Мистика десятой главы
Автор: Макс АкиньшинНадо признать, что с десятыми главами у меня полный абгемахт. Никогда в жизни их не любил, впрочем как и они меня. Не сложилось, факт. Не срослось. Нет любви, нет привязанности. Нет ничего. Поэтому попытаюсь сыграть пятыми
После душного летного поля прохлада аэропорта казалась раем. Под плакатом «Не курить» стоял темнокожий толстяк в грязной футболке без рукавов с выцветшей надписью «Женщины против рака груди» и курил сигару. С удовольствием затягивался и пускал серые клубы в вымороженный кондиционерами воздух. На его ногах были сланцы, а громадные клешни удерживали тошнотворную картонку в жирных пятнах с лаконичными буквами «Ши». Мы толпились у пограничного контроля, я был нагружен скарбом сына Конкордии и с интересом разглядывал курившего.
– Простите, сэр, вы находитесь в зоне таможенного оформления. Посторонним здесь находиться запрещено! Курить здесь запрещено!– Плюгавый таможенник насел на объект моего любопытства со всеми этими «запрещено». Тот обратил на него внимание, с интересом разглядывая все двадцать три волоска приклеенные к лысине собеседника. Взор желтых в красную прожилку глаз выражал материнскую заботу.
-- И что? – дружелюбно спросил он, попутно протягивая свое таинственное «Ши», чтобы каждый прилетевший мог его разглядеть. Он аккуратно держал свою омерзительную икону, словно это было самое ценное приобретение в его жизни. Хотя. Казалось, так оно и было.
–Ваш паспорт, мистер?– пограничники не обращали внимания на конфликт. Мой паспорт. Это звучало уже неплохо. Еще лучше звучали слова факса в кармане – «инспектор–стажер» против моей фамилии. В такие моменты я обожал бюрократию.
–Сэр! У вас могут быть неприятности! Я вызову охрану!– жертва расчески заводился сам от себя, как те маленькие инерционные игрушки, которые надо покатать по ковру перед стартом.– Мы имеем право вас задержать!
–Проходите ,– я кивнул контролеру и вышел из–за стойки. Кони заняла мое место.
–Ваш паспорт, мэм.
–Послушай, коржик! Если ты не успокоишься, я тебе поправлю кукушку!– предсказал толстяк и, явив миру значительные заросли подмышками, ткнул в меня свой плакатик. Я пожал плечами, что такое «Ши» не знал даже сам Господь.
–Немедленно покиньте зону прилетов! Я вызываю охрану! – взвизгнул плешивый. – Вы понимаете, мистер?
– Или ты сейчас отойдешь, или я тебе сделаю плохо! – спокойно ответил тот. – Ты меня не разочаровывай! Тебе могут аннулировать медицинскую страховку, просекаешь?
Сутулый гриб засуетился и повис на телефоне, что–то доказывая невидимому собеседнику. Надо признать что, проектируя его, папаша несколько отвлекся и не довел сеанс до конца. На чердаке его сынули осталось много незаполненных пятен. Он был из тех блеклых людей при исполнении, которые всю жизнь надувают щеки, от сознания собственной значимости. Изобретают инструкции, барьеры, пропускные режимы, а потом тихо выходят на пенсию, где пьют в одиночестве, до того самого момента, пока их не хватит удар.
Я лежу, ощущая затылком покалывание травинок, и думаю об истине. Этой кристально чистой правде, в которую иногда начинаешь верить. Того невероятного гомункула, порождаемого силой обстоятельств. Хороших или дурных. Чистой, отделенной от лишнего мусора, рафинированной правде дураков и неудачников, в которую отлично вписывается простреленная задница Его невероятного величества. Простреленная задница, случившаяся на следующий день после дня дерьмасита тридерьмафакта. Утром Рубинштейн как раз копался в архиве, а я сидел в одиночестве.
– Салют, чувак! – объявил господин старший инспектор с порога. Я оторвался от отчета и посмотрел на него. Это зрелище мне теперь никогда не забыть. Я бережно сохраню его в хламе своей памяти и расскажу внукам, потому что мне не о чем будет рассказывать, когда я подхвачу маразм.
Толстяк был упакован по первому разряду: в почти чистую футболку, синюю визитку и многострадальные туфли от Кардена, гениально приведенные в божеский вид двумя полосками черного скотча.
– Салют, – произнес я.
– Прикинь, нас с Ритой пригласили на прием к доктору Фрузе!
Мероприятие заставило его побриться и освежиться какой–то непередаваемой дрянью, отчего атмосфера в кабинете, пованивающая вчерашними приключениями, стала еще менее пригодной для жизни. Пахло ванильным освежителем воздуха из баллончика, носками и кремом для бритья. Его величество сиял как гениталии коня, несущего памятник Бисмарку. А их, как известно, каждый год драят выпускники Кильской мореходки. Король–солнце вплыл в каморку и наши ручные мухи, вернувшиеся на потолок после вчерашних экспериментов, тут же свалили в окно.
