Люди

Чувствующие люди…

Они будто дикие бешеные собаки. 

Щерят острые пожелтевшие зубы, захлёбываются пеной и слюнями, громко рявкают на той стороне дороги и мечутся туда-сюда, стирая в кровь лапы. Боятся света, громких слов, а ночами воют, срывая голоса. Они дрожат, будто вышли в самую лютую зиму под окна своих панелек в одних домашних тонких вещах, на двух подгибающихся лапах.

Чувствующие объединяются в стаи. Лают друг на друга, кусают до первой крови и долго-долго зализывают раны, сбившись в один большой клубок. Вечно дикие, жаждущие любви от своих хозяев, но боящиеся подойти к ним ближе, чем на три метра. Вместо этого они, будто фантастические вампиры из любовных романов, высасывают кровь друг из друга.

И разрушаются…

Рвутся на части, как размокшая дешёвая салфетка, оставаясь втёртым мокрым пятном на ворсе пыльного ковра под ногами идущих.

Вот одна из них: неуверенная, неидеальная, замкнутая. Она смотрит на ту сторону, через две сплошных, где идёт её хозяин. Пожирает взглядом, со смаком отрывая самые большие куски, глотает собирающиеся в пасти слюни, скалится на тех, кто идёт рядом с ним. И безостановочно лает охрипшим голосом. Неидеальная не в силах ступить на раскалённый, почти расплавившийся тёмный асфальт, не желает бросаться под машины, потому что боится потерять свою жалкую, ненужную никому жизнь. У неё стёрты в кровь лапы, оставляющие следы позади. Нет сил и возможности бежать в полную силу, лишь хромые перескакивания с одной загноившейся лапы на другую. Её жарит это солнце из чувств, обжигая залысины. 

Страдает, скулит от боли, но не может уйти в спасительную тень.

Она следует за ним, будто от этого зависела её жизнь. Всё ещё слишком далеко, чтобы он заметил мучения облезлой дворняги. 

Неидеальная кусает таких же, как и она сама из стаи, вырывая клоки тонкой сальной шерсти и срывая жёлтыми, чудом уцелевшими, зубами болячки. И когда хозяин уходит, исчезает с длинной дороги через две сплошных, обессиленная приходит в сырой холодный подвал, ложиться к другим дворнягам под бок и долго слизывает кровь и гной со своих лап, роняя молчаливые слёзы на ледяной бетон подвального пола.

Иногда она видела, как другие уходят, безумно виляя куцыми хвостами и поскуливая от нетерпения. Они уходят на ту сторону, к своим хозяевам, и рядом с ними становятся настоящими людьми. Сбрасывают уродливую шкуру и больше не страдают от невыносимой боли и низших чувств чудовищно несправедливой любви.

Но она другая. Ей нравится терпеть эту какофонию в своей изорванной в клочья душе. 

Потеряла уже, думала дворняга глубокой ночью, замерзая от холода, хватит этого.

Она трусиха, теряющая голос от одной только мысли о том, чтобы подойти ближе и сказать пару слов. Словно страдает за всех вокруг, принимая чужие укусы, болью разливающиеся по тщедушному телу. Была человеком лишь раз, но её выкинули за ненадобностью, как старую резиновую игрушку, потерявшую свой былой вид. И тогда она снова стала той дикой псиной, с полной пастью пеной, дрожащим телом и хриплым рваным лаем.

И тогда решила больше никогда не становиться человеком. Но внутри неё теплилась надежда, спрятанная в самый тёмный и пыльный угол. Надежда, что хозяин когда-нибудь обернётся.

Дворняга поднимается на лапы с восходом солнца. Выходит под палящее солнце чувств ради того, чтобы ещё один день провести в ужасных муках своей потасканной души.