да и не тянул он никогда, если честно, на ведущего. Потому что он — уж точно не курочка. Дворняга. Облезлая подзаборная дворняга. Такая же жадная, такая же подлая. И такая же трусливая. Но — повинующаяся каждому жесту хозяина беспрекословно. Чующая хозяйский сапог, как говорят немцы.

А ведь так все здорово начиналось...

*          *           *

— А что это такое, герр Дрезден? — Клаус Фленсер, банковский служащий из Штутгарта, напоминающий сушеную воблу, указывал тощим пальцем на «центрифугу» — слабенькую, почти безопасную разновидность «птичьей карусели», которую выдавал полуметровый пятачок белесой травы, уложенной против часовой стрелки, да несколько палых листьев, лениво кружащихся над ее центром.

«Ну вот, — внутренне возликовал я. — И двух часов не прошло, как заметили! Даже подсказывать не пришлось. Глазастый нынче турист пошел...»

На самом деле пришлось провести четверку пыхтящих от напряжения экскурсантов – как же не напрягаться, если ты находишься в одном из самых опасных мест на Земле? — мимо «центрифуги» целых три раза.  Постепенно сужая круги, пока самый глазастый из них — очкарик Клаус — не обратил внимание на странное поведение мусора, парящего в воздухе. Остальные и наступив в нее не заметили бы подвоха: что с того, что нога вдруг подвернулась на ровном месте? «Центрифуге» и слепую собаку не раскрутить, не то, что объект размером и массой со взрослого человека. Особенно, если на нем не очень много металла...

— Дрезден, герр Фленсер, просто Дрезден, — широко, как только мог, улыбнулся я, исподтишка показывая кулак Левше, готовому уже отпустить одну из своих плоских шуточек. — А это — аномалия «центрифуга». Как вам удалось ее заметить?

— Аномалия? — голубые гляделки за толстыми стеклами очков-хамелеонов превратились в фарфоровые шарики по куриному яйцу каждый. — Опасная?

— Очень, герр Фленсер, — заверил я «первооткрывателя». — Ближе пяти метров к ней приближаться не стоит.

«Переборщил, наверное, — мысленно ругнул я себя, глядя, как туристы пятятся от «карусели», находящейся от них метрах в десяти. — Надо было метра про два сказать. Не докинут еще...»

Местная «центрифуга» была гвоздем программы всех туров нынешнего сезона. Для чего бы я иначе тащил с собой добрых два килограмма гаек «на эм-двадцать два». Что именно эти самые «на эм-двадцать два» означают, понятия не имею, но так их назвал Слесарь, подбросивший мне пару месяцев назад целый ящик этого железного барахла, которое легко можно навинтить на указательный палец. Можно было бы, конечно, взять гайки помельче и полегче, но эффект был бы совсем не тот.

— Смотрите внимательно, — я запустил руку в карман и извлек пригоршню заранее приготовленных снарядов.

Гайка в зоне, вообще-то инструмент необходимый. Когда надо границы «воронки» обозначить, маршрут между аномалиями проложить... Да мало ли что еще? Ими еще легендарный Дима Шухов пользовался и прочие «отцы-основатели». Если бы кто-нибудь решил нарисовать герб Зоны, в центре ее рассечено-пересеченного геральдического щита, несомненно была бы изображена эта шестигранная штуковина с дыркой. Фербиндунгсэлементе[1], одним словом. Знать бы еще, откуда у меня эта хреновина, языковыворачивающая у меня в башке берется...

Что-что, а гайки я метать наловчился изрядно. Тут ведь главное что? Не в центр попасть — зрелищности в этом никакой. Наоборот, чуть-чуть ближе к краю, причем, чем дальше от центра — тем лучше. Но не переборщить при этом: гайка, мазнувшая по краю «центрифуги» только траекторию изменит, но так гайкой и останется. Только радиоактивной. Ну, а если как надо попасть...

— О, майн гот!!!

Еще бы не боже мой! Гайка, попав в поле притяжения «центрифуги», скользнула по крутой спирали к ее центру и там принялась вращаться, стремительно ускоряясь и нагреваясь при этом. Миг — и среди обуглившихся листьев засияла звезда из жидкого пламени.

— Осторожно! — потянул я за рукав Фленсера, судорожно щелкающего затвором фотокамеры.

И вовремя, потому что аномалия, натешившись, плюнула сгустком расплавленного металла в нашу сторону. Вообще-то «центрифуга» возвращает попавшие в нее металлические предметы точно туда, откуда они были в нее отправлены, но осторожность не помешает.

