Десять книг, которые меня сделали 3

мне вот-вот стукнет 17 лет. Я  (как понятно мне нынешней, пятидесятилетней) потеряла баланс в попытке одновременно хорошо учиться на интересной но очень трудоемкой специальности и наконец-то в охотку коммуницировать с людьми, которых не напрягает мое чудачество и в общем они и сами те еще аутло. Родители не понимают, что происходит, скандал за скандалом, меня выносит на вираж, суицид как вариант я не рассматриваю и решаю уйти из дома в белый свет как в копеечку. Мир осыпается вокруг, ничего не имеет смысла дышать и то больно.

Присутствующая здесь, на АТ, Екатерина Ливанова - старший товарищ, самая что ни на есть референтная группа - ловит меня буквально за хвост рюкзака и предлагает  - нет, не одуматься и стать хорошей девочкой - и нет, не пойти и сдаться еще советским психиатрам - а конкретный адрес в незакомом городе, где кто-то ей известный откроет мне дверь.
Ну ок, чем не вариант.
Уезжаю каким-то стремным ночным поездом, в плацкарте холодно, меня провожает мальчик, не решающийся вякать (и правильно, кстати), в незнакомом городе черный снег, угрюмые люди, замерзшее стекло троллейбуса.
По искомому адрему никого нет. На двери висит записка
Джиджи, иди прямо-направо-налево, найдешь школу № такую-то, поднимайся на третий этаж, найди химлаборантскую, жди в ней.
Иду. Поднимаюсь, захожу (время еще советское, никаких охранников в школе еще лет пятнадцать не появится). На столе записка
вот термос, в нем чай, вот пакет, в нем бутерброды. Жди, читай. 

Рядом с термосом стоит примерно метровая стопка книг.
Присутствуют - какие-то стремные детективы, какая-то фантастика типа "Запад Эдема", пара томов Толкина, пяток учебников по матанализу и органической химии, левая рука тьмы, еще что-то читаное и странная книжка, на обложке которой изображены обгоревшие ветки после пожара.
Название бьет меня поддых.
Я забываю про термос и начинаю читать.
Приходит молодой худенький парень, пытается меня общать, силой спаивает мне куржку сладкого чая, уходит снова. приходит еще два или три раза, на перемены. Наконец приходит окончательно, забирает пакет с бутербродами и термос, за руку утаскивает меня за собой, дома знакомит со своей мамой. Часов восемь вечера книжка заканчивается. Парень тяжело вздыхает, официально дарит ее мне, кормит меня наконец, провожает на поезд, я еду домой.
Жить стало не то чтобы не больно - просто выносимо.
Мы с тем парнем потом много лет переписывались, хороший человек. Не знаю, что с ним теперь.


Так вот собственно книга.
Стоит некоторый лес. Лесом - сначала - владеет некий помещик. У помещика рождается сын. Помещик умирает в гражданскую. Сын строит после революции себе егерскую сторожку, уходит на войну, возвращается с войны, женится, уходит на войну, возвращается с войны. Внук приезжает в отцовский дом с умыслом на суицид, прислушивается и понимает - А ХУЛИ ТОЛКУ.
Вокруг происходит непрестанная реинкарнация всего во все, пленный немец от голода реинкарнирует в осинку, умершая от неразделенной любви уже при Брежневе медсестра - в ясень, ясень - в цыгана, цыган, раздавленный еще до революции паровозом  - в куст ракиты над рекой, край родной, какой ты страшный что ж ты страшный-то такой
В психушке, бывшем барском доме, совершенно сумасшедшая женщина слышит голос из своего детства. Она ищет как пройти, санитарка не пускает. Женщина слышит голос снова. Смекает, что надо как-то смягчить санитарку. Помогает мыть полы, выносит утку за лежачими, приучается снова говорить слова, втирается в доверие персонала - а голос не перестает, не отпускает, не каждый день, не каждую даже неделю, но он есть, есть и наконец
Наконец
Наконец она добирается до источника.
Молоденький врач нашел на чердаке граммофон. Среди стопки пластинок была одна, записанная в здешнем же уездном городе, голос здешней уроженки, которая пятьдесят лет назад, в детстве бедной безумицы, приезжала в гости к помещику и пела у него на приеме, а крестьянские дети толпились вокруг забора и слушали.

Женщину выписывают. Она здорова.
Врач предлагает ей забрать граммофон, но ей незачем. Песня уже у нее внутри. Она идет по лесу и слышит голоса мертвых, но песня больше не позволяет ей в них раствориться.


Над лесом летит война и думает, где бы приземлиться.