Драконы!

Попробую поучаствовать в флешмобе про драконов.:) 

... На закате я проснулась.

Раскрыла глаза и поняла, что боль моя никуда не делась, никуда не ушла.

Сопротивление разбито. Сестра, в лучшем случае, убита, в худшем попала в подвалы для мятежников, а то, что там твориться, хуже смерти. В самом невероятном же варианте, она с горсткой сопротивленцев в Пуповине, где они всё равно не смогут долго продержаться. Вот и всё, пришло то время, когда завтра просто не будет…

Безысходная тоска, бескрайняя и безнадёжная, затопила меня.

Что я скажу маме с папой? Что я теперь буду делать? Зачем мне теперь арбалет? Да и им он победы не принёс…

Я опять заметалась по узкому каменному мешку, не зная, как выплеснуть из себя эту жгучую тоску, хоть немножко облегчить душу, пока она не прожгла меня насквозь.

Видимо, эта камера и до меня была тюрьмой для многих. Ещё во времена настоящего гарнизона. Стены её были кругом исчерканы, узники развлекались, выводя на ней разные надписи.

В глаза мне бросилась одна, видно тоже нацарапанная каким-нибудь доведенным до отчаяния бедолагой, страшная, грубая, ужасно неприличная. Трехярусные ругательства нашего бывшего начальника охраны рядом с ней показались бы изысканными светскими выражениями моей тётушки. В обычное время у меня уши бы свернулись в трубочку только от её прочтения.

И именно поэтому, потому что её никак нельзя было говорить вслух, не испоганив языка, я с вызовом, громко и яростно прочитала её, и, чувствуя, как меня передёргивает, повторила ещё два раза, ежась от какой-то дикой смеси отвращения и наслаждения, чувствуя, что совершаю что-то ужасно запретное.

Облегчив душу грязной руганью, я снова начала мести юбкой соломинки на полу, мечась от окна к двери и обратно. Туда-сюда, туда-сюда. Мысли из головы улетучились вон, просочились, словно вода из плетёной корзины. Да еще мешал сосредоточиться какой-то нарастающий непонятный гул.

Звук поначалу был тихим-тихим, но с каждым моментом становился всё громче, я ничего не могла понять, уже и уши закладывало, а он всё нарастал и нарастал.

Я кинулась к окну. Оно было обращено на север. Этот ярус башни был уже выше северной стены, и хорошо было видно ущелье.

Внизу, в Пряжке, на стенах стояли стражники вечерней смены караула и смешно крутили головами, высматривая источник звука. Но кругом всё было пусто, всё как обычно.

Солнце село, оставив после себя алую полосу на западе и подсвеченные прощальным золотым светом донышки столпившихся в том углу неба облаков. Само небо было ясным-ясным, светлым и чистым, совсем ещё дневным.

В полном несоответствии с этой идиллией низкий гул заполонил всё вокруг, я почувствовала, как башня начала вибрировать, а волосы на голове моей зашевелились от ужаса, не сравнимого даже с тем, который я испытала при виде ожившего мертвеца.

И тут я увидела такое, что не забуду никогда, что пронесу с собой до самого смертного часа и, закрывая глаза в последний раз, буду видеть это…

В ущелье начали лопаться горы, разлетаться вдребезги.

А из их оков вырывались драконы! Огромные, страшные, прекрасные!

Блестели первобытной чернотой тела, занимались багровым огнем недра, которые так не хотели их отпускать. Драконы сбрасывали с себя неподъёмные глыбы, отталкивали землю, с усилием расправляли тугие крылья и, запрокинув голову, изрыгали первые фонтаны пламени пополам с ликующим криком свободы.

А потом неудержимо рвались вверх, паруса их крыльев ловили вечерний ветер и они поднимались над Поясом Верности, уходили в предвечернюю голубизну неба, которое не хотело расставаться с днём.

Я стояла, высунувшись из узкого окна почти по пояс, на трясущемся от их криков Персте. Тоже что-то орала, рыдала и смеялась, содрогаясь от смертного ужаса и изнемогая от нахлынувшего вдруг невыносимого счастья, счастья, от которого сходят с ума, которое так же трудно пережить, как и страшное горе, не моего счастья, а их, - их, драконов, вырывающихся из неподатливых скал!