— О, майн гот!!!

Пятью минутами позже взрослые дядьки, тщательно проинструктированные и страхуемые Левшой (это дело ему можно было доверить), радуясь будто детишки, по очереди швыряли в аномалию гайки, тут же неуклюже отпрыгивая в сторону. Чтобы потом поднять с травы похожий на причудливую металлическую звезду «сюрикен» — почти ничего за пределами Зоны не стоящий артефакт, единственной ценностью которого там являлось его замысловатая форма и происхождение. Да и то, лишь для тех, кто видел, как он образуется — китайские умельцы давным-давно наладили массовый выпуск точно таких же, отштампованных из дрянного сплава вещиц, впариваемых за настоящие всяким жульем, отирающимся вокруг Зоны, тем из туристов, кто так и не решился перешагнуть Периметр. Правда, в Зоне он кое-что мог, но только не для туристов, которые могли оказаться в местах его применения лишь в кошмарном сне. 

В общем, треть моего запаса гаек была израсходована за какие-то полчаса, а все четверо «бундесов» оказались счастливыми обладателями ледяных — покидая аномалию «сюрикены» мгновенно остывали до минусовых температур — звездочек. Даже неуклюжий герр Мюллер, умудрившийся даже не мазнуть ни одной из гаек по контуру «центрифуги» — за него с удовольствием «наштамповал» артефактов Левша. Это он тоже умел делать виртуозно.

Пора было выдвигаться к следующему аттракциону нашего страшненького «Диснейленда», когда пиликнул закрепленный на моем запястье ПДА. 

«Прогноз выброса 98%, — высветилось на дисплее прибора. — От 45 мин до 2 ч.»

Тойфельшвайнхунд[2]! Это было плохо. Очень плохо!

— Что там? — насторожился Левша — его ПДА почему-то молчал.

— Так, личное, — через силу улыбнулся я. — Пойдемте-ка под крышу, господа. Кажется дождь собирается.

— Какой еще дождь?.. — начал, было, Левша, но тут и его прибор пиликнул, заставив пройдоху измениться в лице после прочтения новости. — Вперед, вперед! — накинулся он на недоумевающих немцев. — Чего встали?

До укрытия мы успели добраться ровно за пять минут до того, как нас НАКРЫЛО...

*          *           *

Шесть теней, в бесформенном в камуфляже кажущихся бесплотными, след в след ступая по схваченным морозцем палым листьям, приглушенно хрустящим под ногами, движутся между древесными стволами и голыми кустами, присыпанными инеем. Белые пушистые пятачки стараются обходить, будто мины: след на свежем снегу четче любой печати. Ведущий поднимает руку, и все замирают...

— Дрезден! — шипит кто-то прямо в ухо, и камуфляжная шестерка расплывается, превращаясь в небритое рыло Левши. — Спишь что ли?

Я, похоже, действительно задремал. Да и туристы, все, как один выводят рулады на разные голоса, сбившись для тепла в кучу. Не спит лишь напарник. Оно и верно: сами ведь вчера распределяли дежурства — аномалии аномалиями, но если какая-нибудь тварь попрет напрямик... Или сегодня уже?

— Что, моя вахта? — глаза я протирать не стал, хотя в них будто песку насыпали — слишком это полезная в Зоне вещь, чтобы лезть грязными лапами: прилепятся на пальцы какие-нибудь споры и кранты — всю жизнь будешь ходить в темных очках, да с тросточкой. Если вообще выберешься за Периметр...

— Погоди ты с вахтой! — Левша дышал в ухо перегаром — видимо, не спросясь, приложился к «прозрачному»: разумно вообще-то, если учесть, что накрыло нас изрядно и все вокруг «светится». — Как выбираться будем?

— Как раз думаю над этим.

— Думает он! Клопа ты давишь, а не думаешь! 

— Одно другому не мешает.

— Думай не думай, а выбираться надо. Даже ты, везунчик, мимо жадины не протиснешься. И я. А уж кабаны эти — подавно.

— Что ты предлагаешь?

— Что-что... «Бундесы» эти один хрен, что отмычки...

— Нет.

— Почему? В договоре указано, что в форс-мажорных обстоятельствах...

— Заткнись, Левша. Я по трупам не пойду.