– Там будет бобекью, просекаешь?! Каплуны! Тушеные бобы! – мысли о хавке выделили у Опухоли три литра слюны. Он смыл их, присосавшись к дежурной бутылке, хранимой в ящике стола. – Копчушки! Сыры! Баранина!
Весь этот праздник отразился в его глазах и сделал воздух светлей. Я согласно кивнул: Копчушки! Вот это знатный рубон! Оргазм сосочков! Полоскание мескалем и бледной штатовской шипучкой после каждого закусона. Зная Риту, я полагал, что она в таком же слюноотделительном восторге. Вряд ли она завтракала. Толстуха всегда готовится к приему пищи основательно! Уж я–то это знаю. Обед пропущен! Особое тибетское голодание перед обжираловкой! А на Тибете знают толк в голодовках. Пригласить чету Мобалеку на ланч, все равно, что бросить муравьедов в муравейник, после них – полнейшая пустота. Ничего. Вакуум. Как после кочевников, взявших город.
– В прошлом году на рождество, мы у доктора уже были, – сообщил Мастодонт. – Вот где было рубилово, Макс! Здрасте – сядьте! Я съел индейку! Их было две. Одна небольшая. А Рита съела бараний бок с рисом.
Приобщив меня к одной из своих религий – святому рубону, он положил ручищи на стол и поинтересовался.
Сквозь открытое окно я слышу, как Ва мечется по двору, собирая запасы. Пара банок уже разбилась и в воздухе висит тяжелый дух гнилой моркови. Лишь бы он не загрузил своим драгоценным самогончиком всю тележку. С полутонной за спиной улизнуть от гвардейцев Протопадишаха сложное дело. Тем более, что нужно прикинуть что именно брать из припасов к посохам. Припасы! Бросаю тоскливый взгляд на «шайтан-трубу», черт, а ведь мы так и не нашли ничего к ней подходящего. Придется оставить ее здесь.
– Трикси! Я уже собрался! – крякает дракон снизу. Конечно, он собрался, забил все годовым запасом бухлишка и справился. А вот женщинам всегда труднее. Во-первых, в любых обстоятельствах дама должна хорошо выглядеть, а во-вторых нужных вещей у меня на порядок больше. Такие вот сложные существа эти принцессы, я прикидываю. Двенадцатый калибр – пятьдесят пять припасов и целая гора неразобранного, часто проржавевшего, пыльного и грязного. Такое в посох не вставишь – тут же заклинит, а то и разорвет прямо в лицо. Сортированного немного – триста сорок семь припасов к длинному пятизарядному, сто восемьдесят уложенных в пристяжные короба – к странному посоху, готовому выпулять все за пару минут. Негусто. Хотя и терпимо. К тому же можно поискать и по дороге в кучах мусора. Слабая надежда, но она есть.
За еду я вообще не переживаю, на кроликах и другой живности можно протянуть хоть всю жизнь. Если конечно она у меня останется. Я накидываю бронежилет и с хрустом затягиваю липучку. Броня обтягивает меня, плотно прилегая к груди, бокам и спине. В ней чувствуешь себя уверенно. Настолько, насколько позволяют обстоятельства. Шлем с открытым забралом валяется на столе, пока я набиваю в мешок припасы.
– Понесешь поклажу, – киваю я Фогелю, сидящему на моей кровати. Пораженный колдун разглядывает мою спальню, посохи и книги, валяющиеся везде, словно никогда не бывал в спальнях принцесс. С момента явления Ва м’техник изображает из себя удивленное дерево, хорошо еще, что не путается под ногами. И не задает вопросов. Время вопросов будет позже.
– Эй, колдун, - понукаю я, – уснул? Бери мешок, двигаем в фридж за вином и уносим ноги. Быстрее!
Он еле двигается, раздражая меня. А так как мои руки заняты тяжелыми посохами, я придаю Фогелю ускорение пинком. С удовольствием наблюдая, как он скатывается по винтовой лестнице. Ничего, Ва подхватит его внизу. В окне, среди куч мусора мелькает красно-синее. Примерно полсотни вояк двигают к моей башне. Подсчитывать их удовольствия не доставляет. Совсем не радужные перспективы, но минут пятнадцать у нас есть. Или десять? Мысленно я начинаю считать, это нетрудно, несмотря на то, что синие цифры на моем запястье погасли. Который сейчас час я понятия не имею, как и не знаю, когда будет выброс и будет ли он, если Штуковина приказала долго жить. Этими вопросами я озабочусь потом, сейчас главное убраться с дороги Протопадишаха. Иначе все планы, мечты, да и сама Ее Высочество Беатрикс Первая полетит в тартарары.
Черт его знает зачем я это все делаю