Сопереживание - бессмысленное и беспощадное

Имея уже достаточно солидный опыт общения с людьми, имеющими отношение к литературе, читая рецензии и блоги, я заметил одну вещь. Сейчас едва ли не главным мерилом мастерства писателя считается его способность вызвать сопереживание к персонажам, о которых повествуется в книге. Подразумевают под этим вот что. Если персонажу хреново до слез - читатель тоже должен заплакать. Если смешно до колик - пусть и читатель валяется по полу от смеха. А если двое не совсем законопослушных граждан с похмелья в подворотне помахались, у читателя также должны болеть кулаки. Или голова. Или и то, и другое - хоть анальгин пей. 

И здесь у меня возникает вопрос: на кой черт это надо? Точнее - позарез надо?

Литература, вообще говоря, имеет две функции: личностно-формирующую и развлекательную. Некоторые первую функцию отрицают, но вторую не отрицает никто. Я буду исходить из того, что функций две. Писатель - это инженер человеческих душ и лицедей в одном флаконе. Так вот: в этом плане сопереживание вымышленным людям отнюдь не представляется каким-то непременным условием. Если автор описывает, как маньяк кромсает свою жертву, и читатель проникается этим порочным удовольствием убийцы, это для личности читателя в лучшем случае безразлично. А в худшем - вместо формирования личности читателя идет ее деформирование, первая функция литературы не просто не реализуется, а реализуется ее противоположность, что, разумеется, еще хуже. Аналогичным образом Гоголь едва ли стремился, чтобы читатель "влез в шкуру" мошенника Чичикова и вместе с ним сожалел, что афера с мертвыми душами в масштабе отдельно взятого городка накрылась медным тазом.

Что же до развлекательной литературы, то к ней, безусловно, в первую очередь относится литература приключенческая. Здесь задача писателя - дать интересный сюжет, чтобы читатель проглатывал главу за главой, не мог предугадать очередной поворот действия и не отвлекался на разные досадные вещи, такие, как дыры в этом самом сюжете или откровенная ложь вроде львов в амазонской сельве. А если, допустим, герой упал с дерева, а читателю померещилось, что у него самого заболели ребра, - это лишь приятный бонус. И ничего более. Вроде сенсорного унитаза (такой, кажется, уже сделали где-то в Японии). Есть он - хорошо, удобно. Нет - и на обычном можно посидеть.

И еще: сопереживание как психический феномен крепко-накрепко завязано на личном опыте читающего. Если в книге живописуются чувства торчка, не нашедшего денег на дозу, я могу ужаснуться, что человек довел себя до такого скотского состояния. Но страдать вместе с ним я не буду: мне эти переживания глубоко чужды. Андрэ Моруа, помнится, говаривал, что человек, проживший безоблачную жизнь, не поймет симфоний Бетховена. И, надо думать, не Бетховен в этом виноват.

Вот, собственно, и все, ибо много здесь расписывать и не стоит. А всем уважаемым читателям я желаю приятного вечера, и, как говорится, до новых встреч.