— Ну и сдохнешь здесь! А я пойду! Я себя не на помойке нашел — жизнь дорога. Сколько мы тут еще просидим? Два дня? Три? Неделю? Без жрачки ладно — перебьемся. А с водой, как быть? А с фоном? Ты, как знаешь, а мне от лучевки загибаться не резон. 

— Прекрати истерить. Лучше, давай сверим то, что имеем. Вдруг, да надумаем чего...

Увы, надумать ничего не получалось: наши с Левшой схемы «минных полей» вокруг хибары совпадали до мелочей. Что с того, что моя была вычерчена аккуратно, с соблюдением масштаба, а напарникова — тяп-ляп? Сути это не меняло — мы были заперты надежно. 

Начать с того, что прямо перед входом образовалась «жадина» — гравитационная аномалия, пришпиливающая к земле все, что в нее попадает многократно возрастающей массой. Влезть в нее так, чтобы тебя расплющило собственным весом, сложно. Особенно, если знаешь, что это такое. Но приятного мало: не один десяток  сталкеров погиб от голода, намертво прихваченный незримой цепью к месту. Спастись можно лишь отрезав конечность, как лиса, попав в капкан, отгрызает лапу. Или попытаться «накормить» ненасытную гравитационную утробу. Обычно, чтобы «жадина» лопнула, хватает двух-трех сотен килограммов. Только где ж их взять? Снаряжение сталкера столько не тянет, а подходящих камней чаще всего под рукой не оказывается...

Ну да ладно. Допустим, мы обманули каким-то образом стражницу. Так ведь сразу за ней — две «электры» и «мясорубка»... Можно, конечно, попробовать раздолбить кирпичную кладку и выбраться из ловушки, минуя дверь. Но, во-первых, издавать в Зоне громкие звуки — занятие весьма нездоровое: лучший способ привлечь всякую праздношатающуюся публику вроде кровососов. А, во-вторых, — позади и по флангам нашего «бункера» тоже далеко не все было гладко: «жарка» постепенно сушила стену, заставляя осыпаться штукатурку, а за ней располагались все те же «воронки», «мясорубки», «электры». И две «птичьих карусели» — старшие сестрицы «центрифуги». 

Я мучительно, будто раскладывал пасьянс, подбирал относительно безопасный маршрут между всеми этими «чудесами Зоны» и раз за разом пасьянс не сходился — сложная кривая обязательно заканчивалась тупиком.  Да и можно разве соваться с неопытными новичками в такой лабиринт, в котором даже не шаг в сторону — наклон, неловкий взмах рукой — череват гибелью? С битыми сталкерами еще можно было бы попытаться...

Немцы давно уже проснулись, кое-как позавтракали, если можно назвать едой одну банку «Завтрака туриста» и двести граммов разведенного спирта на четыре желудка, привыкших к сосискам килограммами и пиву литрами. 

Я поймал себя на том, что разглядываю возящегося со своим «наладонником» Мюллера: туша за два центнера массой, скорее всего «накормила» бы аномалию до отказа, но... Вряд ли после такого он остался бы жив. А если бы и остался, то оставалось бы его только пристрелить — тащить с собой до Периметра беспомощного толстяка, значит приговорить всех остальных. Да и перебраться на ту сторону с таким грузом... Прикажете звать на помощь военсталкеров? Мол, у нас тут турист раненый, помогите, проявите милосердие... 

«Цум тойфель! — обозлился я сам на себя, будто это Левша продолжал со мной спорить. — Лучше уж я козла этого «жадине» скормлю!»

Увы, тех шестидесяти с нестиранными носками кило, что весил мой напарник, не хватило бы, чтобы разрядить аномалию и наполовину... Да и не люблю я, если честно, по трупам... Наверное, потому и клюю по зернышку?

Стоп! А это что такое?

Экранчик моего ПДА то и дел подергивался радужными сполохами. Такого я еще никогда не видел. Краем глаза отметил, что и Левша обеспокоенно изучает свой прибор: в Зоне все, что непонятно — опасно.

— Что-то случилось, герр Дрезден?

— Все в порядке, герр Мюллер, — автоматически ответил я, уже точно зная: что бы там ни сводило с ума мой ПДА — источник был внутри нашего убежища. 

Прибор сходил с ума, стоило приблизиться к скучившимся туристам, и почти не реагировал на том месте, где я ночевал. 

— Ну-ка, — скомандовал я, нависая над испуганными «бундесами». — Выворачивайте карманы, господа!

