Слёзы над книгой

  Я  уже не могу вспомнить, когда мысль о необходимости найти истину впервые овладела моим умом, но довольно рано из обилия первоначальных впечатлений я вынесла некую смутно ощущаемую неудовлетворённость. Меня считали странным ребёнком, ибо я никогда не могла дать ответ на вопрос, понравилась ли мне прочитанная книга, нахожу ли я интересным тот или иной фильм, что думаю о том или ином человеке? Я понимала, о чём меня спрашивают, но не могла понять, почему нечто должно нравиться или не нравиться мне? И – чем?

  На меня смотрели с недоумением. С головой, что ли, не то? Впрочем, присущие мне  бесспорные математические способности и умение превосходно излагать прочитанное не давали оснований для серьёзного беспокойства. Перерастёт. И неоднократно замечая на  моём столе книги со страннейшими названиями,  родные изумлялись, но не настолько, чтобы всерьёз обеспокоиться. Однако однажды они увидели меня в слезах над книгой. Я вытирала кулаком глаза, но слёзы выступали снова. Отец тихо подошёл и спросил, что я читаю, почти уверенный, что в руках у меня том Диккенса. Он помнил, что когда-то и сам горевал над «Оливером Твистом». 

    Но тёмно-коричневая книга в моих руках носила более чем странное название: «Методом убеждения», и, на взгляд отца, просто не могла содержать ничего, способного разжалобить. А я вовсе и не была разжалоблена, а плакала от обиды и потрясения. Мне в душу давно запали странные и нездешние слова, невесть где прочитанные, запали так, что я сначала записала их в подаренную отцом общую тетрадь с видом Кремля, а потом просто запомнила наизусть: «В тот день, когда замолкнет звук жернова,  и зацветёт миндаль, и отяжелеет кузнечик, и рассыплется каперс. Ибо отходит человек в вечный дом свой, и готовы окружить его по улице плакальщицы; доколе не порвалась серебряная цепочка, и не разорвалась золотая повязка, и не разбился кувшин у источника, и не обрушилось колесо над колодезем. И возвратится прах в землю, чем он и был; а дух возвратился к Богу, Который дал его…» 

    Во мне замерла от восторга душа. Эти малопонятные, но такие возвышенные и страшные слова так контрастировали с привычной  обыденностью, с матерными криками под окнами, пьяной руганью соседей, со скучными школьными книгами!

    А теперь я прочла, как люди смеялись над этим, говорили, что никакого Бога нет, и это всё вздор. Как же так? Слова «пошлость» я тогда ещё не знала, и определила прочитанное словом, которое слышала в начальной школе – «безобразие». Мне лгали! Лгали буквы и строки, кривлялись параграфы, надо мной хихикали главы и издевались страницы. Книги могут лгать! И от этого-то понимания во мне впервые перевернулась душа, и хлынули слёзы...