О смерти бумажной книги в России, или вы же и убили-с

В беседе с Пелком во Флудилке удалось сформулировать наконец, как вообще наша самая читающая в мире страна дошла до тиражей в 2-3 тысячи. На правах версии, вы понимаете. Лексика (извините, иначе на тему говорить не получается).

Но начнём, пожалуй, с рефернса. Две-три тысячи – это сколько? Это номинальная вместимость одного поезда Московского метрополитена. В час пик на Киевской можно наблюдать и побольше. Попробуйте соотнести один поезд с количеством людей в стране (и за её пределами), научившимися читать по-русски. Не внушает?

Хорошо, если поезд кажется вам большим и длинным – давайте прикинем физический объём такого тиража. Вот эта груда, что меж шкафами – тираж моего Алмандера (покупайте наших Алмандеров!), 500 экземпляров. Я привёз весь тираж к себе домой на такси. Весь тираж уместился в багажнике. Это было не грузовое такси, вы понимаете. Тираж в две-три тысячи – это, соответственно, в четыре-шесть раз больше. Всего лишь в четыре-шесть.

Стоит отойти подальше – и современный, столь многим вожделенный книжный тираж предстанет таким, каков он есть: даже не статистическая погрешность, а пылинка в зенице господней на объективе телескопа.

Теперь, когда вы осознали масштаб – к делу.

Итак, представьте: восьмидесятые. 1984, если точнее. Летом выходит «Роман-газета» с романом Казанцева «Купол надежды». Это кромешный ёбаный пиздец. Это какой-то Беляев на минималках. Тираж – несколько миллионов. Раскупается мгновенно. Почему? а) книжный рынок в стране неограничен и б) Стругацких поди купи.

Понимаем ли мы, купившие, что купили говно? Понимаем.

Шесть лет проходит. Одновременно выходит два издания «Заратустры» Ницше: мягкая обложка, репринт дореволюционного издания, перевод – плюс-минус подстрочник, и – твёрдая обложка, новый перевод. Какую книгу покупают? Обе. Почему? а) книжный рынок в стране неограничен и б) мы НЕ понимаем, что в первом случае мы покупаем говно. Вот, честно, я тогда купил и то и то.

Но! Параллельно начинают всплывать люди, которые понимают, то есть видят, что есть два пути: можно платить переводчику, редактору, наборщику, делать книгу получше-вообще, прикладывать какие-то сознательные усилия, трудиться в общем смысле – и можно не делать ни-че-го, найти на помойке издание 1915 года, переснять его, потеряв 16 страниц, издать максимально дешёвым способом – и это будет продаваться ровно так же, как первое издание. Придёт пять возмущённых писем в издательство и одно в «Книжное обозрение». Похуй. Тираж распродан, допечатан, и распродан ещё раз.

И издатели-первого-типа постепенно вымирали и банкротились, издатели-второго-типа постепенно забирали их мощности. Гарри-Поттер, в котором фамильяр героя меняется от главы к главе (потому что разные главы переводили разные люди), продавался (и покупался!) совершенно неприличными тиражами.

Стратегически, в моменте, второй подход победил. Но одно из неявных следствий этого подхода – книжный рынок в стране перестал быть неограниченным. Усталость от покупки говна (мы всё ещё не понимаем, что покупаем говно) вышла в иную плоскость. Нам это перестало быть интересным. Миллионные тиражи превратились в десятитысячные.

Что можно сделать? Вернуться к качественной книге? Не смешите меня! Можно сделать ещё более дешёвое издание, уволить последних корректоров (им и так на пенсию пора!), а на сэкономленные деньги залепить всё метро рекламой книги «Метро»! Свежо? Но ведь сработало же! Труп гальванизирован!

Гальванизирован раз, другой. Но – глядите! Кажется, трупу его движения даются со всё возрастающим трудом. Что же произошло?

Произошла (и происходит) девальвация доверия. Если раньше мне довольно было услышать «это хорошая книга» – и я книгу доставал, читал, вероятно рекомендовал дальше. Теперь, если я услышу «Это новый Лукьяненко! Это лучше, чем Лукьяненко!» – блядь, что? – я даже не почешусь.