— Ты чего? — выпучил глаза Левша, по-немецки понимающий с пятого на десятое. 

— Источник помех где-то здесь, — пояснил я, не оборачиваясь.

Туристы неуверенно извлекали из своих рюкзаков контейнеры для артефактов и предъявляли содержимое — ничего экстраординарного, обычный «малый джентльменский набор»: жидкие прядки «горного пуха», «сюрикены», да прочая мура, не подобранная предшественниками моих подопечных. Что-то представляла из себя только одинокая «вертячка» в контейнере Мюллера — это я указал увальню на нее, иначе он втоптал бы в грязь это «сокровище» по сравнению с остальным мусором. Они даже искривленные сучки, и листья деревьев-мутантов собирали!

И тут я вздрогнул. Среди мусора в контейнере Фленсера, что-то блеснуло латунным блеском. Я отобрал у туриста контейнер и вывалил его содержимое на землю и присел рядом. Что бы это ни было, именно оно сводило с ума ПДА — в двадцати сантиметрах от него экран напоминал цветомузыку, а ближе я его поднести поостерегся.

Вооружившись прутиком — сначала хотел воспользоваться ножом, но прикасаться металлом к незнакомым артефактам не слишком приветствовалось кодексом сталкера — я осторожно вызволил загадочный объект из переплетения пушинок. Он оказался очень тяжелым — похоже, золотистый цвет не обманывал. Больше всего он напоминал причудливую морскую раковину — витую, с разлапистыми отростками, разве что без отверстия, в котором прячется моллюск. Туристы, затаив дыхание наблюдали за моими манипуляциями, разве что, не открыв рты. 

«Встанем у сапера за спиной...» — пронеслось у меня в голове. Действительно: на сапера, изучающего незнакомую мину, я сейчас и походил больше всего. Вот только детонатора у этой мины не было — она вся была детонатором... 

— Слушай, Дрезден, — Левша не был таким дураком, чтобы пялиться на сталкера-самоубийцу, но и сидеть в своем уголке ему не давало любопытство. — Не трогал бы ты эту хрень... Да то, как бзыкнет...

— Где вы это взяли, герр Фленсер? — поинтересовался я, не отвечая напарнику. — Только не говорите, что нашли.

— Да, я это не нашел, — пробормотал «банкир», ковыряя землю носком ботинка. — Я это сделал...

— Каким образом? — сказать, что я был удивлен, значит, не сказать ничего.

— Я сделал пять этих... звездочек, но потом подумал, что нужно еще хотя бы парочку... Понимаете, герр Дрезден — у меня много знакомых... А гаек уже не было...

— Что вы туда бросили? — перебил я его.

— Ничего особенного, — еще больше смутился клерк. — Обручальное кольцо...

— Золотое?

— Да, с маленьким бриллиантиком. Я разведен, поэтому, подумал что...

Он объяснял, объяснял, объяснял, но я его не слушал.

Чего только не бросают в аномалии. Чаще всего — гайки, болты и прочую железную мелочь. Иногда — камешки, деревяшки, монетки... Порой по необходимости — оконтурить ловушку, например, порой — из любопытства: а что получится, если... И получается, бывает. Если «баловник» остается в живых, чтобы рассказать о результатах своего опыта. Но золото, насколько я помню, в «центрифугу» еще не бросал никто. Да еще — с бриллиантом.  

— Вы сказали про парочку артефактов, — я, наконец, решился взять увесистую — граммов сто пятьдесят, если не больше, вещицу в руки: «сюрикены» тоже необъяснимым образом тяжелели раза в три по сравнению с исходным предметом, но не настолько. — Что еще?

— Еще ключ, — на Фленсера было жалко смотреть. — От квартиры...

— И?..

— Я промахнулся, — залился краской «банкир». — Он куда-то в сторону улетел.

— И это хорошо, — подытожил я. — Собирайте артефакты в контейнер, герр Фленсер.

Мы с Левшой отошли в свой угол. Я все никак не мог успокоиться — вертел золотой артефакт в руках так и этак. Почему-то мне нравилось ощущать под пальцами холодный, изредка покалывающий кончики пальцев слабыми электрическими разрядами, предмет. Мне казалось, что от него исходит некая сила, накачивающая меня бодростью. Впрочем, может быть, это только мне казалось.

— Что ты об этом думаешь? — спросил я напарника.

— Знатная вещь, — облизнул Левша тонкие губы. — Думаю, бабла за нее можно выручить немеряно. 