Полыхало зарево над древним Лоном, грохотали обвалы камней, гудели запертые ещё в скальной породе узники и над их гулом победно звучали удивительно чистые и глубокие, как горные озера, голоса поющих от счастья, парящих в небе драконов.

Слёзы текли у меня по лицу, оставляя грязные разводы, я чувствовала себя такой мелкой, жалкой, с поджатым испуганно хвостом, словно мышь-землеройка, наблюдающая в страхе с комочка земли, как несутся по степи вольные бешеные скакуны.

И тоже бы побежала, да затопчут ненароком!

Ничего себе, Драконья Залежь!

Дверь в камеру распахнулась, в неё заглянула наша надзидама, за спиной надзидамы топтался охранник.

- Ну что, Двадцать Вторая, очухалась немного? – визгливо спросила она.

Я с удивлением повернулась.

- Не реви! – увидела моё лицо и сделала свои выводы надзидама. – Выходи быстрей, а то, не дай Медбрат, башня ещё рухнет! Давай-давай, наказание откладывается.

Прикрывая головы руками, мы бегом спускались по лестнице, надзидама при этом еще успевала сокрушаться:

- Вот не ждали напасти – и на тебе! Оставила нас Сестра-Хозяйка, отвернулась от своих детей! В Корпусе все стекла повылетели от этого жуткого воя, как я не оглохла, не знаю! Подушки спасли – ими уши заткнула. Вот ужас-то, ужас! Конец света, не иначе! Я так думаю, - вдруг доверительно обратилась она ко мне, - и ты из-за этого задурила. Такая тихая всегда – и вдруг на тебе! Я сразу сказала – тут дело нечисто, ладно бы Семнадцатая взбунтовалась, но Двадцать Вторая! Да она же мухи не обидит. Всё по-моему и вышло.

- Да, госпожа, - послушно кивнула я.

В голове у меня по-прежнему звенели драконы, хотя Перст и гасил звуки.

Пряжка напоминала разорённый муравейник. Чего-то без толку суетилась охрана, объятые ужасом преподаватели и воспитанницы засели в полуподвале столовой. Все были безумно напуганы.

За полночь Драконья Залежь перестала грохотать, последний заточённый дракон вырвался на волю.

Теперь они летали над горами в серебряном свете луны, точёные, невесомые, ажурные. И страшно мощные, безумно сильные, тугие… И ликующе пели, переворачивая душу.

А Пряжка корчилась от ужаса, да фиг с ней, пусть бы корчилась, но это был не просто ужас, а ужас пополам с омерзением. Пряжка скулила от отвращения. Никто не признавал, что это красиво! С ума они посходили, что ли? В этот час они были еще более чужими мне, чем обычно. Все, без исключения.

Глубокой ночью долина стихла.

Все расползлись по своим спальням, так как первый шок прошел, и спать в столовой никто не пожелал.

По дортуарам гулял наглый ветер, прямо как по моей камере наверху в башне. Не стоило и менять. Правда, кровать - это не солома, поэтому я легко заснула даже под его завывания, никакая бессонница меня взять не смогла.

***

Утром всё население Пряжки, способное хоть мало-мальски двигаться, высыпало наружу: на верхушке Перста, на его конической деревянной крыше, шатром накрывающей верхнюю площадку с зубчатым парапетом по краю, сидел, изящно сложив крылья, фиолетовый дракон. Словно петух на флюгере.

Не безобразничал, огнём не пыхал, голоса не подавал. Сидел и смотрел.

Охрана попыталась сшибить его из мангоннеля.

Дохлый номер.

Дракон просидел на башне часа три, потом раскрыл крылья, снялся с неё и улетел прочь.

Все побрели делать обычные дела.

_____

Это отрывок из двадцать седьмой главы "На закате..." романа "Полёт дракона" - первой книги из тетралогии "Пушистая Сестричка".:) 

https://author.today/u/yulgal/works/edit