— Почему это? Вдруг, у него свойств никаких особенных нет? 

— А и хрен ли? Мало ли из Зоны добра выносят ни на что, вроде бы, негодного. Но платить за такое никуда не годное барахло всегда желающие находятся. Я про такие не слыхал никогда. Как полагаешь назовут ее? Улиткой? Вроде уже есть улитка... Ракушкой? Я одного барыгу знаю — он настоящую цену даст. Черт! — хлопнул себя по колену Левша. — Знать бы, что «центрифуга» такие фиговины производит, притащить золотишка с полкило...

— Во-первых, — осадил я размечтавшегося напарника. — Артефакт принадлежит герру Фленсеру. Это он его сотворил. Ему и продавать или название давать. А во-вторых, где теперь эта «центрифуга»? Выброс был, теперь все перемешалось. На ее месте и пустое место может быть, и такая хренотень, что на сто метров не подойдешь. А много ты этих «центрифуг» знаешь?

Левша заметно сник: «центрифуга» действительно была не таким уж частым в исследованной части Зоны явлением. А такая стабильная, может быть, вообще одна-единственная. 

— И опять же, — продолжал я. — Помнишь, что это перед самым выбросом было? В другое время вылетел бы из «центрифуги» еще один «сюрикен» и все. Разве что золотой...

Я осекся.

Перед выбросом. А не наоборот ли? Кто может похвастаться изученной до конца аномалией? Как-то довелось мне в «Лейке» пообщаться с одним ученым с «Янтаря», так он все плакался, что чем больше они там узнают об аномалиях и о Зоне вообще, тем больше понимают мизерность своих знаний, их никчемность перед громадой Непознанного. Правда, он тогда был совершенно в драбадан...

Так, будем рассуждать логически. То ли выброс стал причиной появления «раковины», то ли наоборот, но мы имеем редкий артефакт с неизвестными свойствами. А где у нас находят, обычно, самые редкие артефакты? В центре скопища аномалий — не каждый дойдет. А не может так получиться, что аномалии эти собираются вокруг артефакта?..

— Смотрите! — раздался отчаянный крик с той стороны, где кучковались туристы...

*          *           *

— И долго она собирается ползти?..

Аномалии, караулившей выход, похоже надоело лежать без движения и она тронулась в путь. Сначала со скрипом, под ставшей им вдруг непосильной нагрузкой, просел один из косяков двери. Старое, полусгнившее дерево сопротивлялось недолго — дверной проем стал шире почти в полтора раза, а с мыслью о том, чтобы проскользнуть мимо «жадинки» пришлось расстаться окончательно — теперь она полностью перекрывала вход. Прихватив, между прочим, рюкзак одного из туристов, который теперь был будто прибит к полу гвоздями. Но это было еще полбеды: пришли в движение те аномалии, что были снаружи, вновь смешав весь «пасьянс». 

— Что же за хреновину ты соорудил? — чуть не с кулаками накинулся на бледного Фленсера Левша. — Самого бы тебя в жадину эту кинуть!

Кинуть. 

Я разглядывал лежащий на ладони артефакт по золотистой поверхности которого синеватыми паучками то и дело пробегали разряды. Нет, кидать его в центр «жадинки» не стоит — себе дороже может оказаться: кто знает, на что способна золотая ракушка, притягивающая к себе аномалии. Не дай, Черный Сталкер, бабахнет так, что и подметок не останется. Нет, в аномалию мы тебя кидать не будем... А куда?

Аккуратно положив артефакт на землю, и зафиксировав для верности рюкзаком, я отошел в противоположный угол, чтобы ПДА вновь оправился и начал показывать реальную картинку, вместо сполохов северного сияния, вырвал исток из блокнота и принялся вновь раскладывать «пасьянс Зоны», сверяясь с ранее вычерченной схемой «минных полей». 

«Ага, вот эта «электра» перебралась вот сюда, эта «карусель» — вот сюда, — помечал я на самодельной карте траектории движения ловушек. — «Жарка» — вот так...»

Через пятнадцать минут я уже точно знал, что все аномалии кроме мясорубок послушно последовали за «раковиной», переместившись с облюбованных позиций на метр-полтора в сторону. И выяснил главное: если артефакт переместить еще на десять-пятнадцать метров, то освободится проход, вполне достаточный, чтобы осторожно, гуськом, пробраться за пределы концентрата аномалий. Правда, «мясорубки» тоже стояли достаточно плотно, но без всего остального были вполне проходимы...

— Что ты задумал? — всполошился Левша, когда я принялся ощупывать кирпичную кладку в установленном мной секторе. 

— Да вот, — беспечно бросил я, пробуя острием ножа сырые, крошащиеся в своем прочном цементном ложе кирпичи: раствор был замешан на славу, да вот с фундаментом неведомый строитель сплоховал — кладка, разъеденная влагой, держалась на честном слове. — Окошко задумал прорубить. Душновато здесь.

Будь на моем месте Джеки Чан или другой киношный «каратека» — он справился бы голыми руками, эффектно повыбивав кирпичи, но я — не Джеки Чан, не китаец вообще и даже не «голубой берет». Рук мне было жалко. А вот приклада «калаша» венгерской сборки — ничуточки. Тем более, что принадлежал он кому-то из туристов, вряд ли способному попасть с десяти метров в дом. 

Сложно было выбить первый кирпич, но когда он треснул пополам и высыпался красным, пачкающим пальцы крошевом наружу, словно сгнивший зуб из десны — пошло легче. Солидных размеров амбразуру я расчистил за каких-то полчаса. Можно было обойтись и окном меньших размеров, но кто знает, как оно пойдет при броске. А попытка у меня была всего одна. Первая и она же последняя.

— Бросишь? — Левша с тоской смотрел на зажатую у меня в кулаке «раковину». — Столько бабла насмарку...

— Я бы и башку твою бросил, — спокойно ответил я. — Если бы она могла помочь хоть чем-нибудь. Иди к туристам.

Выждав, пока «жарка» гигантским маятником дойдет до крайней точки своего маршрута — моросил дождик и аномалию было отлично видно, как сгусток пара размером с небольшой арбуз — я размахнулся и, что было сил запулил так и неразгаданный артефакт в пространство. В мозгу молнией мелькнула смазанная картинка: ползущий навстречу, грохоча гусеницами приземистый, угловатый танк и летящая в него граната, но мне было не до галлюцинаций — вратарским броском я преодолел участок, который сейчас должен был стать очень и очень опасным и спиной вжался в тела туристов, трамбуя их в угол до отказа. Думал я в этот момент лишь об одном: чтобы в мои расчеты не вкралась какая-нибудь ошибка...

Со всхлипом лопнула консервная банка в рюкзаке, через который танковой гусеницей перекатилась «жадинка», горкой спичечных коробков осела пробитая стена...

И тут же немилосердно ударило по барабанным перепонкам резким хлопком.

— Что это? — пискнул полузадушенный толстяк за моей спиной. 

— Жадинка лопнула, — пожал я плечами. — Многовато кирпича заглотала разом... Быстрее, господа! Да не возитесь вы с рюкзаком, герр Мюллер! — прикрикнул я на «бундеса», пытающегося поднять с пола расползающуюся в пальцах тряпку, побывавшую в аномалии. — Он теперь и пол протирать не годится...

*          *           *

— Долго еще, герр Дрезден? — прохрипел мне в спину толстяк, едва не валящийся с ног от усталости.

— Потерпите, герр Мюллер, — как мог мягко, отозвался я, хотя так и подмывало обернуться и проорать по-фельдфебельски прямо в багровую ряшку пошире, чем у иной псевдоплоти, что-нибудь вроде: «Geschlossen, fettigSchwein![3]..» 

Плохой из меня, наверное, все-таки педагог. Прав был покойный Кулек, который пытался сделать из меня настоящего сталкера. Правда, говорил он это уже потом, когда я обзавелся собственными «отмычками». В табло заезжал редко, берег, как мог... Так из зеленых сосунков сталкеров не сделаешь.

«Тебе б, Дрезден, — словно наяву услышал я дребезжащий говорок Кулька. — Нянькой в детсад устроиться. Вот, где твое истинное место! Носы сосункам подтирать, да подгузники менять... Помяни мое слово, Дрезден: года не пройдет, как спалишься ты где-нибудь по своей мягкости. А отмычки твои даже не плюнут на твою могилку. Потому как не будет могилки...»

Говорил он это года три назад, незадолго до того, как попасть под выброс. И хрен теперь знает, где его могилка — ПДА тогда почти у всех поотрубались напрочь. А я, вот, до сих пор брожу по Зоне. Хотя «отмычек» так и не воспитал — все от меня поразбежались. Своими ножками. Некоторые и сейчас бегают. 

— Совсем мало осталось, — улыбаясь во весь свой щербатый рот, обернулся к чуть живым туристам Левша. — Будьте спокойны — добежим, как по асфальту!

Соображал он быстро и теперь, когда непосредственные опасности вроде бы остались позади, как мог заглаживал свои ляпы. Одно дело, когда сидишь в обложенном со всех сторон ненадежном убежище и совсем другое — в нормальной, так сказать, сталкерской обстановке. 

«Еще и чаевых дождется, крыса, — неприязненно подумал я о напарнике. — Чтоб я, хоть раз еще...»

— Отсюда до Периметра — все, как на ладони! — продолжал разливаться соловьем Левша. — Каких-то два часа ходу.

— Не сглазь, дурила, — одернул я его.

— Да не сс... ты, Дрезден! Почти вышли уже!

Я и сам понимал, что он, скорее всего, прав — уже несколько километров мы не встречали никаких аномалий или мутантов. Здесь и раньше-то было с этим делом бедновато, а уж теперь, когда «ракушка» оттянула к себе все, что попало в зону ее действия... По крайней мере, ПДА вещал о том, что впереди, до самого Периметра — чуть ли не автобан в шесть полос. Иди — не хочу. Вот только никак я не мог справится с червячком, не то, чтобы сосущим, так — беспокоящим где-то внутри... С пресловутой сталкерской интуицией, как его еще называют.

— Вот перевалим тот пригорочек и считай дома! — Левша уже снова ощущал себя главным. — Так что, господа...

Он не договорил, замерев с поднятой ногой. И было с чего замереть: из безобидного на вид кустарника Черный Сталкер знает, какой породы (ну не ботаник я!) выкатился мутно-белесый шар, как мне сперва показалось, поперечником выше пригнувшегося Левши! По поверхности шара изредка змеились голубые молнии, он явственно потрескивал и остро пах чем-то. Озоном, должно быть. Словом, казался более чем реальным. Хотя травы он вроде бы не приминал, да и к поверхности, лоснящейся, как мокрая кожа, тоже ничего не липло.

Однако, ПДА благостно вещал, что путь свободен, хоть тресни!

Сзади раздался сдавленный крик и я, не спуская с пришельца глаз со стволом «АК-74» заодно, бросил через плечо:

— Хальт![4]

Вот за что я нежно люблю немецкий, так это за емкость и четкость команд...

«Мутант? — бродило в голове перекисшим пивом. — Блуждающая аномалия?.. А может, просто датчик накрылся?..»

Словно услышав меня, ПДА пиликнул, приняв почту. Работает, паскуда! 

Шар медленно катился мимо застывшего изваянием Левши, по-прежнему не приминая травы. Вот он поравнялся со мной — встали дыбом все волоски на теле, будто за шиворот сыпанули пригоршню муравьев. Любопытная молния-щупальце протянулась к стволу автомата и тут же отпрянула — не понравилось, видно. Но по руке до самого плеча стрельнуло сверлящим, вполне реальным разрядом. Точно не фантом!

Не ускоряясь и не замедляясь, шар катился параллельно нашему маршруту и казался абсолютно безобидным. 

«Только бы туристы в истерику не ударились!..»

Обернулся я только тогда, когда «муравьи» под одеждой угомонились. И то медленно и плавно — слишком часто я встречал в Зоне всякие электрические кунштюки и все, как одна на дух не переносили резких движений. А вот к всякого рода перемещениям в стиле марлезонского балета относились вполне даже снисходительно. Да кто в Зоне любит торопливых? Торопливость, она сами знаете, где нужна...

Шара нигде не было видно. Только откуда-то из-за кустов доносилось удаляющееся потрескивание. Да и туристы все, слава Ему, вроде бы в порядке. Замерли, как манекены. Один лишь Мюллер на колени встал, не иначе молится. Зря, надо сказать. Вряд ли Тот-кто-наверху его здесь услышит. А Черный Сталкер может обидеться.

— Видал, Дрезден? — зашелся истерическим смехом-икотой Левша. — Что это за хрень?

— А я знаю? — меня тоже потрясывало, как всегда при виде чего-то неизвестного или необычного. — Твой ПДА эту дуру заметил?

— Ни фига! Я сперва подумал, что это фантом какой-то! Давай назовем ее Шаром Дрездена!

— А почему не Левши? Давай уж тогда Мюллера. Пусть толстяк гордится.

— Давай, а то он вон как перепугался.

Я подошел к туристу, краснота которого сбежала с щек, оставшись только на крохотном на фоне обширного лица носике. Он по-прежнему стоял на коленях, не делая попыток подняться на ноги.

— Не бойтесь, герр Мюллер. Все уже в прошлом. Давайте, я помогу вам встать.

— Не могу, — просипел перехваченным горлом немец. — Я пытался, но не могу...

Я опустил взгляд вниз... 

— Zum Teufel! – выругался я. — Lausig schmutzig Teufel!!![5] Ё... 

*          *           *

— Я умру? — голос герра Мюллера был совершенно спокоен.

Он лежал на волокуше, сделанной из пары плащей лицом к серому, набрякшему влагой небу и дождевая морось испариной оседала на его бледное, разом осунувшееся лицо и широко открытые глаза.

Мы второй уже час кряду лежали в укромной балочке рядом с Периметром и ждали, когда проедет ооновский патруль. Хуже нет быть застигнутым на переходе патрулем и превратиться в отбивную, густо нашпигованную свинцом, когда до дома — рукой подать. А проклятые «голубые каски» все запаздывали...

— Все будет в порядке, герр Мюллер, — заверил я его, отводя взгляд: хоть и далеко не в первый раз, а не по себе это — врать в глаза обреченному человеку.

Или почти обреченному. Потому что я еще не знал случая, чтобы человека, вляпавшегося в студень, удалось спасти иначе, чем ампутировав к чертям собачьим пораженную плоть вместе с добрым куском еще не затронутой. А когда ноги превратились в мармелад уже выше колена... Как только угораздило толстяка, сделав шаг от тропы, наступить в крошечное пятнышко — едва ли не каплю — большее я бы заметил — студня, проступившего из-под дерна? И промолчать, не сказать, что происходит неладное, когда еще можно было помочь. Жестоко помочь, отрезав ступню, но помочь. А он все ковылял, выбиваясь из сил, на подворачивающейся, безвольной конечности, пока еще мог держаться на ногах. Глупый толстый герр Мюллер... Его глупость казалась ему самоотверженностью и, в результате, погубила его...

Я попытался через штанину прощупать ногу лежащего, но пальцы почти не ощущали разницы между здоровым, заплывшим жиром телом и мертвой «резиной» в которую превращалась пораженная студнем конечность. Но одно я мог сказать точно: коленного сустава у толстяка уже не было.

— Мне советовали заменить тазобедренные суставы на титановые, — продолжал светскую беседу умирающий. — Лишний вес, понимаете ли... И возраст. Мне ведь скоро шестьдесят... А я все откладывал... Я очень боюсь всех этих больниц, герр Дрезден. Операции, хирургические инструменты, наркоз... Бр-р-р! А теперь это и не понадобится... 

Турист зашелся бульканьем и я испугался, что наступила агония. Но оказалось, что тот просто-напросто смеется.

— Экономия!.. — булькал Мюллер, дергая белой с синеватыми прожилками щекой, уже покрытой рыжеватой щетиной. — Сплошная экономия! Гроб, думаю, обойдется раз в десять дешевле операции. Марта будет довольна!

По щекам, пробираясь по оврагам складок и морщин, ныряя в леса щетины, катились медленные капли и мне хотелось думать, что это — от дождя. Потому что это страшно — смех сквозь слезы. Смех обреченного человека...

«Вряд ли обрадуется Марта, — подумал я. — Да и экономии не будет. Пораженных студнем не хоронят в обычных гробах...»

— Глотнете, герр Мюллер? — я протянул ему фляжку.

— Отчего же не глотнуть? — турист приник к горлышку и под тройным подбородком, едва заметно перекатился утонувший в жиру кадык. — Спасибо, герр Дрезден! Вы — замечательный человек. Во всем виноват я и только я. Я так и скажу им... Господи! — перебил он сам себя, открывая глаза еще шире. — Красота-то какая, господи!..

Я непроизвольно глянул вверх: где он нашел красоту в сером, провисшем, как мокрая половая тряпка, небе Зоны?

А когда опустил глаза, то наткнулся на пустой взгляд из-под мутноватых линз скапливающейся в глубоко запавших глазницах дождевой воды...

[1] Verbindungselemente (нем.) — крепежное изделие.

[2] Teufelsweinhund (нем.) — чертова свинособака.

[3] Заткнись, жирная свинья! (нем.)

[4] Halt! (нем.) — Стоять!

[5] Немецкие ругательства.